Иннокентий преградил им путь, желая узнать, что происходит и почему лес полон людьми в этот день. Однако, ватага промчалась, как ему показалось, сквозь него, не ответив ни на один вопрос.

— Неотёсаные мужланы, не так ли? — кто-то, кажется, обращался к Иннокентию.

Юноша огляделся и увидел невдалеке юношу с чёрными вьющимися волосами и сложенными накрест на груди руками. Вид его был знаком Иннокентию, однако, он никак не мог припомнить, где видел его.

— Вы что-то сказали?

— Я сказал, что крестьяне крайне невоспитанны, — ответил собеседник Иннокентия.

«Чтоб я ещё в лес пошел один!» — подумал про себя Иннокентий.

— Однако, не сочтите их невежество себе в укор, — продолжил черноволосый. — Они попросту вас не заметили, и в этом, признаюсь, нет их вины, хотя бы в этот раз…

— Слушайте, а вы не могли бы как-нибудь попроще говорить? Я тоже как эти мужики, такой же, и мне, честное слово, непонятно ничего из того, что вы говорите.

— Вероятно, сперва я должен представиться, — мягко поклонился черноволосый. — Мы с вами встречались совершенно недавно, во дворце, куда вы прибыли в сопровождении трёх спутников, среди которых был бард…

— Ну, конечно! Конечно! Вы флейтист, который спустился к нам с королевой? Конечно, я вас сразу узнал! — обрадовался Иннокентий.

— Прекрасно, а теперь к делу. Я обещал препроводить вас во дворец…

— Что же, с удовольствием. Пойдёмте! — Иннокентий радостно зашагал с музыкантом. — А как сама королева?

— Увы, — ответил флейтист. — Они убили её.

— Как? — неподдельно ужаснулся Иннокентий. — Кто эти они? За что? Неужели?..

— Нет, что вы, не торопитесь говорить вслух всё, что приходит вам в голову, — флейтист грустно улыбнулся. — Ваш друг бард и потомок Светозары, которая состояла в противоборстве с Клариссой, бабкой нашей королевы, здесь абсолютно ни при чём. Хотя, конечно, это единственный человек, которому сие было бы выгодно. Но… Увы, жизнь такова, что, ожидая прилета гусей с юга, не замечаешь пожар, который спалит твой дом с востока.

— Чудно, — сдвинул брови Иннокентий. — Я, правда, половину не понял. Но что же случилось с королевой? И почему вы мне помогаете, если знаете, что я, как бы сказать, друг того….

— Что вы — противоборствующая сторона, не так ли? — уточнил флейтист.

Иннокентий не очень уверенно, но кивнул.

— Да, почему вы мне помогаете?

— Видите ли, — флейтист подыскивал слова. — Я помогаю не вам.

— А зачем же вы тогда ведёте меня во дворец? — ужаснулся своей догадке Иннокентий.

— Нет, юноша, и убивать я вас не собираюсь, и заточать в темницу… Сколько в голове суетных мыслей, когда нет в ней места рассуждениями и дисциплине, — флейтист качал головой. — Я не служу вам, и я не служил королеве. И, более того, я не служу ни одному из будущих королей. Хотя… Все они уверены, что я служу именно им.

— А на самом деле? — забежал вперед Иннокентий.

— А на самом деле, — флейтист остановился и широко улыбнулся. — На самом деле, я просто живу во дворце, и надо же мне чем-то заниматься.

— Так это и называется, слуги? — не отставал Иннокентий. — В замке живут либо короли, либо слуги. Кто не король, тот слуга…

— Не торопитесь, во дворце ещё живут…, например, коты. Разве они кому-то служат? Более того, вы знаете о правах кота при дворе?

— Нет, мне и в голову не приходило, что у котов при дворе особенные права.

Флейтист засмеялся.

— Нет, конечно, никаких дворцовых прав у кота нет. Но кот, в отличие от слуг, может смотреть на королеву, когда ему вздумается, и так долго, сколько он пожелает. Слуги же, напротив, должны смотреть вниз, на подол платья королевы…

— Вряд ли вы — кот?

— Нет, — улыбнулся флейтист. — Но в чём-то мы с котами похожи. Я живу при дворце. Всегда. Среди слуг. Вечно. Понимаете? Я живу во дворце с самого первого дня дворца.

— Не понял? — удивился Иннокентий.

— Я живу среди слуг, однако я не слуга. Если вы запросите ведомости, в которых можно было бы найти сведения обо мне, вы вряд ли такие отыщете. Как вам известно, не только власть королей переходит по праву рождения, но и слуг также подбирают по семейным признакам. А я, признаться, оказался во дворце совершенно случайно.

— Что значит вечно? — перебил его Иннокентий.

— Ах, мне придётся рассказать вам всё с самого начала. Хотя, вряд ли придётся, просто вы мне симпатичны. Давным-давно, замок этот построил один из старых королей, настолько это было давно, что и имя короля позабыто. Впрочем, если кто-то захочет узнать о том самом короле-строителе, то имя высечено на фронтоне при входе. Признаться, кажется, кроме меня это никому неизвестно. Одним из требований короля было обязательное выстраивание потайных ходов в стенах замка, которые позволяли бы подслушивать все разговоры и оказываться в разных частях дворца неожиданно. Допустим, только что вас видели в тронной зале, и вот вы уже прохаживаетесь по коридору у библиотеки. Для такого сооружения были выписаны многие мастера с семьями. Строили замок не один год. А после постройки… А после постройки всех их, включая грудных младенцев, убили, зачитав им приговор: виновны в том, что постигли или могут постичь тайны дворца. Массовая казнь состоялась в день открытия дворца, в строгих подвалах. Вы хотите узнать, причём здесь я? — музыкант лукаво посмотрел на Иннокентия. — А я здесь совершенно не причём. Я был в оркестре. В том самом, который играл, предвосхищая приход короля в замок. И просто опаздывал на репетицию. Нелепая случайность. Ошибка. Так вышло. Меня убили без суда, без объявления вины. И я просто-напросто не понял, что со мной случилось. Так бывает. Даже после того, как меня убили, я примчался и играл с остальными оркестрантами вхождение короля. И другие музыканты, мои друзья здоровались со мной, и голос моей флейты был слышен. Настолько сильна была во мне жизнь, что смогла, пусть и на короткий период, обмануть свою смерть. А на утро я проснулся в строгих подвалах, как раз там, где меня и убили. И увидел своё распростертое тело…

Флейтист поморщился.

— То есть вы с тех пор так и существуете во дворце? — переспросил Иннокентий. — Как привидение?

— С тех пор, да, — усмехнулся флейтист. — Но не как привидение. Меня все видят, все ощущают, ко мне обращаются за помощью. Во всём я больше похож на обычного человека, с одним только отличием: я не боюсь умереть, а значит могу смело и перечить королям, и отказывать, и, по праву котов, смотреть на них, когда и сколько мне вздумается. А вот вы, мой друг, сейчас существуете именно как привидение. Возвращаясь к тому, с чего мы с вами начали… Помните?

Иннокентий замотал головой.

— Что ж, — вздохнул музыкант. — Мы с вами начали с разговора о невежественных крестьянах, пронёсшихся мимо вас… Так вот. Они вас просто не увидели. Зато вас прекрасно разглядели некриси на гончих, потому что сейчас вы к смерти ближе, чем к жизни.

— Ну, надо же! А я думал, вы слуга королевы. Причём бесконечно преданы ей?

— Так только кажется. Причём королева тоже думала, что я её слуга, даже когда прочла надпись в камере строгих подвалов, сделанную моим отцом… Но это тоже длинная история, и её я расскажу в другой раз… Однако, в этой жизни не всё бывает так и тем, чем кажется…

— Да! — с жаром подхватил Иннокентий. — И это ужасно. Я теперь всё время об этом думаю. Вы знаете, жизнь постоянно не то, чем кажется, точнее, всё в ней не то и не так, как я думаю. Видите ли, матушка меня учила в детстве помогать разным тётушкам, особенно тем, которые стары. И все эти бабули и бабушки казались мне вершиной доброты. Встречая любую по дороге, в поле или лесу, я низко кланялся и улыбался, желая им добра, стараясь каждой помочь. Потом я встретил Аксинью, настолько она оказалась ужасной, способной на такие поступки, не щадя никого ни людей, ни даже детей! Одно только то, что она сделала с маленьким Казимиром… Потом толстуха, к которой я, было, проникся, оказалась… Да что уж. А волшебники и маги?! Сказки о них я слушал с замиранием сердца. Да я мечтал стать одним из них! Понимаете? А они хуже дурачков, знаете, в каждой деревне такие есть. Не могут ничего. Ещё я думал, что, если я буду поступать по-доброму, правильно, и жизнь меня будет беречь. Однако, я узнал, что, совершенно не делая никакого зла, я нажил себе такую страшную судьбину, которую сейчас живу, благодаря какой-то нелепой случайности, не позволившей меня угробить первому встречному корчмарю. Вот сейчас, немного походив и поговорив с разными людьми, я понял только одно: я ничего не знаю об этом мире. И знаете, что? Я жутко, ужасно сердит на мою бедную маму, которая учила меня всему этому доброму в мире, тому, что добро побеждает зло. Знаете, вот сейчас я как раз и вижу, что того, кто бывает добр, ждут пинки и подзатыльники. Люди не упустят случай посмеяться над добряком или просто человеком, который поступает по совести. Вы знаете, люди крадут кур, воруют у соседей, и не считают это глупостью. Зато того, кто при возможности своровать откажется это делать, они сочтут дураком. И будут смеяться над ним. И постараются даже обмануть, зачтя свой обман честного, ещё раз повторяю, честного, а не глупого человека, себе в заслуги. Можете ли вы представить, что обман в этом мире — доблесть. А честность — срамота? О нет, я слышал в сказках про злых людей, про мерзких колдунов. Нет! Не надо никуда ходить или искать то, чего нет. Ведь все эти злодеяния совершаются не вымышленными могучими злыднями. Это — ежедневные дела любого из людей. И я сейчас совершенно не знаю, как жить. К каждому человеку, являющемуся мне, я отношусь, как к доброму товарищу. Однако, ни один из них не стал таким, наоборот, каждый показал, что я ошибался. Мне кажется, люди делают нехорошие поступки часто даже не потому, что они злы, а, чтобы другие видели, что они не промах, и лишний раз старались бы избегать обмануть их, так сказать, для острастки. Что же мне делать? Спрашиваю я себя. И я не нахожу ответа, кроме одного. Стать таким же. Найти того, кто ещё видит в людях добро и обмануть его, обмануть так, чтобы те, другие, стали свидетелями этого. И говорить об этом в кабаках и при дорогах. И чтобы все знали. И только так отныне и жить, и ненавидеть каждого встречного, и подозревать его в том, что он замыслил зло против меня…