– Что случилось? Проблемы со строительством, хищения? Если это так, это может стать для нас реальной проблемой. Мы только утрясли все процессы.
– Нет, конечно, иначе я уже обратился бы в службу безопасности. Понимаешь, мне не нравится та повышенная секретность, которая у нас присутствует. Я многое повидал, но с таким сталкиваюсь впервые, так работать просто невозможно, но это ещё пол беды, привыкли. Знаешь, что меня тревожит больше всего?
– И что же? – спросил я его настороженно, так как ещё никогда не видел Йена таким неуверенным и взволнованным.
– Меня очень беспокоит то, что кто‑то вмешивается в наше строительство.
– Я не заметил. Неужели пытаются сорвать поставки?
– Нет, я не об этом. В общем… ты только никому не говори, Олег, хорошо?
– Само собой.
– В общем, я обнаружил, что кто‑то исправляет мои промашки в руководстве этим проектом, в экономических вопросах, в планировании. И этот кто‑то делает всё это скрытно!
Йен замолчал и смотрел на меня растерянным взглядом.
– Как такое возможно? – недоумённо спросил я.
– Я не имею ни малейшего понятия. Это почти уровень совета директоров… Я узнал об этом случайно. Месяц назад я понял, что ошибся, не критично, но могли быть отдалённые последствия, и я решил всё исправить. Сам знаешь, люблю, когда за работу не стыдно. И знаешь, что? Когда я стал разбираться в документах, оказалось, что мою ошибку поправили. Причём так, будто я её и не совершал. Тогда я запросил ещё некоторые документы и опять всё идеально. После этого я намеренно сделал серьёзную ошибку. Я рисковал, но этот тайный контроль не просто беспокоил, а уже буквально выводил меня из себя. И ты представляешь!? Ничего, абсолютно, всё исправили так быстро, что об этой ошибке никто не узнал. И если бы я не держал в руках распечатанные копии документов, то подумал бы, что сошёл с ума.
Йен замолчал и мне показалось, с какой-то надеждой смотрел на меня, и я отлично понимал его. Он, как генеральный директор проекта “Октагон”, несёт колоссальный груз ответственности, впрочем, как и я, и каждая, даже небольшая наша ошибка может стоить корпорации огромных денег. Мы к этому привыкли, это часть нашей профессии. И тут выясняется, что от него не так много зависит, а его должность директора превращается в формальность, есть от чего расстроиться.
– Понимаю твоё беспокойство, Йен. Ты выяснил кто это?
– Нет, – уже спокойнее ответил он, – даже служба безопасности мной заинтересовалась, так высоко я забрался в своих поисках. Но главное, что меня беспокоит во всей этой истории, это то, что по какой-то причине всё делается скрытно, незаметно, очень быстро и без последствий для нас. Я не могу этого объяснить, но, честно говоря, меня это немного пугает.
– Йен, теперь и я разделяю твои опасения. Что планируешь делать?
– Я хочу провести небольшое частное расследование, но мне нужна твоя поддержка.
– Да, Йен, конечно, можешь на меня рассчитывать. Я помогу, чем смогу.
– Что же, рад это слышать. Но пока можешь забыть об этом разговоре, твоя помощь потребуется позже, – Йен осмотрелся по сторонам и добавил: – Тогда расходимся. Я пойду, а ты немного подожди и тоже спускайся, не нравятся мне эти тучи, как бы не было ливня, синоптики прогнозировали осадки только через час, но как-то слишком близко подошла облачность.
– Хорошо. Пойду заодно взгляну на внешнюю часть системы кондиционирования, раз уж поднялся.
Йен ушёл, и едва я поднялся по ступенькам наверх, как начался дождь. Редкие крупные капли глухими ударами застучали по железным конструкциям. Я сразу решил вернуться внутрь здания, повернулся к лестнице, чтобы спуститься и…
Всё, больше я ничего не помню, разве что какое-то чувство перехватывающего дыхание страха.
Это воспоминание отняло последние силы, и я даже не мог не то что пошевелить рукой, но даже приоткрыть потяжелевшие веки. Воспоминания, страхи, переживания уже не беспокоили меня, и я вновь заснул.
Новый день обошёлся без сдачи анализов, но был насыщен тестами и разными методиками стимуляции работы моего мозга. Психолог и невролог будто соревновались и, наблюдая их рвение, я с каждым часом укреплялся в уверенности, что вскоре смогу полностью восстановить свою память. Но особенно мне запомнился визит моего непосредственного начальника Йена Храфнсона. Он зашел ко мне в палату сразу после обеда, был серьёзен и сдержан. Казалось, он пришел зачитать официальное сообщение.
– Здравствуй, Олег. Проект, по использованию уплотнённой газовой среды для охлаждения серверных ферм, на который я возлагал столько надежд, не допустили до следующего этапа испытаний на наших стендах. И это несмотря на то, что результаты первых проведённых нами испытаний были многообещающими. Я заскочил сказать тебе это лично. И ещё. Тут прошёл слух, что из-за произошедшего тебя хотят заменить. Я совершенно официально заявляю, что против всякой замены. И я уже позвонил куда надо, чтобы у них не было даже попыток. Так что спокойно лечись. Но желательно побыстрее, а то я один этот проект не вывезу, – закончил он с улыбкой, после чего подмигнул и негромко добавил: – Я не дам им тебя заменить. Мы так хорошо сработались. Если ты не забыл, у нас с тобой большие планы. И ты обещал поддержать меня. Одному мне не потянуть это запутанное расследование. А как ты помнишь, доверять я могу только тебе. Поправляйся скорее. Октагон ждёт тебя. С Арисом я поговорю позже. Крайне мало сейчас времени. Вот твой коммуникатор взамен сломанного.
Мои попытки что-то сказать он пресёк движением руки. Положил на тумбочку новенький корпоративный коммуникатор и сразу вышел. Даже с учётом того, что память моя ещё страдала пробелами, и из его недосказанностей и полунамёков я почти ничего не понял, было ясно, что происходит нечто очень важное, и этот визит был не просто проявлением учтивости начальника, но и имел, как мне показалось, скрытый смысл, который я пока не понимал.
Вечер, согласно составленному для меня плану лечения, был выделен для встречи с женой. Мы мило сидели в зимнем саду, пили чай с моим любимым грушевым вареньем, болтали на разные темы и обсуждали план, возможно, скорого отпуска. Я с удивлением отмечал всплывающие в памяти факты, и чем больше мы говорили, тем яснее ощущал, что лечение работает, и я скоро смогу вполне уверенно покинуть клинику и вернуться к работе. Всё это настроило меня на ощущение счастья, с которым я не хотел расставаться, но Настя ушла, а ей на смену пришёл мой доктор.
– Как чувствуешь себя, Олег? Отчёты коллег меня радуют: хорошая положительная динамика и хороший прогноз.
– Ладно, док, к чему все эти слова? Сергей, скажи лучше, что со мной произошло? Что вообще происходит?
– Я не знаю, что с тобой произошло. У меня есть только короткое сообщение от службы безопасности, удивлён, что они вообще мне что-то рассказали, с их-то манией всё засекречивать. Это они доставили тебя в больницу. А ещё есть анализы и тесты, вот на основе этого я и лечу тебя. И должен заметить, довольно успешно. На сегодня с тебя хватит переживаний, рекомендую не засиживаться, завтра не менее насыщенный день. Я связался с Институтом мозга человека в России они прислали новую перспективную методику лечения амнезии и, если ты не против, опробуем её на тебе.
– Чем мне это грозит? – спросил я настороженно.
– Мы будем точно знать, где в твоём мозге произошел сбой и сможем более избирательно его простимулировать. Ну и появишься в статье в одном из медицинских журналов под именем пациента Б.
На этом мы попрощались. Я ещё немного посидел, пытаясь хоть немного рассортировать казавшиеся новыми воспоминания и отправился в палату, где и уснул с нетерпеливым ожиданием завтрашнего дня.
Я проснулся довольно рано. С удовольствием принял душ и побрился. Эти нехитрые процедуры вернули меня в настоящее не менее качественно, чем усилия докторов. Мне казалось, что воспоминания быстро возвращаются, и я вспомнил, пусть и не всё, но уже близок к этому. Однако, я так же понимал, что не всё так просто и, возможно, есть нечто, что мне ещё предстоит узнать.
