И всё бы так и произошло, – Клава в своей последовательности весь этот задуманный ею путь прошла, – если бы по выходу Клавы из спальни, её внизу не застала пустая прихожая, прямолинейно ей указывающая на то, что Тёзка, как последний трус сбежал и оставил её тут одну, плачущую, и главное, в неопределённом для неё положении – так что же ей теперь делать: идти гулять, только вопреки желанию Тёзки, тогда как самой и не больно этого хочется, или же остаться дома, как она сама того и хотела, не выведи её своими заявлениями Тёзка?
– Пройдусь до ближайшего магазина для своего успокоения. – Решила Клава, посмотрев на зеркало в прихожей, которое так и говорило, что грех не воспользоваться такой прекрасной возможностью показать себя во всей красоте на людях. – Да и почему бы не сверить часы своей красоты на людях. – Кокетливо себе улыбнувшись, Клава самопроизвольно поправила висящий на вешалке плащ Тёзки, затем упорядочила разбросанную Тёзкой при сборах обувь на полу и вышла в дверь. Правда ей далеко не удалось уйти от дома. У неё зазвонил телефон и тем самым остановил её на месте. А так как звонок телефона не столь важная причина для остановки, то тут напрашивается вывод о том, что этот звонок был крайне важный для неё.
А вот кто ей сейчас звонил, недавно упомянутая не добрым, а дурным словом Анжела, или же тот противный всему существованию Тёзки человек, то это не они и маловероятно, хоть и возможно. И хорошо, наверное, что это не они в тот момент позвонили Клаве, как ей сейчас вспоминалось, хоть это было бы не так больно, вспоминая звонок Тёзки, кто и позвонил ей тогда. А она ещё и не сразу ему стала отвечать, а стояла насупившись, глядя на его имя с экрана телефона, и раздумывая над тем, как бы ему по больней сейчас ответить – вовсе не ответив, или всё же колко ответить.
И если первый вариант, куда как болезненней был для Тёзки, – пусть помучается неизвестностью, представляя, как она гуляет с теми людьми под ручку, с кем ей воспрещается прогуливаться по сердечному договору между ними, – всё же в нём присутствует тот же недостаток и для неё – она тоже будет находиться в неизвестности насчёт его вспыльчивости.
В другом же случае, ничего из такого, о чём потом домысливай и строй догадки не было, а звучать будет одна только безжалостная правда, – вот говорили мне, желающие мне добра люди, чтобы я не доверяла своей интуиции на твой вероломный счёт, а я их не слушала, так доверившись тебе и своему сердцу – ну и дура! – и этот вариант показался Клаве наиболее предпочтительней. Тем более, нужно же ей выяснить, какая и в какой степени она дура, раз не прислушивалась нисколько умных людей и заглядывала в рот своему обманщику-супругу целых семь месяцев.
Один месяц во время своего охмурения Тёзкой, где он себя выказал таким благовоспитанным и многообещающим молодым человеком, что не поверить ему и каждому им сказанному слову, в обёртке приводящих в трепет её сердце заверений (ты единственная, кто меня понимает и поймёт), просто было невозможно. И шесть месяцев, считая со времени их свадьбы. Где он и его поведение полностью соответствовало её представлениям об идеальном супруге. Но как сейчас ею понимается, то это был всего лишь медовый месяц в их отношениях. Где этот, коварнейшего умопостроения Тёзка, скорей всего, обладающий огромным терпением, всего лишь присматривался к новым для себя брачным реалиям и искал самые слабые места в ней и их отношениях, чтобы их использовать в будущем в своих вероломных целях.
Что же это были за цели, то Клава пока что этого не знает, но по тому, как она сейчас выведена из себя, можно говорить, что он добился многого из того, чего хотел (как минимум, перегрева их отношений).
И Клава, всё это в себе накрутив во время лицезрения экрана телефона, с которого на неё плюс к имени смотрел Её любимый, так фотогенично получившийся на этой телефонной фото заставке, – а так он не слишком получается на снимках, – с нетерпимым желанием всё-всё этому нахалу высказать, нажимает кнопку ответа, и … В одно удручённое прости слово усмиряется, и после ещё некоторых смелых заверений со стороны отчаявшегося Тёзки, и сердце у него разбивается за своё никогда больше такого не повторится, несносное поведение, даёт обещание проявить к нему милосердие, и так уж быть, простить. Но только при одном условии: если Её Тёзка ещё не позабыл о своих сердечных обязательствах, и не дай бог, в другую сторону не посмотрел. А вот шутить в такой-то момент: «Ещё не успел», совсем не рекомендуется и не смешно, в общем.
– Угу. – Смиренно соглашается Тёзка. И такая тональность его ответов по душе и очень нравится Клаве. И она, смягчённая всем этим, на его трепетный вопрос: «Ну, я побежал?», вначале интересуется: «А ты ничего не забыл?», а как только Тёзка с робкой неуверенностью признаётся в своей нерешительности: «Я как в первый раз разволновался, вот и…», то у неё в голове всё начинает кружиться, так ей хочется сжать своего, такого дурачка Тёзку.
– Беги. – После небольшой паузы в трубке, со вздохом сожаления, что нужно расстаться, отпускает Тёзку Клава, не забыв пообещать ему что-нибудь приготовить к его приходу. Ну а Тёзка, видимо, не может без того, чтобы не сморозить преждевременность, а точнее откровенную глупость. И он вместо того, чтобы к примеру сказать: «Я побежал», берёт и с ехидцей говорит: «Надеюсь, не сюрприз». И что спрашивается, должна ему сейчас ответить Клава?
И, пожалуй, Тёзке сейчас и вообще, с Клавой повезло. И она не стала акцентировать своё внимание на этой неуместности Тёзки. А она, только нахмурившись, строгим голосом говорит ему: «Давай уже отключайся. И беги на работу, где тебя поди что уже все заждались». И Тёзка внял голосу её разума (раз своего нет), со словами (что это сейчас было?): «Ага, заждались», отключается, и дальше, Клаве, покачивающей в иронической укоризне головой, остаётся только догадываться.
После чего она бегом, а если точнее, быстрым шагом, идёт до ближайшего магазина, где ею покупается всё, что ей на глаза попадается, и кажется подходящим и необходимым для встречи Тёзки с работы. С чем она тем же спешным ходом возвращается домой, где всё купленное из пакетов на кухонный стол вываливает, с задумчивым видом на всю эту гору разнообразных и отчасти несовместимых друг с другом продуктов смотрит, и в итоге свой выбор останавливает на телефоне. Который, как всегда ею выясняется, и она этим всегда пользуется, находит для неё выход из сложившегося сложного положения, того же выбора между столькими вариантами приготовления ужина.
А вот позвони она по одному, не только ей известному номеру телефона, то там в один момент решат этот вопрос для таких занятых домохозяек, которым ведь не только ужин нужно приготовить к приходу своего бесконечно обожаемого супруга, но и самой приготовиться к этой встрече. И тут даже и вопроса предпочтений не возникает, когда вернувшийся с работы домой супруг, видит в какой готовности его встречает такая красивая умница жена. И он даже в случае сложных отношений со своим желудком, кого он сегодня весь день голодом морил, обещая ему вечером наверстать упущенное, – сам же слышал, что Клава там обещала приготовить к нашему приходу, – и не подумает посмотреть в сторону этих ароматных запахов.
А он тут же всё своё внимание обратит на так невероятно приодетую и приукрашенную Клаву, встречающую его, конечно, несколько распущенно в новой причёске, на которую большую часть дня и ушло, но надо отдать ей должное в её изобретательности в деле умения его поражать с порога своим неприкрытым ничем видом, и согласится со всеми её требованиями к нему, высказанными в такой устной форме.
Но Тёзка в назначенное им же время не явился, и получается, что Клава напрасно столько себя готовила к этой его встрече, по быстрому смотавшись в парикмахерскую, затем в один из бутиков, одной, пикантного характера специализации, и как итог, в винный отдел за шампанским. А это всё не только траты финансового характера, но и проявление с её стороны заботы. А если всё это натыкается на стену безразличия в виде вот такого игнорирования, которое продемонстрировал Тёзка, то тут и слов сразу не найдёшь, так Клаве обидно становится за себя несчастную.
