— Да как же ты искусством не считал. Кабы не считал, так сюда и не пришел бы! — подметил Борис. — Однако ж ты здесь, с нами. Значит ценишь свое мастерство и пытаешься его уберечь.

— Так-то оно так, да по-другому все совсем, — лукаво сощурился в ответ Богдан. — Вот ты, Борис, первый тут был. Так опять же никто не знает, зачем ты сюда явился и поселение тут организовал. А как ты явился да поселение организовал, так и стал сюда магов притягивать. Вишь, и Матильда сюда прилетела не пойми как, и Миролюб за книгой пришел. А оно ведь все так в мире и работает. Я вот хотел на настоящих магов посмотреть, а ты хотел магов собрать. Вот оно и сбылось. А я сюда так и пришел, ногами. Захотел и пошел куда глядят, а набрел вот на вас.

— И правильно сделал, Богдан, — хлопнул его по спине Ярослав. — Ты человек больно солнечный, мне с тобой не только говорить, а и просто смотреть, как ты с утра уже по дому дела ворочаешь, в охотку.

— Да уж вы, известное дело, всегда дружны с самой первой встречи. Какую работу Богдан затеет, Ярушка завсегда ему на помощь спешит. А если помощь ненадобна, так рядом свою работу надумает, — рассмеялся Борис.

Богдан и Ярослав больше походили на гномов, чем на людей, роста, правда, были людского. Но оба были коренасты, оба росли вширь, а не в высоту, у каждого в глазах играла хитринка. Оба были крайне прижимисты и не скоры на решения.

Над Богданом часто подтрунивали из-за его такой явной хозяйственности, все, что найдет, себе тащит, как сорока. Уж, кажется, и все-то он материализовать может для себя, на годы вперед, кроме вечной жизни, а запасов делает столько, будто жить собирается до скончания мира и во время большого голода. Ярослав всегда держал сторону Богдана. Вот и сейчас подхватил речь товарища:

— А за Богданом и я подтянулся. Все меня знают из вас. Да и искусство мое напоказ: зовут меня Ярослав, что значит солнцу слуга, а сам я рыжий да конопатый, солнцем меченый. Дело мое — нехитрое: где вижу раздор туда с добром и суюсь, тепло распространяю, чтобы ссорам не бывать. Замыслы плохие чувствую, так смягчаю. Где кто против кого замыслит недоброе, я тут как тут.

— А можешь ли ты, Ярушка, сказать, где именно и кто именно и против кого зло замышляет? — встрепенулся Вениамин.

— Вот этого, врать не буду, не могу. Кто плохой, кто хороший — этого я не ведаю. Одно скажу: где зло большее, туда меня и влечет.

— Так-так-так, — задумчиво проговорил Вениамин. — Стало быть, ты у нас точно не как все, не случайно ты у нас оказался, притянуло тебя сюда, так, Ярушка?

— Так, Веня. Что тут — мне неизвестно, одно знаю — гибель тут может случиться, да такая гибель, о которой в книгах седые старики пишут и потомкам из рода в род годами передают.

Общество притихло. Какая-то неожиданная и явная теперь угроза нависла над ними. До этого разговора все их собрание казалось милым походом, встречей друзей.

Конечно, каждый понимал, что пришел сюда или оказался здесь для дела. Все знали, что они — остатки, последние крохи магического проявления в Краю, и им должно сберечь то, что каленым железом выжигалось. Однако, все это мыслилось далеким и интересным приключением.

А вот сейчас угроза встала близко, совсем рядом, каждый чувствовал, как дрожат волоски на затылке, как будто от дыхания придвигающегося неясного и нежеланного гостя.

Первым оправился Вениамин, понимая насколько опасно медлить и дальше и радуясь, что нашел неожиданно такой неожиданно важный талант в лице Ярослава, он прервал молчание:

— Скажи, Ярослав, а что помимо того, что ты оказываешься рядом с местами проявления зла, что еще, как бы это сказать, какие приметы что ли у твоего таланта?

— Да особых примет я не замечал, — задумчиво ответил Борис. — Другое дело, что хлопот с талантом этим много.

— Ты уж все рассказывай, Ярушка, — отозвался Богдан. — Вениамин — человек большого ума, он разберется, ты ему всякую мелочь расскажи, прямо вот как родной матери, он разберется сам, что лишнее, а что пригодится.

Вениамин одобрительно кивнул.

Ярослав оглядел приятелей, те смотрели на него со всем вниманием, как будто видели его в первый раз и до сих пор ничего о нем не знали.

— Да нет примет особых, — повторил Ярослав. — Хлопоты одни. Я все расскажу, без утайки — дело это нехитрое. Только одно — неудобно, потому что я вроде как жаловаться сейчас буду на людей. А это не так.

— Да знаем мы, что ты мужик, а не ябеда, знаем, говори уже! — торопил Богдан.

— Ну, смотрите, уговор есть уговор. Кто меня ябедой назовет, кто скажет, что я жалуюсь на тяжесть от искусства, тот мне не друг.

— Много текста, очень, — прошипела Матильда.

— А ты что, девочка, нервничать так нельзя, со старшими надо быть вежливой, — осадил ее Миролюб.

— Да знаю я уже, все я поняла, что он скажет! — взорвалась Матильда. — Все уже понятно. Сейчас он вам расскажет, что пришел сюда, потому что я — тьма, меня будет нейтрализовывавать. Вы вроде все молодцы, а меня в расход!

— Погоди, Матильда, — ответил Миролюб. — Врагов ты себе всегда с легкостью найдешь, точнее, они сами тебя найдут. Это дело такое, никто их не зовет врагов этих, зло само приходит всегда. Так что не спеши добавлять себе горя. Никто тебя ни в чем еще не обвинил. А Ярослава не перебивай.

Матильда насупилась и часто задышала носом, в повисшей тишине после перепалки ее возмущенное дыхание было так явно, что Ярослав не удержался:

— Девка, не дыши ты так часто, сдуешь нас всех!

Маги разразились хохотом, включая саму Матильду.

— Вениамин, — неожиданно серьезно сказал Борис. — Думаю, ваш разговор можно отложить на потом. А сейчас настало как раз то самое время, когда мы сможем узнать то, ради чего вообще затеяли весь этот разговор сегодня.

— Точно! Книга!

— Да, что дальше в книге? Теперь мы можем это узнать!

Борис открыл книгу, и все застыли в ожидании. Ярким светом полыхнула в избе молния, на секунду ослепив смотрящих, и через некоторое время повисла над столом черная дымовая надпись: «Восьмой — убийца!» Пока присутствующие терли глаза, стараясь внимательнее разглядеть надпись, она испарялась, двигаясь к стенам, куда, прилипнув серым расползающимся мхом, потом стекала кровью на пол, заливая трещины и щели в избе, пока всю комнату не заполонил красный свет.

Через минуту после наваждения заговорил Вениамин:

— Да! Интересно, но ведь нас семеро, друзья мои! У меня хорошие новости! Нас семеро!

По зале пронесся дружный выдох облегчения, общество заерзало на стульях и начало перешептываться друг с другом, подбадривая соседей и радуясь, что пророчество оказалось не таким уж и страшным.

В этот момент в дверь забарабанили.

Маги стихли и уставились на входную дверь.

Кто-то колотил в нее.

— А вот и восьмой, — нервно хихикнула Матильда.

— Сжечь ведьму, — тихо повторяла королева, прохаживаясь туда и обратно по кабинету. — Кого же они имели ввиду?

Этот вопрос не давал ей покоя второй день подряд. Евтельмина была измучена, ее некрасивое лицо, напрочь обезображенное теперь еще и бессонными ночами, пугало ее саму, отражаясь в дворцовых зеркалах.

В конце концов до похорон старой няньки оставался день. Всего лишь день и, как надеялась королева, одновременно с тем, как на гроб ее будет пястка за пясткой, лопата за лопатой ссыпаться черная земля, память тех, кто кричал «сжечь ведьму!» будет затягивать частичка за частичкой, участок за участком серая пелена забвения.

Королева, на самом деле, боялась, что однажды, будучи неосторожной в поисках магов, смогла пробудить, сама того не желая, к жизни проклятие, которым запечатан был высочайший указ об истреблении магов.

Судорожно перебирая в памяти все встречи, пролетевшие за несколько лет, королева внутренним взором старательно вглядывалась во все образы, пытаясь отыскать в них что-то, что сама еще не понимала ясно, но это что-то чувствовалось, оно было рядом, стоило только протянуть руку. Однако, каждый раз, когда королеве казалось, что она уже почти ухватилось за это что-то, все тут же исчезало, как исчезает, расходясь кругами, отражение на воде, едва до него коснешься.