В Ньюпорт-Бич были первоклассные экстренные службы. «Скорая» прибыла буквально через три-четыре минуты после вызова. Два опытных парамедика имели все необходимое оборудование. Однако через пару минут они констатировали, что Нина мертва. Скорее всего, она умерла в тот самый момент, когда рухнула на пол.

Через неделю Лора вернулась в приют Макилрой, а за восемь дней до Рождества миссис Боумен перевела Тэмми Хинсен обратно в комнату близнецов Акерсон, выделив ей четвертую кровать. Во время нетипичной приватной беседы с Лорой, Рут и Тельмой миссис Боумен объяснила причину подобной пертурбации:

– Девочки, я знаю, вы считаете, что Тэмми вас не любит, но, похоже, с вами она ладит гораздо лучше, чем с остальными. Мы пробовали подселять ее в самые разные комнаты, но другие ребята ее просто не выносят. Ума не приложу, что делает эту девочку изгоем, но для соседок по комнате она рано или поздно становится боксерской грушей.

Вернувшись перед появлением Тэмми в свою комнату, Тельма уселась в базовую позу йоги на полу: ноги скрещены, пятки на бедрах. Она заинтересовалась йогой, когда «Битлз» начали пропагандировать восточные практики медитации, и во всеуслышание заявила, что когда наконец-то встретится с Полом Маккартни (а это предопределено ей судьбой), то неплохо было бы иметь общие интересы, а значит, она должна хотя бы немного разбираться в этой дурацкой йоге.

Но вместо того чтобы медитировать, Тельма заявила:

– Интересно, что сделает эта корова, если я скажу ей: «Миссис Боумен, детишки не любят Тэмми, потому что она разрешала Угрю иметь себя во все места, а еще помогала ему заарканивать других беззащитных девочек, и для них Тэмми – враг номер один». И что, спрашивается, сделает эта тупая корова Боумен, если я ей все это выложу?

– Она назовет тебя грязной врушей, – ответила Лора, плюхнувшись на свою продавленную кровать.

– Само собой. А потом слопает меня на завтрак. Нет, как можно быть такой жирной тушей?! С каждой неделей она становится все толще и толще. Люди такого размера представляют опасность для окружающих. Прожорливое всеядное животное, способное запросто сожрать любого оказавшегося под рукой ребенка со всеми потрохами, словно вазочку мороженого с сиропом.

На что Рут, смотревшая в окно на спортивную площадку, сказала:

– И все же дети не должны третировать Тэмми. Это несправедливо.

– Жизнь вообще несправедливая штука, – заметила Лора.

– Да уж, явно не сахар, – произнесла Тельма. – Господи, Шейн, кончай разводить философию на пустом месте. Ты ведь знаешь, мы терпеть не можем банальности. Это все равно что слушать по радио «Ode to Billy Joe» в исполнении Бобби Джентри.

Когда час спустя в комнате появилась Тэмми, Лора напряглась. Ведь, как ни крути, это она, Лора, убила Шинера, а Тэмми от него полностью зависела. Лора ждала, что Тэмми станет злиться и огрызаться, но та лишь улыбнулась ей искренней, застенчивой, пронзительно-печальной улыбкой.

После возвращения Тэмми прошло два дня, и всем стало ясно, что девочка переживает смерть Угря, с его патологической любовью, крайне болезненно, но одновременно и с некоторым облегчением. Бешеный темперамент, с которым она некогда разорвала книги Лоры, куда-то подевался. Тэмми вновь стала серенькой, костлявой, бесцветной, больше похожей на привидение, чем на живого человека, на бесплотный дух, готовый в любую минуту раствориться в туманной эктоплазме и исчезнуть с первым порывом ветра.

После гибели Угря и смерти Нины Доквейлер Лоре пришлось пройти получасовые сеансы терапии у доктора Буна – психотерапевта, посещавшего приют Макилрой по вторникам и субботам. Доктор Бун не верил, что Лора смогла перенести шок от нападения Уилли Шинера и трагической смерти Нины, не получив психологической травмы. Буна озадачивало четкое описание тех чувств, которые испытала Лора, и зрелые рассуждения при описании того, как ей удалось пережить произошедшее в Ньюпорт-Бич. Но Лора, росшая без матери, рано потерявшая отца, пережившая много ужасов и потерь, стала эластичной, как губка, – в первую очередь благодаря беззаветной любви отца, – стойко принимая все удары судьбы. И хотя она могла говорить о Шинере абсолютно бесстрастно, а о Нине – лишь с легкой грустью, доктор Бун объяснил это не адаптивностью психики маленькой пациентки, а напускной бравадой.

– Скажи, а тебе когда-нибудь снился Уилли Шинер? – спросил доктор, сидевший рядом с Лорой на кушетке в маленьком кабинете, выделенном для него в приюте Макилрой.

– Дважды. Конечно, в кошмарных снах. Но ведь у детей бывают ночные кошмары.

– А Нина тебе тоже снится в кошмарных снах?

– Нет, что вы! Это чудесные сны.

Доктор не скрывал своего удивления:

– Но когда ты думаешь о Нине, тебе ведь становится грустно?

– Да. И все же… я помню, как нам было весело заниматься шопингом. Примерять платья и джемпера. Я помню ее улыбку и смех.

– Ну а как насчет угрызений совести? Ты чувствуешь себя виноватой из-за того, что случилось с Ниной?

– Нет. Быть может, Нина осталась бы в живых, если бы я не поселилась у них и не привела за собой Шинера. Но я не считаю себя виноватой. Я изо всех сил пыталась стать для них хорошей приемной дочерью, и им было со мной хорошо. Просто жизнь швырнула в нас кусок торта с заварным кремом. И тут нет моей вины. Ведь никогда не знаешь, когда в тебя залепят куском торта. А если ты видишь, как в тебя летит торт, это уже не эксцентрическая комедия.

– Кусок торта с заварным кремом? – озадаченно переспросил доктор. – Значит, ты воспринимаешь жизнь как эксцентрическую комедию? Вроде «Трех балбесов»?

– Отчасти.

– Выходит, жизнь – всего-навсего смешная шутка?

– Нет. Жизнь – это одновременно и грустно, и смешно.

– Но как такое возможно?

– Если вы не знаете, – ответила Лора, – тогда, быть может, именно я должна задавать здесь вопросы.

Лора заполнила множество страниц дневника заметками о докторе Уилле Буне. Но о своем ангеле-хранителе не написала ни слова. Она вообще старалась о нем не думать. Он ее подвел. Лора уже привыкла рассчитывать на него. Его совершенные ради нее подвиги позволяли Лоре чувствовать себя особенной, и это чувство избранности помогло ей приспособиться после смерти отца. А теперь она чувствовала себя глупо из-за того, что рассчитывала выжить, полагаясь не на себя, а на кого-то другого. Лора по-прежнему хранила записку, которую незнакомец оставил ей на письменном столе после похорон отца, но давно ее не перечитывала. И с каждым днем она все сильнее уверялась в том, что ее ангел-хранитель – это лишь персонаж детских фантазий наподобие Санта-Клауса, фантазий, которые необходимо было перерасти.

В Рождество подруги вернулись в свою комнату нагруженные подарками от благотворительных организаций и частных благотворителей. Девочки затянули хором рождественские песни, и, к их немалому удивлению, Тэмми к ним присоединилась. Она пела низким дрожащим голосом.

А в последующие несколько недель Тэмми почти перестала грызть ногти. Ей не удалось полностью преодолеть свою замкнутость, но она казалась немного спокойнее и более довольной собой, чем прежде.

– Теперь, когда рядом нет этого извращенца, – сказала Тельма, – может, она снова станет нормальной.

В пятницу, 12 января 1968 года Лоре исполнилось тринадцать лет, но она не стала отмечать день рождения. Не было поводов для радости.

Ведь в понедельник Лору перевели в Касвелл-Холл – приют для детей старшего возраста, который находился в Анахайме, в пяти милях от того места, где остались ее подруги.

Рут с Тельмой помогли Лоре снести в вестибюль ее скромные пожитки. Лора даже представить себе не могла, что будет так сильно жалеть о расставании с приютом Макилрой.

– Мы переберемся туда в мае, – заверила подругу Тельма. – Второго мая нам стукнет тринадцать, и нас отсюда выставят. И мы снова будем вместе.