– Мамочка! – тихонько позвала она. – Мамочка, приди!

С порога детской Мадлен обернулась и сделала страшное лицо:

– Твоя мать занята, так что спи давай!

Дверь закрылась. Временами потрескивал и искрил огонь в камине, однако от этого комната не становилась уютнее. Элизабет со страхом уставилась на огромные белые занавеси на окнах. Скоро девочке стало казаться, что они тихонько шевелятся, и она отвела взгляд. Она стала рассматривать лепные гипсовые украшения на потолке, по углам, но тут же подумала, что среди завитушек орнамента могли затаиться пауки…

В поисках успокоения Элизабет посмотрела на высокий платяной шкаф с треугольным фронтоном. И вдруг его створки, поблескивающие в полумраке, начали медленно открываться!

Элизабет затаила дыхание, потом громко всхлипнула. – Мамочка! Папа! – только и смогла выговорить она. Никто не пришел ее спасать.

Катрин прошла в маленькую гостиную, именуемую «курительной», к мужу и отцу, не подозревая, с какими ужасами пришлось столкнуться ее ребенку. Стараясь не обращать внимания на неприятный запах табака, она прижалась к мужу, чье присутствие рядом было ей необходимо как воздух. У обоих мужчин волосы были мокрыми от дождя: они только-только вернулись в дом.

– Не могу поверить! – воскликнул Гуго Ларош. – Эта большая ель была своего рода символом поместья. Подумать только, она уже росла, когда наши края, наш замок посетил Людовик XIV, «король-солнце»!

– Чему тут удивляться: дереву больше двух сотен лет, – отозвался молодой плотник. – Но оно переломилось посредине и не умрет.

– А толку? Придется срубить его совсем, чтобы не уродовать парк, – вздохнул Ларош. – Посажу на этом месте другое, да только при моей жизни оно таким высоким не вырастет.

– Папа, милый, я тебе сочувствую! Не расстраивайся так, – воскликнула Катрин.

– Единственное, что могло бы меня утешить, – это если бы вы остались. Вы и ваши дети – оба! – со значением сказал он. – Если родится сын и если бы ты, Гийом, принял мое предложение, я бы ушел с миром, зная, что мое имущество, мои виноградники в хороших руках.

Молодая женщина едва заметно улыбнулась. Оставив мужа, она подошла и погладила отца по руке.

– Папа, тебе всего пятьдесят два, и ты еще долго будешь управлять своим великолепным поместьем!

– Кто знает, доченька, кто знает… Как говорится в Евангелии, мы не знаем ни дня, ни часа, когда Господь призовет нас к себе. Что ж, я больше не стану вас уговаривать. Жребий брошен, и я чувствую, что ничто вас на французской земле не удержит.

В это самое мгновение вошла Адела. Она махнула рукой перед лицом, давая понять, что сигарный дым не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Гуго Ларош поспешил швырнуть «орудие преступления» в камин.

– Вернемся в столовую! – предложил он. – Жером принесет шампанского, и мы поднимем бокалы за вас, за удачное путешествие.

Катрин с Гийомом посмотрели друг на друга, испытывая облегчение: желаемого они все-таки добились.

– Надеюсь, Элизабет не сидит и не ждет меня, – с тревогой проговорила молодая мать. – Насколько я ее знаю, она предпочла бы переночевать с нами.

– Святые Небеса! Брать такую взрослую девочку к себе в спальню? – возмутилась Адела.

– Один-единственный раз нам бы она не помешала, – резко возразила Катрин. – Дома, в Монтиньяке, я обустроила для нее маленькую комнату, смежную с нашей спальней. К тому же последние пару дней она очень плохо спала.

– Ничего удивительного. Предстоящая поездка ее, конечно, пугает, – высказался Гийом.

На этом обсуждение и закончилось. Гуго Ларош обнял дочь за талию и увлек в сторонку. Он испытывал непреодолимое желание прикасаться к ней, смотреть на нее, ощущать тонкий аромат ее лавандовых духов.

– Если окажетесь в стесненных обстоятельствах, – зашептал он ей на ухо, – тебе стоит только написать, Катрин, и я обеспечу вас всем необходимым. И еще: возвращайтесь, как только вам этого захочется! Мое предложение останется в силе, пока я живу и дышу.

– Папа, ты на самом деле такой добрый! – так же тихо отвечала молодая женщина. – Спасибо! И не волнуйся так. Нам с Гийомом не терпится оказаться в Нью-Йорке! Вчера мы даже посмеялись – можно сказать, это будет наше свадебное путешествие.

Гийом и мадам Ларош прислушивались к разговору, и последняя фраза Катрин не осталась без комментария.

– Ваше свадебное путешествие! – с горечью воскликнула Адела. – Разве это наша вина, что вы отказались ехать в Италию? Это был бы подарок с нашей стороны, но нет! Вы предпочли провести неделю на берегу Шаранты, приводя в порядок жалкий домишко, в котором собирались потом жить!

Катрин решила не отвечать, так как по голосу матери было слышно, что она чуть не плачет с досады. Она поцеловала Аделу в щеку, в то время как дворецкий, повинуясь тихому распоряжению хозяина, бросился в буфетную за шампанским. В коридоре с ним повстречалась Мадлен. Она подмигнула ему и только потом вошла в столовую.

– Мадам, мадемуазель Элизабет прочитала свои молитвы и уже спит, – объявила она, глядя Катрин в глаза.

– Спасибо, что позаботились о нашей девочке, – мягко произнесла молодая женщина. – Я боялась, что наверху, в одиночестве, ей будет страшно.

– Что вы, мадам! Я сидела возле ее кроватки, пока она не уснула. Девочка так утомилась! – солгала горничная и, отвесив хозяйке пару преувеличенно почтительных поклонов, вышла.

На верхнем этаже замка, в тиши детской, Элизабет впервые в жизни испытывала такой ужас – безотчетный, инстинктивный. У нее на глазах створки платяного шкафа приотворились и снова сошлись, оставляя маленькую щель, а после еще раз и еще, через равные промежутки времени. Она забилась под одеяло, безостановочно повторяя: «Мама! Мамочка!», но уже очень скоро, как зачарованная, уставилась через деревянные лакированные перильца своей кроватки на шкаф, дверцы которого продолжали таинственно покачиваться вперед-назад.

Элизабет не могла ни закричать, ни позвать на помощь – из страха, что тут же появится чудище и набросится на нее. Она просто лежала и плакала, едва дыша и зажимая рот маленьким дрожащим кулачком.

И в довершение всех бед оранжеватое пламя в камине, угасая, стало понемногу опадать. Понимая, что комнату вот-вот поглотит мрак, девочка попыталась молиться. Конечно, ей бы встать и выскочить за дверь, но смелости покинуть свое убежище Элизабет не хватило.

Она едва не задохнулась в панике, когда дверца открылась уже по-настоящему. Развешанная на плечиках одежда заколыхалась, и из недр шкафа появилась рука с расставленными пальцами.

– Ты плачешь? – проговорил едва слышный голос. – Не надо!

На этот раз Элизабет трясущейся рукой перекрестила воздух перед собой. В памяти стали всплывать страшные истории, услышанные от дедушки Туана. Старый мельник из Монтиньяка долгими вечерами у очага любил рассказывать внучке о разных страшилищах. В числе любимых персонажей была и ведьма, которая железным крюком затягивала к себе в колодец любопытных детей, стоило тем наклониться над его темными глубинами… А еще, пропуская мимо ушей укоры сына, Гийома, он уверял девочку, что некоторые люди по ночам становятся оборотнями и пожирают любого, кто попадется им в лесу.

Странно только, что у чудовища такой ласковый голос и оно просит свою добычу не плакать. Элизабет привстала и присмотрелась к существу, как раз выбиравшемуся из шкафа наружу.

– Думаю, я тебя напугал, – прошептал мальчик, одетый в длинную белую рубаху.

– Очень сильно! – выдохнула она в ответ.

– Мне хотелось получше тебя рассмотреть, вот я и спрятался! Если тетка меня тут найдет, выпорет, поэтому не кричи.

– А кто твоя тетя? – дрожащим голоском спросила девочка.

– Да Мадлен же, горничная! Чш-ш-ш! Замри! А я пока займусь камином. Огонь гаснет!

Элизабет вздохнула с облегчением. Потерла глаза, смахнула со щек слезы. Сидя на кровати, она смотрела, как мальчик присаживается на корточки перед очагом и начинает орудовать каминными мехами, поправляет поленце. Скоро в очаге уже полыхал яркий огонь. Незваный гость быстро встал, вернулся к кровати и грустно посмотрел на Элизабет.