Мы аплодируем сами себе. Возбужденные лица окружают меня и требуют продолжения. Мы исполняем "Дорогой длинною, да ночкой лунною…", "Что-то грустно взять гитару…" и, разумеется, "Цыганочку". Мы воодушевлены, как победители, мы едины, как формула заклинания, мы верны, словно слова присяги, мы святы, как текст молитвы. Попробуй не возлюби нас в такой момент! Твой выход, дерзость! И я, призвав к тишине, пускаюсь в сольное плаванье. "Апатит твою Хибины мать" – хорошая прелюдия к рискованным частушкам. Я заменяю сальности испуганными синонимами, прикрываю срамные места фиговыми листками нескладухи, невинным тоном презентую похабности, презираю цензуру и упиваюсь девчоночьим повизгиванием. Я рискую, но шальное вдохновение побеждает ханжество, и убойная лексика становится законной частью поэзии. Кто там смотрит на меня со смешанным черно-белым чувством?
А теперь еще по рюмке, и танцы! Разрешите вас пригласить? Да, пожалуйста.
"Где вы учились играть?" – ангельским голосом интересуется белокрылая Софи, обдавая меня магнетическим жаром черных глаз.
"В музыкальной школе" – говорю я и мысленно благодарю музыкального бога за то, что надоумил родителей отдать меня туда, отчего я теперь интересен этой необыкновенной, неизвестно откуда взявшейся девушке. Каким шальным, бесхозным ветром занесло к нам эту жгучую красавицу?
"Я тоже играю, но мне до вас далеко" – признается Софи.
Ее лицо находится на расстоянии короткого броска моих губ, и я не могу оторвать от него глаз: тонкая белая кожа, гладкий высокий лоб, ровные, сухие, с нежным розовым отливом щеки. Я держу в руках самый свежий и совершенный продукт ближневосточной цивилизации, известной мне ранее экономическими показателями, а теперь вот воплотившейся в породистый образец бесприютной, чужеродной, предосудительной красы. Вечная Суламифь на праздновании годовщины Великого Октября. "Прекрасны в подвесках щеки твои, в ожерельях – шея твоя! Глаза твои – голуби. Волосы твои как стадо коз, что сбегает с гор Гилада. Зубы твои как стадо стриженых овец, что вышли из купальни. Как алая нить – твои губы, и уста твои милы. Вся ты прекрасна, подруга моя, и нет в тебе изъяна!" – и мне нечего добавить к тридцативековому диагнозу. Хотя изъяны, видимо, были. Иначе сейчас она находилась бы в объятиях какого-нибудь лощеного ловеласа, а не искала знакомства среди однокурсников подруги.
Софи не выдерживает моего взгляда и подставляет мне хрупкие завитки розового ушка.
"У вас замечательная компания!" – роняет она в сторону.
Она деликатна, душиста и невинна от корней смуглых ног до пуантов волос, а значит, я обречен на чопорное ухаживание. Неужели я смогу когда-нибудь коснуться этих крылатых, налитых пунцовым соком губ?
"А вы?" – спрашиваю я, и она сообщает, что учится на третьем курсе филфака. Отделение иностранных языков. Французский и английский. Ей нравится.
"А вы читали "Рэгтайм?" – спрашивает Софи, когда мы устраиваемся после танца в укромном месте.
"Я их не читаю, я их играю!" – отшутился я, не решаясь признаться, что понятия не имею, о чем идет речь.
"Вы, как музыкант обязательно должны прочитать этот роман! – укоризненно говорит Софи. – Если хотите, я вам его дам"
Более прозрачного приглашения к продолжению знакомства трудно себе представить.
"Спасибо, Соня! – воодушевляюсь я. – Я обязательно вам его верну, можете не сомневаться!"
И тут в наш разговор вмешивается Джо Дассэн. "Индейское лето". Привет от Люси. Ничего удивительного: после недавней смерти певца его романтичная душа вселилась во все отечественные магнитофоны. "О чем он пел, не знаем мы совсем…" Я встаю, приглашаю мою легкокрылую собеседницу и пружинистой игрой рук устанавливаю между нами безобидную дистанцию. Я наслаждаюсь ее осторожным любопытством и благосклонным взором, я ненасытной губкой впитываю черно-красную патоку ее глаз и губ. Знаменательное переживание, взволнованное удовольствие, когда новые черты, новое лицо, новая улыбка, новый голос с инфекционной бесцеремонностью устраиваются в нашей душе! В ожидании завершения инкубационного периода мне лишь остается попытаться предугадать вкус новой любви. Так было со мной всегда. И даже сегодня, с высоты моего опыта я не устаю себя спрашивать: что заставляет нас вручать сердце тому, кого не знаешь, тому, чья история загадочна, чья благосклонность всего лишь улыбчива, а намерения неисповедимы? Зачем нужно пускаться в рискованное предприятие, для чего, очертя голову, кидаться в отважную авантюру, финал которой непредсказуем? Ведь продолжение рода не требует пожизненной верности – ему достаточно кратковременного сердечного займа, каким являются брачные танцы у животных или медовый месяц у людей! К чему это фундаментальное ощущение праздника, это чувство бессрочного ликования, эти основательность и грузность, которыми наливается пустая душа, чтобы погрузиться на самое дно блаженства?
Софи разрешает себя проводить, и мы отправляемся в соседний двор, но не кратчайшим путем, а кругосветным – то есть, огибаем земной шар и попадаем туда с другой стороны. Нас сопровождают Дюрренматт, Сартр, Ионеско, Кафка, Сэлинджер, Умберто Эко, Воннегут, Теннеси Уильямс, Артур Хейли, Франсуаза Саган, Ирвин Шоу, Джойс, Базен, Гессе, Кэндзабуро Оэ, Олдридж, Фаулз и прочие малознакомые мне постояльцы журнала "Иностранная литература", до которых так охоча Софи, и с которыми отныне придется иметь дело и мне. Описав окружность радиусом не менее километра и незаметно перейдя на "ты", мы останавливаемся у ее подъезда и договариваемся встретиться завтра на этом же месте в два часа дня.
Я смотрю на Софи, и мне кажется, что мы знакомы сто лет.
2
Основательному русскому человеку мало влюбиться – ему нужно до смерти полюбить.
В отличие от Ирен, культурные и умственные достоинства которой находились в тени ее сексуальности, Софи представлялась мне безмятежной и прекрасной terra incognita, чьи богатые ресурсы следовало освоить и обратить себе на пользу. Гуманитарная начинка моей новой возлюбленной делала наш процесс сближения не только волнующим, но и чрезвычайно полезным, и его когнитивность (светлая сторона) надежно прикрывала собой его темную сторону (физическое влечение).
О чем мы, студенты двух элитных московских вузов, могли говорить? Ну, разумеется, не о тенденциях развития мировой экономики. Возвышенное состояние душ требует возвышенных тем, и в этом смысле Софи оказалась в более выгодном положении. Грандиозные прорехи в моей начитанности открылись ей в первый же день. За плечами у меня, как и у большинства советских людей, была школьная программа и случайные книги из числа модных, прочитанных невнимательно и наспех. Более того, не придавая литературе особого значения, я сторонился умников, щеголявших звонкими иноземными именами и глубокомысленными цитатами, а если доводилось вступать с ними в спор, то переждав их самоуверенный напор, я объявлял, что музыка превыше слов, чем, сам того не ведая, подтверждал мнение несчастного Верлена: "Музыка прежде всего…". Но одно дело – давать отпор псевдоинтеллектуалам, и совсем другое – внимать очаровательному, нежному созданию.
Когда на следующий день мы встретились, она сказала:
"Я подумала, что "Регтайм" будет для тебя пока тяжеловат. Вот, возьми лучше Сэлинджера и начни с него…" – после чего по ее настоянию мы отправились смотреть "Христос остановился в Эболи". Лично я предпочел бы "Удар головой" или "Три дня "Кондора", однако всё, что мне тогда было нужно – это пребывать рядом с Софи, изнывая от переполнявших меня чувств. В таком состоянии всё, что вы ни скажете друг другу, обретает скрытое и волнующее значение. Можно обсуждать фасад или угол здания, фонарь или автобусную остановку, не говоря про ранний мокрый снег, от которого так хорошо прятаться в кафе. Ах, какие у нее по-лебединому изящные кисти рук, и как красиво и непринужденно она поедает облитое малиновым сиропом крем-брюле! Какое тонкое и одухотворенное у нее лицо, и как трогательно она облизывает пухлые, сладкие губы! Она хочет, чтобы я полюбил литературу и поэзию? Что ж, ей в свою очередь придется полюбить баскетбол и джаз. Через два дня у меня игра, и я тебя приглашаю. А в начале следующей недели прошу на репетицию джаз-квартета. Сейчас мы вместе с вокальной женской группой готовим программу для новогоднего вечера. Пойдешь? Тогда я за тобой зайду.
