Лидия подвела курсор к очередной ссылке, но все-таки ей удалось закрыть новостной сайт. Допустим, Карлос поможет им добраться до Мехико, но дальше-то что? Надо было придумать какой-то план. Изучая маршруты автобусов, Лидия узнала, что в округе увеличилось число блокпостов, стали чаще пропадать люди. Гражданам настоятельно не рекомендовалось покидать черту города на личном транспорте. Власти призывали не ездить по автомагистралям в штатах Герреро, Колима и Мичоакан, за исключением самых крайних случаев. Лидия почувствовала, что на нее вот-вот обрушится новая волна отчаяния, но у нее не было времени паниковать. Ехать по дорогам – точно не вариант. Даже будь у нее действительные права, Лидия ни за что не повезла бы Луку на машине. Да и автобусы не лучше. Блокпосты – слишком серьезная угроза. Что же тогда оставалось? Лидия стала смотреть авиабилеты, хоть ей и не нравилось, что при покупке придется указывать имя. Теперь, когда все данные хранятся в цифровом виде, какой смысл бежать на другой конец земли, если твоя фамилия всплывет под красным флажком в какой-нибудь онлайн-базе? Без паспорта можно долететь максимум до Тихуаны, три часа сорок минут пути. Если Хавьер захочет отправить им навстречу sicario, времени ему вполне хватит. Лидия представила себе, как в зале получения багажа начинается бойня. Представила заголовки на следующий день. Междугородних пассажирских поездов в Мексике не было, но Лидия решила посмотреть хотя бы маршруты товарняка, на котором мигранты из Центральной Америки ездили в США. Они пересекали всю страну, от Чьяпаса до Чиуауа, лежа на крыше поезда, который прозвали «Ла-Бестиа» (Зверь): он вез людей навстречу всем ужасам, какие только можно вообразить. Убийства и похищения на этом пути были обычным делом, кроме того, каждый день люди погибали или получали увечья, просто падая с крыши поезда. На такое путешествие отваживались только самые нищие и отчаянные. Содрогаясь, Лидия просмотрела множество видео, фотографий и зловещих предостережений от людей с ампутированными конечностями. И решила начать сначала, еще раз подробно изучить все варианты. Автобусы, самолеты, поезда. Наверняка она что-то упустила. Наверняка есть какой-то выход. Следующие несколько часов Лидия вбивала запросы, щелкала мышкой и прокручивала текст; Лука тем временем листал страницы очередной книги.

За ужином к ним присоединилась вся семья: Карлос, Мередит и три их мальчика. Лука сидел в отцовской бейсболке, и Лидия не стала возражать, хотя Мередит сказала своему младшему: «За столом никаких головных уборов». Старший мальчик вытер с губ молочные усы и посмотрел сначала на Луку, а потом на его красную кепку.

– Тебе нравится бейсбол? – улыбнувшись, спросил он.

Лука лишь пожал плечами.

Он всегда был тихим ребенком. Даже года в два-три он никогда не лепетал, не бормотал себе под нос. Заговорил Лука только в четыре года, и к этому моменту Лидия уже вовсю била тревогу. Читать сыну вслух она начала задолго до того, как заподозрила какие-то проблемы, просто потому, что сама любила книги и совместное чтение. Ей нравилось думать, что Лука будет расти, слушая фразы, преисполненные красоты, – пусть даже поначалу он их не понимал, – что его язык будет формировать сокровищница лучшей поэзии и прозы. Так что Лидия начала с Маркеса, Толстого и сестер Бронте. Однако, по мере того как росла ее тревога, она сменила тон: теперь она читала вовсе не так, как обычные родители читают своим детям сказки, но с настойчивостью безумного человека, который надеется спасти ребенка от немоты. Когда ее страхи расцвели пышным цветом, а чтение с сыном вошло в привычку, Лидия прибегла к помощи Октавио Паса, Карлоса Фуэнтеса, Марка Твена и Росарио Кастельянос. Лидия свободно говорила по-английски (она учила его в колледже), поэтому иногда обращалась к Йейтсу, воздавая почести зеленым лугам Ирландии с мексиканским акцентом.

Когда Лука был еще младенцем, она приносила его на работу в слинге; в перерывах между обслуживанием покупателей, оформлением доставки, уборкой и расстановкой новых книг мать с сыном читали вместе. Иногда магазин подолгу пустовал, и тогда они с головой погружались в какую-нибудь историю. Когда Лука немного подрос, Лидия стала сажать его в детское кресло-качалку или на коврик, расстеленный на полу за прилавком. Вскоре мальчик уже мог ковылять по магазину самостоятельно, но, когда наступало время чтения, сам охотно садился рядом, скрестив ноги и слегка склонив голову к плечу – словно бы выставляя специальный туннель для слов, которые передавала ему мать. Она пробовала самые разные книги: с картинками и без, разноцветные, тактильные, сборники стихов, альбомы с фотографиями и репродукциями картин. Детские, кулинарные, Библию. Лука осторожно проводил пальцами по глянцевым или тонким страницам, но по-прежнему молчал. Иногда Лидия читала до хрипоты, но порой одинокое эхо собственного голоса так ее угнетало, что ей хотелось все бросить. Однако в таких случаях Лука настойчиво заталкивал книгу обратно ей в руки. Раскрыв страницы, он клал книгу матери на колени.

Как-то раз, примерно за неделю до четвертого дня рождения Луки, они всей семьей ели похлебку посоле и Лидия в очередной раз сокрушалась о немоте сына. Тогда Себастьян положил свою ложку на край тарелки и стал внимательно изучать лицо мальчика. Тот внимательно изучал отца в ответ.

– Может, ты не говоришь по-испански? – спросил Себастьян.

Подражая ему, Лука тоже положил свою ложку на край тарелки.

– Так вот оно в чем дело, да? ¿Cuál idioma hablas, mijo?[33] Может, на английском? Может, ты американец? А, нет, знаю! – Себастьян щелкнул пальцами. – Ты гаитянин! Или… араб? Нет, филиппинец!

Не сводя глаз с мужа, Лидия медленно моргнула, но Лука вдруг улыбнулся и тоже попытался щелкнуть пальцами. Себастьян стал его учить. Щелк-щелк-щелк. Лидия осталась наедине с собственным отчаянием. Она решила, что Себастьян тоже, должно быть, переживает, но не показывает этого в силу своего упрямого оптимизма. Доктора говорили, что с мальчиком все в порядке. Лидии хотелось кричать.

И все же она терпеливо продолжала свои занятия. Альенде, Борхес, Сервантес. Она читала и надеялась, что с помощью этих драгоценных слов преодолеет замкнутость сына. И вот однажды, когда Лидия дочитала одну скверную повесть молодого самовлюбленного писателя, Лука приподнялся и покачал головой. Потом потер руками коленки. Захлопнув книгу, Лидия положила ее на столик рядом с креслом-качалкой, где они сидели вместе с сыном. Мальчик взял книгу в руки, открыл первую страницу и сказал:

– Мами, прочитай, пожалуйста, снова, но только давай придумаем более подходящий конец.

Идеально. Вот так вот запросто, словно в продолжение разговора, который они вели всю его жизнь. Лидия была так ошарашена, что чуть не отшвырнула сына в другой конец комнаты. Спихнув его с колен, она поставила мальчика на ноги, развернула к себе и уставилась на него:

– Что?

Лука сжал губы.

– Что ты сказал? – И Лидия схватила его за плечи, пожалуй чересчур грубо – из страха, что она начинает терять рассудок. – Ты заговорил! Лука! Ты ведь заговорил?

После короткой, леденящей душу паузы мальчик кивнул.

– Что ты сказал? – прошептала Лидия.

– Я бы хотел прочитать эту книгу еще раз.

Лидия зажала его лицо в ладонях и рассмеялась сквозь слезы.

– Боже мой! Лука!

– Только чтобы конец был лучше.

Она прижала его к груди, стиснула изо всех сил, а потом подскочила на ноги и закружилась вместе с ним.

– Повтори еще раз! Скажи что-нибудь еще!

– Что же мне сказать?

– Да! Именно это! Милый! Ты говоришь!

Закрыв магазин пораньше, она отвела сына домой, чтобы тот во всей красе показался отцу. Этот эпизод запомнился Лидии в таких подробностях, что она боялась доверять собственной памяти: чем дальше удалялось от нее прошлое, тем больше оно походило на сказку. Как же так получилось, что он молчал все эти годы, а потом просто взял и заговорил? Как ведущий новостей или профессор, такими сложными, красивыми предложениями? Невероятно. Лингвистическое чудо.