Тамаки прошел дальше, позабыв о том, что в этих краях он чужой, а на полу оставались мокрые следы от каждого его шага. Ему требовалось получше рассмотреть эту картину. В три больших шага он оказался у холста, и, не дыша, начал разглядывать ее.

На картине стояла девушка, укрытая капюшоном и грубым коричневым плащом, что бешено развевался под разрушительными порывами пустынных ветров. Голубая туника укрывала ее фигуру, а греческие сандалии были надеты на ноги. Ее лицо скрывала тень, но Тамаки показалось, что локон синих волос проглядывает из-под капюшона. В ее хрупкой ручке, на конце длинной цепи, болтался маленький кристалл. Ветер хотел… но не мог… качнуть магический камень. Горящее красное солнце пылало за ее спиной, перед ее ногами раскинулась пустошь, но из-под земли она призывала воду.

— А это странно, ты не находишь? — проронил он, двигая пешку. — Воин Меркурия управляет льдом и водой, тогда как ее планета совершенно пустынна.

На ее лице не проявилось ни одной эмоции, пока она внимательно изучала доску.

— Ничуть, — ответила она. Пламя в камине затрещало, бросая тусклый свет на помещение библиотеки. Бронзовый свет сгустил тени на лице девушки, ее рука замерла над ладьей. Губы Цоизита расплылись в ехидной улыбке, после чего она сделала ход конем. — Представители меркурианской знати единственные, кто может найти воду там, где ее нет. Именно это выделяет нас как лидеров.

— Магия, — прошептал Цоизит, съедая ее ладью. — Во всех мирах лидеров определяют по магии.

Она выглядела так, словно готова была возразить, но затем передумала. Игра продолжилась под покровом ночи.

Тамаки потянулся к картине, на которой изображалась шахматная доска у роскошного камина. Над доской можно было заметить две руки — одна грубая и загорелая, другая бледная и утонченная, готовая взяться за пешку.

— Афина… — прошептал он с трепетом.

Тамаки и не думал, что может ощущать столь невероятную тоску, когда он подумал о том, что может встретиться не только со своим господином, но и со своей любимой. Казалось, что он даже не может двигаться — движения приносили боль.

— Konbanwa.

Тамаки отпрыгнул от картины, краска стыда залила его щеки.

— Простите! — вырвалось у него. — Я не хотел трогать ее, я… ой, черт, Вы, наверно, не понимаете меня. Ммм… — он отчаянно искал в сознании все японские слова, которые слышал в кампусе за последнее время.

Миниатюрная брюнетка добродушно рассмеялась над его замешательством.

— Ничего страшного, я говорю по-английски. Я могу помочь Вам, сэр?

Тамаки удивленно вздохнул. Она говорит… качая головой, он собрался с мыслями:

— Нет… Я… Я просто хотел укрыться от дождя.

Она улыбнулась.

— Понимаю. Я — Юмеми Юмено, а это — моя галерея.

— Тамаки Юкино, или Юкино Тамаки, наверно, так правильнее, — произнес он, протягивая руку.

— Приятно познакомиться, Юкино-сан, — ответила она и пожала его ладонь.

— Взаимно. Вы — невероятная художница, — сказал он, вновь взглянув на картину с шахматами, и глаза его заволокла пелена далеких воспоминаний.

— Благодарю. Эти две картины являются частью коллекции, которую я планирую презентовать завтра. — Она обратила внимание на его взгляд и загадочно улыбнулась. — Хотите увидеть остальные?

— Да.

Прежде, чем он опомнился, его втащили в служебное помещение и протянули ему полотенце и чашку с горячим чаем.

— Обсохните, согрейтесь и переоденьтесь, а затем проходите в следующую комнату, я все там покажу.

Тамаки моргнул, наблюдая за тем, как она скрывается за дверью, оставляя его в одиночестве. Пока он вытирал волосы полотенцем, он размышлял над тем, в какой ситуации он оказался. Правильно ли довериться совершенно незнакомому тебе человеку? А что если она задумала нечто нехорошее? Скажем, связать его и нарисовать голым? Или намалевать на нем что-то, пока он голый? Его глаза сузились. Если она выкинет нечто подобное, ему придется убить ее. Никто не мог унизить генерала Терры, избежав наказания. Он переоделся, не притронувшись к чаю, и очень осторожно вошел в следующую комнату, кристальный осколок зажат в его руке. На всякий случай.

Юмено сидела перед холстом с кистью в руке, мурлыкая себе под нос песенку и добавляя штрихи к портрету то тут, то там. Темные краски помогали оттенить лицо, которое она рисовала. В общем, она не выглядела опасной, но Тамаки не расслабился: он давно выучил, что опасность существует во множествах обличий. Двигаясь тихо и проворно, он достиг центра комнаты и посмотрел на картину.

Его напряжение моментально улетучилось, уступив место удивлению.

Это же он! Или, выглядел как он. Проходящий сквозь зеркало… Или, вернее, проваливающийся сквозь него. Его глаза закрыты, пока он пытается протолкнуть свое лицо через потрескавшееся стекло. Половину его тела покрывает обычная одежда, а другую, — которая уже прошла сквозь зеркало, — белоснежная форма, которая была прекрасно ему знакома. Пока он смотрел на картину, он словно ощущал мягкий шелк униформы, струящейся по рукам, покрытым мурашками.

— Что думаете? — спросила она.

Он не мог произнести ни слова.

Юмено встала, привлекая к себе внимание, пока она двигалась к другой картине.

На ней был изображен маленький мальчик с рыжими непослушными волосами, который сидел на дереве и со скукой глядел на мир. На заднем плане виднелась школа и трое всадников на переднем плане, возглавлял которых мальчик с темными волосами и голубыми глазами.

Рядом висела картина со слепым воином, что держал посох высоко над головой, направив его в небеса. Над его головой парили двенадцать воинов, покрытых знаками зодиака.

Были и другие картины. Темноволосая мико, сложившая руки в молитве, за спиной которой стоял светловолосый ангел с крыльями из огня, которые покровительственно обнимали ее, а голубые глаза ангела бросали вызов всякому, кто смел приблизиться к девушке. На шее ангела висел медальон с застывшем огнем и символом Терры.

Кругом висели картины, которые взывали к самой глубине его души, напоминая о прошлом, показывая настоящее и, открывая нечто, что могло оказаться будущим.

Он видел Хрустальный дворец в небесах, откуда открывался вид на утопический город.

Другая версия его самого, выходящая из зеркала в общежитии и протягивающая шахматную доску смущенной синеволосой студентке, смотрящей на него со слезами на глазах. Он узнал ее.

— Ами Мицуно? — выдохнул он озадаченно.

Его взгляд был обращен на самую большую картину в центре комнаты, занимающую целую стену. Это была фреска, в центре которой стоял гордый и сильный… его повелитель.

— Эндимион! — выкрикнул он вслух, позабыв, что он не один. Словно завороженный, он подошел к картине ближе.

По правую руку от его господина, там, где ему и положено находиться, стоял Кунцит, твердо удерживая руку на эфесе меча. Нефрит стоял слева, его глаза обращены в небеса, а руки сжимают посох. Жадеит стоит позади от Кунцита, держа огонь в руках, и довершал картину он, Цоизит, сжимавший в руках кристаллический сай.

На фреске были разбросаны и другие изображения, словно фантомы из прошлого: пятеро молодых ребят что смеялись, бегали и веселились. Эндимион, одетый в черные галифе и золотую тунику, смотрел на Кунцита, облаченного в одеяние принца Центрального королевства. Тамаки состроил гримасу. Не имеет значения, сколько пройдет времени, белое одеяние, обтянутое вокруг его бедер, всегда будет выглядеть как юбка. Золотой медальон с орлом, символом Центрального королевства, и золотые браслеты на верхней части руки только усугубляли положение.

Нефрит шел следом за ними в потрепанной мантии, которая когда-то знала лучшие времена. Жадеит бежал за ними, его босые ноги заляпаны грязью, а из одежды на нем только рваные штаны. Тамаки особо не удивился, когда увидел, что на картине он сам изображен в школьной форме — как и в тот день, когда Эндимион нашел его.