Оля не торопилась. Она знала, что сейчас уже все ужинают, но она не любила есть со всеми и, если представлялась возможность поесть одной, она не отказывала себе в этом удовольствии. Тем более, что всё равно ей всегда приходилось мыть посуду после всех. И даже в воскресенье, после бани, почти сразу, она будет это делать беспрекословно. Мыться же после ужина ей запретила мачеха, так как Оля, вернувшись из бани могла побеспокоить её. Эта особа вела себя с ней, как помещица с крепостной крестьянкой. И поскольку её сводных братьев это не касалось впрямую, они никогда за неё не заступались. Вот почему Оля и с ними держалась на расстоянии, не впуская их в свою внутреннюю духовную жизнь.
Тем ни менее, пока она дошла до дома, то успела снова подумать о своих новых неожиданных друзьях Николае Васильевиче и Анне Сергеевне. Думать о них было приятно.
Эти люди теперь стали её надеждой и опорой в жизни. Даже пока то немногое, что они для неё делают, сделало её жизнь более сносной - она обрела смысл.
В дом она пришла вовремя - все уже поужинали и сидели у телевизора - смотрели очередную страшилку, которые обожал главный опекун. Оля разделась, кое-как закрепила мокрые волосы и стала смотреть, что можно было поесть ей. Конечно, ей оставили, но всё уже было холодным. Разогревать она не стала - уже привыкла, всегда есть холодное после бани. Разжёвывая холодную картофелину, она думала сейчас совсем о другом. Сейчас она поест, вымоет посуду после всех и тогда ей можно будет заняться собой: расчесать мокрые волосы, а потом почитать. Сейчас она читала "Поддубинские частушки" Антонова и ей очень нравился это сочинение. Ей нравилось, как жили люди в той старой, ещё колхозной, деревне. Какими родными казались совсем чужие люди - так просто они относились друг к другу. Сейчас всё не так. Всё сильнее и увереннее овладевает людьми злоба, вытесняя добро в самые потаённые уголки души. А Оле так хотелось добра. Именно его она и нашла в отношениях к ней Николая Васильевича и Анны Сергеевны.
<p>
Часть 2.</p>
Время шло незаметно. Прошли Новогодние праздники, школьные зимние каникулы, во время которых Оле ни разу не удалось повидаться с Николаем Васильевичем и Анной Сергеевной. Их никуда не выпускали, под предлогом, что они могут простудиться. Всего два раза вывозили на Ёлку, но это уже на мероприятия, организованные Соцзащитой (так называли Отдел социальной защиты населения).. Зато в первый же учебный день они оба встретили Олю возле Афанасьевского магазина. Оба соскучились. Пока шли всё обменивались впечатлениями от новогодних праздников, но, подойдя к тому месту, от которого начинался спуск с сопки, они остановились. Анна Сергеевна, став вдруг серьёзной, спросила Олю.
- Оленька, мы пришли вдвоём не только потому, что соскучились по тебе, хотя это так и есть. Мы пришли ещё для того, чтобы серьёзно поговорить с тобой и узнать, согласна ли ты на предложение, которое тебе сделали мы? Нам это нужно знать.
- Но мне ещё четырнадцать будет через полтора месяца? - удивилась Оля.
- Это всё верно, но нам-то это нужно знать сейчас, чтобы оформить развод и подготовиться к этому мероприятию.
- Мне, конечно, очень стыдно, но стоит ли из-за меня вам идти на такие неприятные шаги?
- Вот это-то мы и пытаемся сейчас выяснить, - сказал уже Николай Васильевич, - а то получится, что мы разведёмся, а ты потом передумаешь переезжать к нам.
- Да я хочу, даже очень хочу к вам, хоть сейчас, но стою ли я этих волнений и вообще всего? - сказала Оля и отвернулась, скрывая слёзы.
- Кто тебе сказал, что ты не стоишь? - Спросила Анна Сергеевна.
- Да мачеха каждый день напоминает, что, кроме их, мы никому не нужны.
- Ах, мачеха? - воскликнула Анна Сергеевна. - На то она и мачеха - ей, очевидно, нравится эта роль - роль матери не для неё.
- Но, Анна Сергеевна! Мне даже трудно представить, что я вам начну мешать в жизни. Может быть, нам оставить всё, как есть?.. Я буду ходить к вам - мне у вас нравится. Говорить нравится с вами - я словно расту, после каждого разговора с вами.
- Оленька! Ты же ходишь украдкой. А тебе нужно жить и развиваться открыто и так, чтобы из тебя вырос полноценный человек. Тебе же там, твои опекуны не позволят этого - им нужны работники по дому. Смотрите, они даже машину купили на ваши детские деньги. То есть, потратили деньги на себя, на свои нужды, а не на вас. И научить они ни чему не смогут, так как сами неучи. Подумайте сами.
Анна Сергеевна сильно разволновалась и Николай Васильевич, обняв её за плечи сказал.
- Анюта, не нужно так волноваться. Я думаю, что Оля сама всё понимает, а её нерешительность тоже понять можно - в таком возрасте и шагнуть в замужество. Для неё это серьёзное испытание. Но тем и лучше. И нам будет легче её выучить, и ей будет легче учиться.
- Но на меня же не бу3дут платить деньги?
- Это ничего, - успокоила её Анна Сергеевна, - мы всё просчитали и на скромную жизнь нам хватит. Да мы и не жили богато, так что нечего и начинать. Не привыкать нам, понимаешь? Поднимем мы тебя. А ты нам только поможешь. Мы все вместе огород побольше посадим и всё будет замечательно.
Николай Васильевич и Анна Сергеевна расценивали нерешительность Оли её естественным страхом перед столь решительным шагом. Но Олина нерешительность основывалась совсем на другом - на её опасении внести в жизнь этих замечательных, теперь очень близких для неё, людей, лишних хлопот. В любом, ведь случае она будет причинять им беспокойство, а этого ей очень не хотелось. На таком балансе сомнений они и расстались в этот день у той тропы, у которой расставались всегда.
И Оля, озабоченная этими сомнениями, и пришла домой. Мачеха сразу это заметила и стала приставать с расспросами. Делала она это настойчиво и нудно, пока не добивалась того ответа, который бы её удовлетворил. Но в этот раз Оля только твердила упорно, что болит голова и, наконец, та отстала, повелев, однако, вымыть всю посуду.
