Литмир - Электронная Библиотека

Я кое-как доковыляла до поворота дороги, где та превращалась в узкую и неровную лесную тропу, заросшую по краям краснолистым кустарником с длинными, почти с палец, шипами на тонких корявых ветках, и шум охоты у меня за спиной мгновенно стих, будто его отрезало раскаленным добела ножом.

Но в тот же момент я услышала еще кое-что, от чего я мгновенно взмокла под старой залатанной свитой, хотя еще минут пять назад мне в ней казалось почти что зябко.

Я услышала тихий собачий скулеж, раздающийся из-под моего плаща. Что-то царапнуло мой бок, а мгновение спустя мою ладонь, которой я придерживала мальчишку за плечи, легонько сдавили острые, и совсем не человечьи треугольные зубы.

С трудом проглоченный испуганный крик стоил мне, наверное, нескольких седых волос, а существо, прячущееся у моего бока, куснуло меня за пальцы еще раз, но уже чувствительнее. Мне пришлось сделать шаг – и тогда зубы опустили мою руку, но все равно кожей я чувствовала частое, горячечное дыхание, длинную острую морду, опустившуюся на ладонь, шерсть вместо карнавальных лохмотьев мальчика-пугала…

Я не запомнила, как дошла до конца тропы.

Все чувства, все мысли – будто бы ушли, смерзлись в жуткий, не дающий вздохнуть полной грудью ком в горле. Левая ладонь то утопала в густой шерсти, то касалась голой скользкой кожи, то хватала острую, царапающую пальцы чешую. Под моим плащом что-то постоянно шевелилось, меняло форму, то разрастаясь и оттопыривая серую ткань так, что она натягивалась в месте скрепления фибулой, то уменьшаясь настолько, что пальцы висели в пустоте, а нечто цеплялось коготками за мою штанину и оборачивало лодыжку тугим тонким хвостом, чтобы не отстать.

Я думала только о том, как сделать следующий шаг – и ни о чем больше. Я превратилась в опустевшую оболочку, в механическую куклу, способную только равномерно топать по дороге, не отвлекаясь больше ни на что.

Шаг. Перенести вес тела на палку. Подтянуть стреляющую болью, негнущуюся ногу. Сделать еще шаг. Повторить…

И еще раз… и еще…

Перед глазами совсем темно, только узкая тропка еще виднеется впереди.

Кустарник больно хлещет по лицу.

Белый снег. Пустошь.

Всё.

Я пришла в себя, лежа на боку. Вокруг меня юлой вился темноволосый кудрявый паренек в драных лохмотьях поверх темного шерстяного кафтанчика, он что-то кричал, тормошил меня, дергал то за плащ, то за окоченевшие на холоде руки, пытался меня поднять, подтолкнуть – и не замолкал, не замолкал ни на мгновение!

– Не ори так… голова раскалывается, – выдохнула наконец-то я, приподнимаясь на локте и глядя на мальчишку… а потом на небо над его головой – серое предрассветное небо, с которого пушистыми хлопьями сыпался снег. На востоке сквозь облака пробивается светлая полоска.

Утро? Уже… утро?

Сколько же… мы шли? Или это я так долго пролежала на самом краю пустоши?

– Не лежи, пойдем, пойдем! – звонкий голос Стефана вдребезги разбивал тишину нового, только что зародившегося дня, и я поморщилась – голова и в самом деле гудела, и вместо мыслей в ней была какая-то каша, сплошная неразбериха. Ни одной связной мысли… Я даже заклинания ни одного не могла вспомнить или сложить! Пустота, белый шум!

Это ведь пройдет?! Должно пройти!

– Уже… помоги встать.

Подниматься было тяжело, даже очень. Все тело онемело, ушибленное колено не слушалось, а все силы будто бы остались там, в лесу, на колдовской дороге фэйри. И мужество мое осталось там. И к горлу подкатывал даже не страх, а ужас от мысли о том, что моя рубиновая душа-птица тоже осталась там, а в Срединный мир выбралась лишь телесная оболочка. Та, которая сама по себе уже не способна ни радоваться, ни смеяться, ни чаровать, потому как любое чарование – это порыв, стремление в первую очередь души, а не разума.

Мы прошли совсем немного, когда мальчишка радостно закричал, да так, что над заснеженной пустошью пронеслось звонкое эхо, запрыгал, замахал руками, а потом вдруг подскочил ко мне и крепко обнял, да так, что я едва не повалилась в снег вместе с ним.

– Там огни, смотри! Факелы! Это папа, они нас ищут! Э-э-эй!!

И в самом деле – вдалеке, у самого холма, в постепенно светлеющих рассветных сумерках протянулась цепочка оранжево-желтых огоньков, которые становились все ближе и ближе. Стефан скакал вокруг меня, будто бы для него не было ни охоты фэйри, ни бессонной ночи, подталкивал, упрямо тянул за собой, упрашивая, уговаривая – быстрее, быстрее, это за нами, нам помогут, нас отведут домой! И я подчинялась, позволяя ребенку теребить себя и вести через неглубокий еще снег, наметенный за ночь, я шла так быстро, как только позволяло зашибленное колено, шла на золотые огоньки, которые становились все ближе и ближе, превращаясь в фигуры людей с ярко горящими факелами.

– Папа! Папа!!

Одна из фигур отбросила в сторону факел, рывком устремилась к нам – и тогда я признала широкую, ссутулившуюся фигуру кузнеца Найла в широкой теплой куртке и сдвинутой на затылок шапке. Шапку он потерял, когда рванулся к нам через снег, подбежал, ухватил мальчишку, прижал к себе – и неожиданно заплакал, уткнувшись лицом во взъерошенную макушку паренька. Стефан тоже ревел, обнимая отца обеими руками за шею и сбивчиво что-то пытаясь рассказать, но голос все срывался, заглушенный слезами.

Я же молча стояла и ждала, наблюдая за этой сценой. Просто стояла, не чувствуя ничего, кроме желания лечь и уснуть, да хоть в этот самый снег – не давала лишь пульсирующая теплом палка Раферти, на которую я опиралась.

– Я должен тебе, Пряха, – наконец хрипло выдавил кузнец, поднимаясь с колен и держа мальчишку на руках. – Очень должен. За него. Будет нужда – отплачу.

– Отплатишь, – глухо ответила я, не сводя с него тяжелый, пустой, усталый взгляд и чувствуя, что так оно и будет, непременно. Не сейчас, так потом. – Время еще придет.

Глаза защипало, я поморщилась и стянула с лица будто бы приросшую к нему кожаную ленту с кольцом. Откинула капюшон, позволяя холодному ветру перебирать спутанные волосы. Подняла взгляд на кузнеца, который смотрел на меня с какой-то острой жалостью во взгляде, с непонятным мне чувством вины.

– Что такое?

Он лишь покачал головой и виновато опустил взгляд.

– Седая ты… еще больше, чем раньше.

Я в ответ только горько усмехнулась, пряча ленту с кольцом в пояс. Посмотрела на левую ладонь – на обветренной коже краснел отпечаток тонких, острых зубов. Чуть-чуть не до крови, но метка и без того знатная.

Людей вокруг становилось все больше, они гасили факелы в снегу, радостно гомонили, хлопая друг друга по плечам и поздравляя кузнеца со счастливым обретением сына, а на меня вроде как и не обращали внимания. Смотрели искоса, с беспокойством, с недоверием и почти с испугом, стояли рядом – но близко подходить не торопились.

Кроме одного.

Мелькнул яркий фиолетовый плащ, кто-то растолкал обступивших нас с кузнецом мужчин и крепко-накрепко сжал меня в объятиях. Запахло вереском, я уткнулась лицом в теплую куртку менестреля, под которой часто-часто билось сердце, ощутила его руки, сжавшие меня, услышала встревоженный голос, облегчение, с которым он произнес мое прозвище…

Что-то треснуло у меня в груди, будто бы раскололась ледяная корочка, сковавшая мою птицу-душу, и я разревелась в объятиях Гейла, цепляясь за него так, будто бы он был единственным моим спасением от кошмаров. Я ревела взахлеб, как девчонка, и мне плевать было на удивленные голоса, на то, как я выгляжу – я просто позволяла едва не захватившему меня кошмару уйти со слезами, чтобы он никогда больше не возвращался.

Гейл долго держал меня, закрывая собой от холодного ветра пустоши. Он терпеливо ждал, пока поток слез не иссякнет, гладя меня по голове и что-то тихонько напевая, нашептывая, наговаривая. Что-то неразборчивое, непонятное – но от самого звука его голоса отступали черные тени в моей душе, бледнели воспоминания о прошедшем Самайне, а дорога обратно в Срединный мир и вовсе плавно, очень мягко вымывалась из памяти, как рисунок на песке, который стирали набегающие волны.

9
{"b":"695794","o":1}