Председатель колхоза кратко, без предисловий объявил, что жить они будут в обычных деревенских домах, причем мальчики и девочки раздельно. Преподавателей определили к Поликарповне, которая уже выделила в своих трехкомнатных хоромах для приезжих комнату с отдельным входом. Мальчишкам предоставили обычную деревенскую избу со снесенными внутри перегородками, девчонкам досталась изба, стоящая в двадцати метрах, большего размера. Удобства, как и положено в деревне, были во дворе.

Любопытно, что жилище Сергеичей, так деревенские по-свойски окрестили преподавателей, Максима Сергеевича и Виктора Сергеевича, отстояло от домов абитуриентов на добрую пару километров. То есть выходило, что бойцы отряда проживали на одном краю деревни, а их непосредственные руководители на другом. И получалось, что ночью ребята оказывались практически без надзора и были предоставлены сами себе. Лишь командир отряда – Александр Твердов, которого уже нарекли промеж себя «Председателем», формально оставался местным начальством.

Савин своей властью распорядился, чтоб первокурсникам выдали спецодежду: резиновые сапоги, куртки и сапоги, вязанные крепкие перчатки. Все имущество следовало получить на колхозном складе под роспись. Кроме того, в дом к девочкам и мальчикам поставили по черно-белому телевизору.

– Спрос, если раскурочат, с тебя, – Савин похлопал по плечу Твердова, – Антенны на крыше есть, кабель протянут. Надеюсь, соображения хватит, как подключить.

Колхозная столовая располагалась в просторной избе, рубленой из сосновых бревен с побеленной печью и десятком столов в два ряда под голубенькими клеенками. На широком деревянном прилавке были выставлены испеченные тут же плюшки и ватрушки с творогом. Большие просторные окна, с ситцевыми занавесками и вкусные запахи от приготовленных блюд, добавляли домашней обстановки. Над всем царили краснощекие девушки с картин Кустодиева: Марина и Ольга – обаятельные хохотушки.

Язык не поворачивался назвать это уютное место «столовой». Вся еда приготовлена с любовью и казалась необычайно вкусной. Особенно радовало неожиданно большое количество мяса. Не того резинового, долгожующегося, как в городе, а именно Мяса: сочного, мягкого и ароматно-сытного.

После получения спецодежды закинув вещи в свои новые дома, под руководством парторга Ендовицкого проголодавшиеся первокурсники отправились на ужин. Гуляш с густым подливом, картофельное пюре на настоящем молоке, душистый хлеб, испеченный в местной пекарне и огромное количество плюшек и ватрушек с терпким черным чаем подняли настроение даже у самых отчаявшихся бойцов отряда.

– Ребята, не стесняйтесь, кому добавки? – с улыбкой предлагали Марина и Ольга.

Вывалились на улицу абитуриенты с огромными животами и довольными физиономиями.

– Эх, сейчас бы соснуть минут шестьсот, – мечтательно произнес разомлевший Максим Сергеевич.

– Это еще успеется, – холодно оборвал его парторг, – надо решить еще один весьма актуальный вопрос.

– Что еще за вопрос? – напряглись без пяти минут студенты. – Неужели прямо сейчас нас на работу погонят?

– У нас на работу не гонят, – ответил второй по значимости человек колхоза «Красный пахарь», – а цивильно отвозят на автомобилях. И потом, уже ночь на дворе. Все работы для вас начнутся завтра с утра. За вами в восемь часов заедет наш колхозный автобус, он и отвезет вас вначале на завтрак, а затем сразу в поле.

– Так, а что тогда? – с интересом посмотрел на него Виктор Сергеевич. – Ребята, знаете ли, устали, три часа в автобусе по такой жаре тряслись. Еще надо определиться с ночевкой.

– О-о, – расцвёл парторг, – это не отнимет у вас много времени. Надо определиться со временем подъёма флага.

– Подъемом чего? – чуть не поперхнулся дожёвывавший на ходу ватрушку с творогом Павлик Прохоров. Несмотря на свою ужасающую худобу, он обладал хорошим аппетитом.

– Флага, флага, вы не ослышались, – ответил парторг. – У нас существует традиция: все студенты, что приезжают к нам на картошку, свой новый трудовой день начинают с подъёма флага под гимн Советского Союза. Флагшток надежно вкопан в землю возле ваших домов, а сам флаг и кассету с записью гимна я передам командиру отряда. Надеюсь, магнитофон у вас имеется?

– А если нет, то что? – с вызовом поинтересовался Миша Пакетов, по кличке «Пакет», отчаянный парень, в свое время завсегдатай детской комнаты милиции. В институт он поступил исключительно по прихоти своей мамы, главного акушер-гинеколога города. Она почему-то решила, что ее мальчик должен непременно стать врачом.

– Тогда вам придётся перенести ваш подъем на шесть утра, когда гимн играют по радио. Радиоточка в ваших домах оборудована.

– Странно, – переглянулись между собой Сергеичи.

– А чего странного, – парторг посмотрел на абитуру тяжелым взглядом, – подъем флага символизирует начало нового трудового дня и настраивает, так сказать, на трудовой подвиг. Дисциплинирует, в конце концов.

– А без этого никак нельзя? – поморщился Полоскун.

– Да, вы что? – впервые за все время знакомства Ендовицкий перестал улыбаться. – Как можно? Это незыблемая традиция нашего «Красного пахаря». Все студенческие отряды, что приезжали к нам, до вас ее активно поддерживали. Не вижу смысла прерывать. Это же еще и политическое дело.

– Максим Сергеевич, – загорелись глаза у бывшего комсомольского лидера Глазовой, – это же так здорово: начинать новый день под подъем флага и гимн нашей страны.

– Особенно в шесть утра, – пробурчал Сергей Пахомов, больше известный в определённых кругах как «Пахом».

У Пахома папа – доцент в мединституте на кафедре патологической физиологии, который мечтал видеть, как его сынок, стоя рядом с ним, работает с подопытными кроликами. Сынка же, по большей части, воспитывала улица и ему давно уже была уготована судьба закоренелого рэкетира. Но в среде правильных пацанов тогда еще было принято уважать мнение предков, хотя бы формально, и оттого Пахом, скрепя сердце, поступил в мединститут. Парень он не глупый, начитанный, поэтому с лёгкостью сдал вступительные экзамены. Тем более являясь действующим чемпионом города по боксу в среднем весе и заслужив мастера спорта, Пахом представлял повышенный интерес для кафедры физвоспитания, активно боровшейся за престиж своего ВУЗа.

– А ты что, сюда спать приехал? – резанула его гневным взглядом Вика.

– Что ты, разумеется, работать: вкалывать до посинения во благо нашей великой Родины! – усмехнулся Пахом.

– Ой, ща расплачусь от умиления, – Пакет знал о Пахоме не понаслышке, – Сережа Пахомов – ударник коммунистического труда. Может, ему еще и медаль за ратный труд вручат, а, товарищ парторг?

– Ну, медаль не медаль, – сделал важное лицо Ендовицкий, – а почетную грамоту выпишем при условии вашей отличной работы. Подчёркиваю – отличной.

– Я буду очень стараться! – выпятил накачанную грудь вперед Пахом.

– Пахомов, прекрати кривляться, – поморщилась Вика, – не разлагай дисциплину.

– Ой, только не это, я вас умоляю, – уже отрыто веселился боксер, – только не в терновый куст.

– Так, все! – неожиданно гаркнул стоявший чуть в стороне Виктор Сергеевич. Он в свое время пять лет работал хирургом на тюремной больнице и не понаслышке знал, то, что другим знать не положено, а потому мог грамотно общаться с разномастной публикой. Сейчас он на корню зарубил глумление юных экс-хулиганов. – Раз здесь принято по утрам поднимать флаг, то мы тоже будем. Поддержим традицию.

– И опускать, – кивнул парторг. – Да, утром подъем флага, вечером его спуск.

– И тоже под гимн? – почесывая кончик носа, поинтересовался новоявленный командир отряда.

– Разумеется! – подтвердил свежей широчайшей улыбкой Юрий Ильич. – Под гимн. Так что там с магнитофоном?

Магнитофонов оказалось целых три. Два у парней: у Леши Макарова, веселого и бесшабашного парня из славного северного города Магадана, отчаянного рокера, и Коли Назарова, жителя знаменитого Комсомольска-на-Амуре, любителя советской и зарубежной эстрады, правда, больше зарубежной. И один магнитофон оказался у Нади Веселовой – жительницы областного центра, обожающей в любое свободное время танцевать. После непродолжительных дебатов сообща приняли решение, что гимн Советского Союза станут прокручивать на магнитофоне магаданца Макарова. Все же его новейший «Элегия 301» куда лучше воспроизводила звук относительно стареньких аппаратов «Соната 211» и «Томь 303», принадлежавших остальным магнитофоновладельцам.