Вместе с тем это не банальная мелодрама. Сильной стороной истории является невероятное правдоподобие (повторюсь, я уверена, что эта история – быль) и рука Мастера, который выбрал ее среди множества подобных и великолепно изложил. Ну а я предлагаю Вам познакомиться с моим сценарием по этому произведению. Краткий оригинальный рассказ с малым количеством диалогов у меня развернут, добавлены персонажи, сцены, прописано визуальное воплощение и т.д. – вобщем, все, как положено.

Однако то, что получилось – отнюдь не тоскливая «чернуха» в исторических костюмах. Негативным эмоциям, которые вызывают у нас поступки персонажей, противопоставлена «этноэкзотическая» эстетика быта городка. Я ввожу в рассказ цыган – в том числе, для добавления ярких красок и поэтики. Хоть современным режиссерам трудно сравниться в этом с фильмом «Табор уходит в небо» Лотяну, однако не стоит оставлять попыток. Лихие катания в повозках с обществе симпатичных цыганок – все это в сценарии есть. Есть также и нотки юмора в облике главного героя, которые роднят его с Емелей-дурачком. Он и есть Емеля, только злой. Точнее, он -настоящий Емеля; в отличие от сказочного прототипа, в реальности он мог быть только таким. У зрителя будет возможность разрядить напряжение благодаря смешным ситуациям, в которые попадает вечно пьяный, глупый и завистливый герой.

Также я предлагаю фьюжн в музыкальном оформлении. Поступки и мысли героев, по моему замыслу, в одной из сцен должны сопровождаться звуковой дорожкой из «АВВА». И не только для того, чтобы показать вневременность истории, но и для утешения зрителя; точнее, для того, чтобы дать зрителю силы увидеть в героях те немногие проблески добра и любви, которые у них все-таки есть.

Сцена 1.

Утро. Полутемная комната в доме главного героя Ваньки Шишкова.

Обстановка, которую в московской мещанской среде того времени (1840-е – 1850-е гг.) сочли бы небогатой. Но здесь, в маленьком сибирском городке, она считается достаточно зажиточной. Русская печь, пестрые половички. Чистенькие полотенца украшают иконы в красном углу. При этом в комнате много всякого скарба – кадушки, бочки, утварь, пыльные сундуки. Много старого тряпья, отчего в голубоватом утреннем свете в воздухе носится пыль.

Мать и старшая родственница главного героя уже встали и хлопочут по хозяйству. Мать будит сына, который лежит на печи, накрывшись пыльным овчинным тулупом.

Мать: - Вставай уже. День на дворе. К Анкудиму пора пряники нести. С ночи пекла, а с тобой засохнут.

Родственница: - Куда ж ему встать, если полночи гулял.

Ванька с трудом поднимает голову и медленно садится на печи, протирая глаза. Его грязные спутанные волосы всклокочены, лицо опухло. Видно, что вчера он сильно выпил лишнего.

Мать: - Спасибо еще, что Анкудим наши пряники берет. Дай ему бог здоровья. Без него бы померли.

Родственница: - Хороший человек. Богатый, а добро помнит. Помнит, как с Семеном дела вел.

Мать: - Эх, кабы Семен не помер, может, еще бы сосватал бы его Акулинку за нашего. (Грустно смотрит на сына). Человеком бы сделал. А теперь что ж…

Родственница (раскатывая тесто): - Куда там! Анкудим Трофимыч на Фильку Морозова виды имеет. У того ж от отца за Анкудимом четыреста целковых осталось. Понятно, он деньги отдавать не хочет, а хочет дочку за него отдать. Да только… (понижает голос) говорят, не бывать этому. Филька-то, как наследство получил, вконец загулял. Так и говорит, значит: у меня родители померли, так я теперь деньги пропью, все порешу, а потом в солдаты пойду, а через десять лет фельдмаршалом к вам приеду.

Мать (очевидно, не в первый раз слушающая эти слова): - Ох, беда, беда. Отец работал, копил, а он враз все спустить хочет, да еще хвалится. И наш с ним туда же.

Ванька тем временем тяжело слезает с печи и садится на лавку.

Родственница: - Оно понятно, когда деньги шальные заводятся, так и товарищи сразу набегут. А уж девки как его любят, так ужасти.

Ванька (хриплым голосом): - Мать, слышь, дай кваску.

Мать: - Кваску ему… Наказание за мои грехи. Отец пил, теперь этот пьет. Так отец хоть работал. А ты, видать, все имение разорить хочешь!

Ванька: (морщась от головной боли): - Заткнись ты. Дай попить лучше.

Мать: - Чтоб тебя черти съели. (Лезет за квасом, наливает. Подает сыну чашку, он жадно и неаккуратно пьет: жидкость стекает ему на грудь). Собирайся к Анкудиму, говорю. Вовремя не принесешь пряников – он еще осердится, не дай бог, да и откажет нам. Что делать тогда будем?

Ванька: – Что делать? А деньги доставать, которые от бати остались. Они же у тебя в подушку зашиты. (Усмехается) Не так разве?

Мать (со слезами в голосе): - Он еще деньгами меня попрекать будет. Сам день-деньской с Филькой гуляет, а мать с вечера квашню ставит, ночью печет, только бы его прокормить. Так он еще последние гроши у меня вытащить хочет.

Родственница: - Небось, хочет, как Филька. Чтоб девки за ним бегали.

Ванька (родственнице, злобно): - Рот закрой, я сказал!

Мать: - Господи Исусе. Видно, судьба мне на старости лет пойти побираться…

Ванька одевается.

Мать: - Причешись хоть. Смотреть на тебя страшно.

Ванька: (Умываясь из кадки, приглаживая волосы и разглядывая себя в маленькое зеркальце на стене): - Слышь, мать. А правда, что ты от бати к цыгану бегала? Все говорят, я на цыгана похож.

Родственница: - Вот окаянный. Чтоб язык у тебя отсох. Такие речи – и родной матери!

Мать: - Какой из тебя цыган! Пьешь, как русский. (Замечает, что сын берет полушубок и собирается уходить). Погоди, куда ж ты! Каши ж не поел!

Ванька (у двери): - Неохота с вами есть. Раскаркались, вороны. (Поднимает на плечо ящик с пряниками, открывает дверь).

Мать: - Чтоб все донес, дорогой-то не подъел! Анкудим Трофимыч…

Ванька: (недовольно) - Не подъем. (Выходит).

Родственница: - Испортил его Филька. Он и всех парней здешних испортил.

Мать: - Наш и сам хорош.

(Мать, хоть и ругает сына за пьянство, но всерьез перечить ему побаивается. Такая двойственность определяет все ее поведение).

Сцена 2.

Ванька выходит со двора, неся на плече короб с пряниками. Идет по улице, здоровается со знакомыми, подмигивает девушкам. Видно, что ему не очень хорошо «после вчерашнего», однако молодость и свежий воздух помогают быстро прийти в норму.

На улице оживленно: едут груженые телеги, идут мужики и бабы, бегают ребятишки. Видно, что все одеты очень бедно, и сам городок не производит впечатление зажиточного: низенькие деревенские дома, покосившиеся заборчики. Повсюду много нищих. Единственные пестрые пятна – время от времени встречающиеся калмыки в национальной одежде и, конечно, цыгане. Цыганки красивее русских девушек, смотрят веселее и смелее и не боятся выставлять напоказ свою красоту.

Ванька по пути встречает группу знакомых цыганок, пытается шутливо заговорить с одной из них.

Ванька:- Доброго здоровьичка, Марфа Родионовна!

Марфа (смеется): Себе здоровьичка оставь! После вчерась-то живой?

Ванька: (гордо, широко улыбаясь щербатым ртом): - Живее всех! Пряник хочешь? (Достает свободной рукой и протягивает ей пряник).

Марфа отстает от спутниц, берет пряник и откусывает.

Марфа (смеется): - Ай-ай-ай, мамаша печет для Анкудима Трофимыча, а ты раздаешь! А не заругают тебя?

Ванька: – Не заругают! (Тянется рукой к Марфе, но она ловко уворачивается и смеясь, уходит).

Ванька провожает ее довольным взглядом, потом достает пряник себе, откусывает и продолжает путь.

Следующая картина

Зажиточный двор Анкудима. Тут людно – работники, бабы. Ванька встречается глазами с Акулиной, дочерью хозяина. Она выглядит скромнее и молчаливее всех. Ванька со своим ящиком протискивается в сени.

Следующая картина

Сени. Здесь тоже люди, склад разных товаров. Анкудим, не выпуская из рук псалтыря, дает указания работнику.

Анкудим (работнику): - По червонцу давай, и не больше. (Замечает Ваньку): А ты чего сюда притащил? Я что сказал – в лавку неси.