Анна Сергеевна целовала её в голову и гладила её волосы. Николай Васильевич же, присел на Олину кровать и ждал, когда немного улягутся эмоции. В их жизнь вместе с Олей вошло что-то новое, настоящее и весьма привлекательное. И даже сейчас, когда Оленька переживала справедливый всплеск негодования и отчаяния, всё это было внутри их семьи, а потому ясным и вполне понятным, не требующим никаких лишних расспросов.

   А Оленька, тем временем потихоньку стала успокаиваться и вскоре, она уже сидела и

   улыбаясь виноватой улыбкой, вытирала слёзы. Потом она сама заговорила:

   - Я ведь всегда думала, что мне хуже всех на свете. А получается, что были и есть, наверное, люди, о судьбе которых не возможно даже думать без слёз.

   - Да, Оленька, в жизни ещё горя и несправедливости очень много, - согласился с нею Николай Васильевич. - А я потому тебе и рекомендовал прочитать этот рассказ, чтобы ты смогла с большим пониманием отнестись к тому, что я буду отвечать на твой вопрос. Готова ты меня выслушать?

   Оля утвердительно кивнула и села, выпрямившись. Анна Сергеевна села рядом с Николаем Васильевичем на кровать. А тот продолжал:

   - Ты помнишь, как Лёня из этого рассказа, отзывался о своей матери, которая всем казалась безобразной и совсем опустившейся женщиной?

   - Да. Он называл её смешной.

   - Вот. И ему она не казалась страшной и опустившейся, а почему, как ты думаешь?

   - Наверное потому, что, не смотря ни на что, она ему была матерью?

   - Именно! Именно! В его весьма ограниченном мире она была главным человеком для него, так как заботилась о нём и всё делала для него, что могла. Помнишь, как она сказала, что и живёт только из-за него. А для других она была павшей женщиной, достойной всяческого презрения. И в чём-то люди правы - может быть, не стоило так опускаться, опять же из-за него, и для него? Но дело, получается не в ней, а в нём, в его отношении к ней. И, рассуждая так, мы снова сталкиваемся с великим постулатом Эйнштейна, что всё в Мире относительно.

   - Если человек хочет, чтобы его жизнь складывалась в соответствии с его желаниями, а не вопреки им, то он просто обязан поддерживать связь с собственной ноосферой на положительном уровне. Связь с собственной ноосферой он может поддерживать через образы родителей. Положительной эта связь может быть лишь в том случае, если он испытывает и положительные чувства к своим родителям и их образу. Всё это - аксиома. Не выполняя её, человек обречён на сплошное преодоление трудностей, но без видимых результатов. Это вытекает из свойства интеграла. Функции в нём должны быть приведены к единому значению, а, если этого нет, то они выпадают из него, либо вносят искажения, понятно?

   - Понятно.

   - Исходя из этого, и необходимо строить свои отношения с родителями. И кто бы они ни были, и какими бы они ни были, нужно, прежде всего, их понять и принимать такими, как они есть. Если нет для этого сил или условия такие, что человеку неподсилу, тогда нужно понимать, что ты становишься безродным и будешь жить только в собственном информативном пространстве. Это, в свою очередь, обязывает быть вдвойне, а то и в тройне, осторожнее, чтобы не делать глупостей. И тут вторая сигнальная система должна стать главной в жизни этого человека, а чувства нужно оттеснить на второй план. Но люди об этом не знают пока, да и не многим это по силам - справиться со своим "я".

   - Всё-таки сложно всё это понять, - возразила Анна Сергеевна, - я который раз слушаю твои разъяснения и, всё равно, остаются вопросы.

   - Нужно было высшую математику изучать, и вопросов бы не было, все выводы сама смогла бы сделать.

   Анна Сергеевна только развела руками, а потом спросила Олю:

   - А тебе, Оля, понятно.

   - Понятна логика рассуждений, а этого, я думаю, достаточно?

   - Конечно, Оля! - воскликнул восхищённо Николай Васильевич. - Люди до сих пор не знают толком, что происходит в электрических проводах, однако пользуются электроприборами и получают то, что им нужно. В жизни нашей всё то же самое. Нужно выполнять природные правила и тогда результат будет положительный, либо их игнорировать, но результат будет отрицательный. Вот и вся сложность.

   Несколько дней Саши не было видно, даже в школе. Олю это и несколько тревожило, но и в той же мере успокаивало, что, может быть, всё разрешится само собой и ей не придётся решать уравнение с тремя неизвестными. Третьим она считала себя, так как пребывала в полной неясности чувств и намерений. Ей и Серёжей было интересно, и потерять его она боялась, так как он как бы давал ей надёжную опору. Всё, что исходило от него, придавало ей уверенность в себе и, в то же время, она видела перспективу свою ясно и чётко. Куда стремиться, в чём развиваться, - для неё не было загадкой.

   К Саше у неё было что-то совсем другое. Просто он притягивал к себе её внимание, а почему и зачем, она и объяснить не смогла бы. Вот такая была трудная ситуация.

   Только во вторник следующей недели Саша снова появился на своём ожидательном посту за мостом. Оля очень обрадовалась, увидев его. Ей нетерпелось поделиться с ним всем, что она узнала от Николая Васильевича. И, едва поздоровавшись с ним, она без вступлений сразу стала ему рассказывать всё. Видимо это желание поделиться было в ней столь сильным, что говорила она почти захлёбываясь, желая поскорее высказать всё, что хотела сказать. Саша впервые видел её такой - просто возбуждённой девочкой, но никак ни женщиной, какой она всегда ему представлялась.

   А Оля, закончив строгости правил взаимоотношений с ноосферой, тут же спросила его:

   - Скажите. Саша, как вот вы сами почувствовали, что отношения с родителями действительно положительно влияют на вас и ваши дела?

   - Да это было как-то само собой. Сначала мне приходилось всё время себя сдерживать, чтобы не ляпнуть очередную глупость или резкость, недопустимую в обращении с родителями. Но потом я стал замечать, что и в школе я становился всё более сдержанным. А главное, мне стало, вдруг, всё равно, что думают обо мне одноклассники и одноклассницы. Вот с этого момента и пошло всё совсем по-другому. Я вдруг увидел всех своих одноклассников совсем другими. Во-первых, я стал больше замечать в них их недостатки, а, привлекавшие меня ранее кажущиеся достоинства, сами куда-то подевались. Словом, я их увидел такими, как они есть, и выступать перед ними уже не захотелось. Да и девочки наши все такие задаваки, что мне стало смешно от того, что я так дорожил их вниманием.