Целая толпа партийных работников и профессиональных атеистов боролись с тем, что, по их мнению, не было. Боролись, не щадя своё здоровье, за соответствующую заработную плату и бонусы.
Одним из таких непримиримых борцов был двадцатисемилетний Платон Герасимович Климов. Платон считал себя большим и важным человеком в местном социуме, ибо трудился на самом передовом рубеже борьбы с мелкобуржуазными идейками. Платон был начальником сектора в областной комсомольской газете. Его сектор отвечал как раз за антирелигиозную пропаганду и воспитание трудящихся масс в духе отрицания суеверий. Естественно, это самый передовой рубеж. Дальше уже некуда. Платон имел диплом с отличием факультета истории местного университета и обожал такие предметы, как история коммунистической партии и научный атеизм. Эта его увлечённость была замечена старшими товарищами и Платон, после окончания университета и дополнительного обучения в университете Марксизма-Ленинизма, был направлен на работу в молодёжную газету.
Платону нравилось разить врага горячим комсомольским словом. Редакторам нравились статьи Платона, и его рубрика не сходила со страниц этого молодёжного издания. И ведь хорошо же пишет, сукин сын - умилялись редакторы - аж в дрожь бросает. Конечно, любого человека возьмёт за живое статья, в которой описывается судьба бедной маленькой девочки с косичками, которая из последних сил ходит в школу. Которая чуть ли не засыпает на уроках биологии, когда учительница рассказывает деткам научный факт происхождения человека от обезьяны, а не от Бога, как это было отмечено в соответствующих решениях партии. Почему этот тощий ребёнок засыпает на уроке? Это от того, что оголтелые родители заставляют её с вечера до утра молиться на коленях перед иконами, в дыму коптящих свечей и лампадок в окружении древних сгорбленных старух, одетых исключительно в чёрные траурные одежды. А ребёнок мечтает спеть песню "Взвейтесь кострами синие ночи..." и записаться в авиамодельный кружок. Думаете, эта душещипательная история кочевала с одного номера в другой? Нет, не так: она появлялась на страницах газеты строго через день. На другой день писалась статья о суевериях. Рассматривалась очередная проблема чёрной кошки, пустого ведра, рассыпанной соли или, не дай Бог, разбитого зеркала. А потом опять автор возвращался к тощей девочке с жалкими косичками, где мастерски описывал, как у ребёнка выпирают рёбрышки и какие огромные и чёрные круги у неё под глазами. Опять появлялись зловещие бабки в чёрном, которые, естественно, шипели своими беззубыми ртами на молодых строителей коммунизма. В общем, эти бабки выходили очень ненавистными созданиями, и читатель проникался праведным гневом. Б-р-р. Страна строит коммунизм, а в это время кое-где существуют такие бабки, которые устроили настоящее кубло, в которое завлекают девочек с косичками.
Читатели писали возмущённые письма, предлагали отдать девочку в детский дом, где ей будет хорошо и комфортно, и она, наконец, споёт песню про сини ночи и о пионерах, которые дети рабочих. Платон помещал эти письма в газету и давал на них пространный ответ. Это считалось осуществлением обратной связи с массами. Все были довольны: и редакторы, и Платон. Если писем от читателей не было, то......то они, всё равно, как-то появлялись, где читатели спрашивали о судьбе девочки.
На другой день Платон писал о не менее страшном зле для народа: о суевериях. Слава Богу, на Руси с суевериями было всё в порядке: их было много, на любой, самый утончённый вкус. Платон быстро сообразил, какую золотую жилу он нашёл. Да не жилу, а целый Клондайк. Бороться с суевериями можно было хоть до пенсии, что радовало. Вскоре Платон стал среди своих коллег считаться самым большим специалистом по суевериям. К нему даже обращались коллеги за некоторыми разъяснениями и всегда внимательно его выслушивали. Платон даже подумывал о диссертации на эту тему, но старшие товарищи почему-то это дело не одобряли, считали это исследование мелкотемьем. А зря. Потому, что эта тема затрагивала многие аспекты жизни социума. Но спорить со старшими товарищами было опасно.
А ведь какие замечательные получались статьи на тему, почему нельзя дарить часы, или почему нельзя отмечать сорок лет. Платон мастерски описывал, как некоторые несознательные люди показывают деньги полной Луне. Вот зачем они это делают? Писал о том, что народ остерегается свистеть в помещении, не ест с ножа, скрещивает пальцы наудачу. А ведь это мракобесие. Ещё народ не любил носить вещи, вывернутые наизнанку; ничего не передавал через порог, даже приседал на дорожку. А, прости Господи, пятница 13-го числа. Это же всё, туши свет. Платон выводил на чистую воду всю эту муть, типа, постучать по дереву и ничего не подбирать на перекрёстке. Он подробно писал, что ничего страшного не будет, если что-то забыть дома и вернуться; тогда даже не надо оглядывать себя в зеркале. И мусор можно выносить после заката. А правильный комсомолец не должен бояться какой-то чёрной кошки, которая перешла ему дорогу перед экзаменом.
Борясь с суевериями, Платон вдруг обнаружил, что тем самым льёт воду на мельницу своего заклятого врага, на церковь. Оказывается, в этом плане они сражаются как союзники, рука об руку, ведь церковь, почему то, не жаловала суеверия. Как же всё сложно в этом мире.
Платон не мог знать свою судьбу, и, навряд ли поверил, если б ему сказали, что через 22 года он станет правильно креститься, читать молитвы, устроится старостой в православный храм и будет поносить всеми словами коммунистов. Да, точно, сложно всё в этом мире и неоднозначно.
А пока Платон выбил редакционную машину, чтобы съездить в деревню Девицу, чтобы собрать материал на появившуюся там лжецелительницу. История, судя по слухам, обещала потянуть на десяток разоблачительных статей. Ибо про уже трижды осточертевшую тощую девочку с косичками не писалось, будь она не ладна.
Начало марта. Но весны и близко не видно. Было снежно и прохладно. Платон всего на десяток километров отъехал от города и, как будто, попал в иной волшебный мир. В деревне всё было не так, как в городе. Здесь всё было ближе к природе, поэтому окружающие пейзажи затронули тонкие струнки в душе Платона. Ведь нет, не было и не будет человека, который оставался бы равнодушным, созерцая снежные просторы, даже если этот человек рыцарь борьбы с мракобесием во всех его проявлениях. Платон был культурный, начитанный и любознательный товарищ, поэтому он легко вспомнил стихи Вяземского и произнёс их, выйдя из машины: "Лазурью светлою горят небес вершины; блестящей скатертью подёрнулись долины, и ярким бисером усеяны поля. На празднике зимы красуется земля...." Да....надо идти и работать, но, всё-таки, как здесь красиво. Другой мир, однако. Платон обратил внимание, что в деревне снега намного больше, чем в городе. Здесь его практически никогда не убирают с дорог, и снег здесь гораздо белее городского. Здесь снег без налёта городской грязи и грехов. Вот где можно встать на лыжи и покататься - с грустью подумал Платон - а не писать про всяких мракобесов. Надо мне, как Вяземскому, взять и разразиться лирическими стихами про белое безмолвие, о шёпоте метели, о запахе дыма, что вырывается из печных труб. Хотя, тогда меня коллеги не поймут, ибо борьба с мракобесием не предполагает всякие ути-пути.
