Меня это очень расстроило. Можно сказать, чрезвычайно расстроило и пошатнуло мою и так хрупкую картину гармоничной будущей семейной жизни. Какое-то время я сидела молча, слёзы тихо стекали по щекам. Максим всё это время сидел рядом и тоже молчал. Я хотела взять его за руку, но он не дал мне этого сделать, а лишь сказал: «Я тебе потом кое-что расскажу. Поговорим после ресторана».
Мы ещё долго сидели в этом тёмном, но уютном зале ресторана. Остальные посетители сменяли друг друга, а наш огромный стол со своими беседами никак не затихал. Наша компания настолько привыкла проводить время вместе за месяц пребывания в лагере, что и за его пределами нам хотелось подольше продлить нашу встречу. В какой-то момент я всё-таки умудрилась взять Максима за руку, под предлогом посмотреть на линии на его ладошке. Если честно, я ничего не понимаю в хиромантии, мне просто хотелось прикоснуться к его рукам. Ещё я предложила ему съездить со мной покататься на сноуборде. Он тогда очень удивился насчёт того, что у меня «есть» сноуборд. А фактически я соврала. Нет у меня никакого сноуборда. Но если он согласится пойти со мной кататься, то я сразу же его куплю. В этом вся я, если нужно – «сделаем»!
Когда мы, наконец-то, вышли из ресторана, и отошли в сторонку, Максим долго делал вид, что не помнит, что именно хотел мне рассказать. Может таким образом он проверял мою способность угадывать, врёт он или нет. По итогу разговора, я сделала вывод, что, скорее всего, он что-то всё же утаил и рассказал не совсем то, о чём изначально хотел сказать, или то, но не в полном объёме. На мой очередной вопрос, вспомнил ли он о чём хотел мне рассказать, Максим в итоге ответил: «Да. В общем я хотел сказать, что, вполне вероятно, что я и вправду стану подкаблучником, так как я рос без отца».
Вкратце он рассказал историю о том, что случилось в его семье, что когда Максим был в первом классе, его отец упал, и ему нужно было ухаживать за ним. Меня переполняли различные эмоции. С одной стороны, мне было приятно, что он по доброй воле поделился со мной очень личной, на мой взгляд, информацией, а с другой стороны, мне стало жалко его. Я смутно представила себе его детство, каким оно могло быть. Я хотела было спросить его о маме, как вдруг нас окликнули, и мы были вынуждены вернуться к ребятам.
По дороге до остановки Максим сказал, что живёт всего в 20 минутах ходьбы отсюда, и поэтому не поедет с нами на автобусе, и то, что он предпочитает ходить пешком. Я хотела взять его под руку, но он отказал мне со словами: «Я не люблю так ходить». Ну ничего страшного, за сегодняшний день я и так получила большую порцию времени и информации от Максима.
Дома, я ещё долго прокручивала в голове весь прошедший день. Он был полон событий и переживаний, таких, что не сравнятся с обычным, рядовым школьным днём. К тому же гадание учительницы никак не выходило у меня из головы. Насколько оно правдиво, насколько можно верить в слова другого человека? Вот я и решила записать все события в дневник, в надежде, что мне полегчает, и пока я писала вышеописанные события, ВКонтакте мне пришло сообщение от Максима:
«Наивная какая, всему веришь. Не стоит верить всему, что тебе говорят».
Дорогой дневник,
3 октября, среда.
Вот и наступил октябрь. Несколько дней я ничего не записывала в дневник, но это не значит, что ничего не происходило. Пока я в школе на уроках, в отдельной тетрадке, а иногда и просто на отдельном клочке бумаги, я пишу короткие заметки, делаю зарисовки диалогов, записываю тезисы, чтобы потом изложить события в своём «официальном» дневнике. Так что, вот какие вещи я отметила для себя за прошедшие дни:
Сидели мы как-то на уроке алгебры. Максим решал какой-то пример, а я в это время краем глаза подглядывала и списывала у него, чего уж таить. Он это заметил, но ничего не сказал, только негромко, укоризненно вздохнул. Потом оказалось, что он неправильно решил тот самый пример, который я так уверено списывала. Я, без задней мысли, лишь по инерции, вздохнула и потянулась за штрихом, при этом тихо сказав: «Вот блин!». Но я это произнесла не потому, что он ошибся в расчётах, а потому, что я не люблю пользоваться штрихом, а теперь придётся марать им тетрадь. И тут он как начал кричать…
Максим: Иди отсюда!
Таня: Что? Почему?
Максим: Сначала списываешь, а потом жалуешься! Устал от тебя! Уходи!
Его приятель, наш одноклассник, который сидит за партой позади нас, услышав его слова сказал: «Ты как с женой разговариваешь?». На что Максим ответил – «Ну а что! Она вообще бессовестная. Зачем тогда списывать, если потом ещё и недовольной остаётся? И вообще, как же я устал от тебя, Таня, когда же ты, наконец-то, оставишь меня в покое. Раздражаешь!» Я оцепенела, естественно. Сидела и молчала, пыталась сдерживать подступающие слёзы. Затем, с гордым видом, я отодвинулась на край парты, и так и просидела весь оставшийся день.
А вообще, если честно, то мы часто сидим на максимальном расстоянии друг от друга, насколько нам позволяет парта. Иногда, конечно, бывает, что мы начинаем решать что-нибудь увлечённо вместе, или возникает необходимость делить учебник, тогда мы можем сесть поближе друг к другу. А как ссора, то всё – километры между нами.
В тот же день на уроке обществознания нам дали задание написать сочинение. Я закончила чуть раньше других и решила посмотреть, что пишут другие. Сначала я развернулась и понаблюдала за парнями, сидящими позади нас, затем повернулась к Максиму и попросила разрешение взглянуть на его сочинение. Несмотря на мою обиду за его утренние слова, мне всё же хотелось выразить свой интерес к его сочинению, к нему самому. Сначала он сказал, что не даст. Я молча пожала плечами и начала читать учебник. Пауза. «Ладно, на, читай». И как это трактовать?
На другой день. Был урок психологии, на котором мы должны были работать в группах из трёх. Мне повезло, ведь я оказалась в одной группе с Максимом и Дашей. Нам дали задание отобразить какую-нибудь конфликтную ситуацию, используя творческий подход. Мы решили, что Максим будет художником, я сценаристом, а Даша – композитором. Весь урок «художник» со мной хорошо общался, спрашивал моё мнение, да и в целом, мы очень дружно работали. Он рисовал, я придумывала сценарий, а наш композитор – сочиняла мелодию, соответствующую придуманному конфликтному случаю.
На уроках алгебры и геометрии мы лишь изредка перебрасывались фразами, но, тем не менее, он помог мне заполнить медицинский бланк, который принесла нам наша классная руководительница. Он доходчиво объяснял, что значат те или иные медицинские слова. К своему счастью, а я хочу называть это именно так, я мало разбираюсь в названиях болезней, их осложнениях, приводящих ко всяким хроническим недугам. Думаю, лучше быть здоровой и не знать эти термины, чем переболеть, но разбираться. Хотя, моя мама со мной бы не согласилась и сказала бы что-нибудь типа: «Лучше быть здоровой, но при этом не лишённой базовой медицинской грамотности и понимания, о чём идёт речь». А вот Максима участь переболеть чем-то, на мой взгляд страшным, не миновала. Из его медицинского бланка я узнала, что в детстве он болел менингитом. Это такое воспаление оболочек головного мозга. Звучит опасно! Он сказал, что долго лежал в больнице. И вот снова его слова всколыхнули во мне две противоположные эмоции; с одной стороны, я рада, что он поделился со мной этим, а с другой стороны мне снова стало его жалко. Он уже столько всего перенёс. Не мудрено, что он не самый радостный человек на планете.
