Прибыли в 134-й СБАП (скоростной бомбардировочный полк), где командиром авиаполка был майор Самсоненко. Представились мы о прибытии и нас зачислили в 5-ю авиаэскадрилью. Андрея на должность летчика (командира экипажа), а меня на должность младшего летчика-наблюдателя (летнаба). Стрелки-радисты в экипаже менялись, так как они были срочной службы и через 3 года их меняли.
Командиром эскадрильи был капитан Евстратов. Затем командиром стал майор Дедов-Дедушинский, а Евстратов стал его заместителем. Самолеты были все СБ, это скоростной бомбардировщик, скорость его была до 450 км/час, потолок 9000 м).
Местность была живописная, на месте слияния рек Пахра и Моча. Когда-то там было имение какого-то помещика. Поместили нас в гостинице по два-четыре человека в номере (комнате). Вскоре мне пошили выходной темно-синий костюм и шинель такого цвета. До этого шинели не было. Костюм был цвета "хаки", хлопчатобумажный, летний. Сапоги яловые (на складе не было хромовых, хотя они и были нам положены). Занимались командирской учебой: матчасть самолета, стрелковая подготовка, строевая.
Каждое утро в 9.00 происходило утреннее построение эскадрильи по экипажам. Летать пока не летали, занимались командирской учебой, разбором полетов. Штурман эскадрильи старший лейтенант Голяк требовал знать район полетов в радиусе 300 километров назубок, а ведь район Подмосковья очень сложный.
В августе нам предложили отпуск, я воспринял это с большим удовольствием и радостью. Два года я не был в родных краях и мне страшно хотелось приехать в отпуск в красивой военной летной форме. Но у меня не было хромовых сапог, а в яловых летом тяжело и некрасиво. Так как Москва была близка, мы ездили в Москву каждый выходной (как раз в июне ввели выходной день - воскресенье). В ближайший выходной я купил себе в Москве парусиновые сапоги и брюки-галифе с синей окантовкой. Готов ехать в отпуск!
В начале августа выписал себе отпускной билет и отбыл на родину. Радости моей не было конца. Прибыл в Борисов, встретился с друзьями и товарищами, гулял и ходил только в форме летчика. Девушки, которые когда-то и глядеть на меня не хотели, глаз не сводили. Даже Люся, дочь банковского работника Литвинова, соседа по прежней моей квартире у Турецких и то пригласила в парк на танцы. Жил я в гостинице, а потом, как не говори, потянуло к родителям в Звеняты.
В Звенятах жили отец, мать, Асташка, Миша с Тоней, Петя. Федя и Федора жили в Рогатке. Федя работал шофером в колхозе "Червоная Рогатка", где председателем был дядя Филипп (мой умный, деловой дядя Разумович). Ко мне съезжались все друзья и товарищи. Приехал на велосипеде и Петя Чаравский, мой коллега по педучилищу. Научил меня ездить на велосипеде и я поехал в Рогатку к Феде с Феней. Вилику было уже 2,5 годика - отличный возраст. Отец уже был пожилой, ему было 68 лет, он безумно был рад моему приезду, ибо понимал, что война на носу и может быть не увидит меня больше. Так оно и случилось.
Погостив в Звенятах, я поехал к брату Грише в Вилейку. Он там жил с семьей и работал секретарем обкома партии по агитации и пропаганде. Проехать туда можно было только по пропуску, так как Вилейка была в Западной Белоруссии. Оформив пропуск через органы НКВД и дав ему телеграмму о приезде, я убыл в Вилейку. Гриша встретил меня на машине М-1 в Молодечно. Радости и ликования не было конца. Я там отдыхал дней десять, подробности этого отдыха описать сложно. К концу отпуска Гриша на машине М-1 проводил меня до Минска и я снова поехал в Звеняты. Маленький остаток отпуска провел в Звенятах. И вот настал час отъезда. Из Звенят в Борисов меня вез Федя. Запомнились проводы. Дядя Никифор Дащинский, отец Феди, он плохо видел, плачет. Отец мой, никогда не видел на его глазах слезы, тоже пустил слезу и сказал, что он больше меня не увидит. Были проводы, которые я запомнил надолго. И я уехал.
Следующий раз я побывал на родной земле уже после войны, в мае 1946 года, когда моих милых провожатых уже не было на свете: Никифор умер, отец умер, соседей многих не стало, из родных остались мама, Петя, Федора, Тоня и дядя Филипп.
В сентябре 1940 года я возвратился из отпуска в свой 134 СБАП и мы приступили к боевой подготовке: теоретическая учеба и полеты, - пока по кругу.
Международная обстановка накалялась, особую угрозу всему миру представляла фашистская Германия во главе с Гитлером.
В декабре 1940 года меня с экипажем и другие экипажи направили на курсы командиров звеньев в город Калинин - место базирования 46 БАД (бомбардировочная авиадивизия), в которую входил наш полк. На курсах, как и в училище - теоретические занятия и полеты, в основном тренировка летчиков по кругу, полеты в зону и слетанность, а летнабы сидели в кабине как балласт, правда подсказывали летчику скорость, высоту и следили за аэродромом. На курсах были не только представители нашего полка, но и представители других полков, входящих в состав 46 БАД, а именно: 95 СБАП и 128 СБАП.
Часть летного состава этих полков уже побывала в боях в Испании и некоторые были награждены боевыми наградами. Наш необстрелянный брат смотрел на эти награды расширенными глазами и с некоторой завистью.
Все шло хорошо. Но, вот оказия! Наркомом обороны в то время был маршал Тимошенко, который руководил боевыми операциями в конфликте с белофиннами и его, как имеющего опыт боевой работы назначили на эту должность. Он бросил клич "Учить войска тому, что нужно на войне!" Это правильно - дисциплина, усложненная обстановка в любых условиях днем и ночью. Но он просмотрел и подписал один, я бы сказал вредный для обороноспособности приказ No 0362 от 22 декабря 1940 года, который предписывал перевести летно-технический состав ВВС на срочную службу, то есть летчиков, летнабов, авиатехников из училищ выпускать сержантами и служить в ВВС 4 года, а после 4 лет наиболее способных оставлять в частях, а остальных демобилизовывать.
Летчиков по этому приказу стали называть "пилотами", летнабов "стрелками-бомбардирами", авиатехников - "механиками".
Всех командиров (летно-технический состав), кто не прослужил четыре года, но уже имел воинское звание, подстричь и перевести на казарменное положение. Многие такие командиры уже были женаты и имели детей. Все семьи из авиагородка приказали выселить и отправить на родину (на каждого члена семьи выдали по 2500 рублей на переезд).
Опять для нас стал распорядок дня как в училище у курсантов, - в город только по увольнительной, хотя мы и носили в петлицах кубики.
В частях ВВС был страшный моральный упадок. Я уже упомянул, что приказ вредный, даже прямо вредительский, и это перед самой войной. Многие слабохарактерные кончали жизнь самоубийством. Доходило до того, что командиры (офицеры) других родов войск откровенно издевались над авиаторами. Патрули в городе заставляли нас снимать головной убор и смотрели стриженный ты или нет. Если стриженный - "Предъяви увольнительную!" В противном случае сразу отправляли в комендатуру на гауптвахту.
Меня стрижка миновала лишь потому что нас на курсах командиров звеньев не подстригали, а так все было заведено по приказу - строем в столовую и обратно, все передвижения группой только строем. Для нас, срочников, была оборудована отдельная столовая в церкви, кормили нас хуже. Но у большинства летного состава настроение все же было бодрое, все были влюблены в авиацию - лишь бы летать!
Вот сейчас задумываешься, как это могли отдать такой вредительский приказ и почему на это не обратил внимание И. В. Сталин. Правда он этот приказ отменил, но только в сентябре 1941 года. Пилоты снова стали "летчиками", стрелки-бомбардиры - "штурманами", авиамеханики - "авиатехниками". При окончании авиаучилища присваивались офицерские звания : младший лейтенант, лейтенант, авиатехник 2 ранга, младший авиатехник.
Весна 1941 года была очень затяжная. В апреле мы закончили курсы и всю дивизию начали готовить к Первомайскому воздушному параду. На аэродром собрали шесть авиаполков 5-ти эскадрильного состава, а летать было невозможно из-за раскисшего летного поля. К концу апреля поле немного подсохло и мы провели несколько тренировок частных (полковых) и пару раз слетали дивизионной колонной, шестью полками. Прямо скажу колонной мы выглядели плохо.
