Так Брайнен Элиот вспомнил о леди Элизабет, проезжавшей дорогами Шотландии десять лет назад, остановленной его рыцарями и приглашённой в замок Карлевелок погостить несколько дней. Элизабет осталась на добрых полгода, она не слишком спешила, и только когда Брайнен стал замечать округлость её живота, приказал снарядить отряд рыцарей, которые помогли бы английской леди добраться до границы в целости и сохранности. Лорд Эллиот немедленно послал отряд рыцарей на поиски, и уже довольно скоро пришли вести о девочке, которую леди Элизабет отдала на воспитание в монастырь.
За те шесть дней, что Брайнен Элиот ждал появления в доме новой дочери, он много раз успел обдумать политическую часть своих планов, так что теперь разум его был свободен для семейных чувств. Он в самом деле был рад, что, потеряв сына, обрёл дочь, и почти уже готов всем сердцем полюбить юную Катрину так же, как любил Брайса до сих пор.
– Дочь моя, – повторил он, выпуская Милдрет из объятий. Затем перевёл взгляд на монахиню, стоящую рядом с ней, и спросил. – Есть ли подтверждение тому, что это дочь Элизабет Уоркли?
Монахиня чинно кивнула.
– Катрина, покажи лорду Элиоту письмо.
Милдрет поморщилась, услышав нелюбимое имя, но послушно достала из-за пазухи свиток и протянула его Брайнену. Тот вглядывался несколько секунд в летящие строчки, а затем произнёс почти что с благоговением:
– Узнаю её почерк. И девочка… так похожа на неё, – затем протянул письмо брату Маркусу, ожидавшему решения Элиота в стороне, и приказал: – Прочти.
Монах зачитал письмо, и последнее напряжение ушло из глаз Брайнена. Он снова обнял дочь, но уже не так порывисто, и замер, разглядывая её лицо.
Юная Милдрет была красива. С сожалением приходилось признать, что она получилась куда утончённей Брайса, хотя и тот со временем должен был привлечь немало женского внимания своей огненной шевелюрой.
Брайс, впрочем, был крепче – и это внушало опасения Элиоту. Он даже пощупал руки Милдрет – натруженные мотыгой, но всё равно слишком худые на его взгляд.
– Тебя, конечно же, не учили драться? – спросил он.
– Нет, лорд Элиот, – Милдрет с удивлением посмотрела на него, но тут же опустила взгляд, как её учили в монастыре. – Латыни, чтению, письму и святому писанию, лорд Элиот.
– Смотри мне в глаза! – приказал Элиот, заметив, что девочка по-монашески потупила взгляд, и Милдрет тут же вздёрнула нос. Теперь она смотрела упрямо и даже зло. – Вот это моя дочь, – усмехнулся Брайнен и обнял её в последний раз.
С тех пор жизнь Милдрет круто переменилась второй раз.
От спокойной монастырской жизни не осталось и следа. В новом доме у неё было всё, о чём она мечтала – подаренный отцом породистый конь, доспех, в котором Милдрет было приказано тренироваться каждый день, чтобы развить тело и набрать здоровье, которого ей не хватало, как казалось отцу, и собственный меч – но было много и того, о чем она не задумывалась никогда: врагов.
Ненависть к ней Брайса не выражалась напрямую никогда – но Милдрет видела её в блеске глаз на пиру, в том, как осторожно отбирали у того кубок, если Брайс порывался угостить сестру вином, и в том, как демонстративно не замечали Милдрет те, кто был на его стороне.
Брайс был достаточно умён, чтобы не подставляться драками или оскорблениями. Он – или те, кто учили его – отлично понимали, зачем отец привёз в дом новую дочь и каким образом в аббатстве Дандренон была найдена рукопись, подтверждавшая их родство.
Сама Милдрет тоже довольно рано поняла, что именно происходит вокруг. Об этом ей рассказал сын Кестера, с которым у Милдрет сложились куда лучшие отношения, чем с единокровным братом – Эллер Элиот.
Все трое детей были почти одного возраста, и хотя всем троим было немногим более десяти лет, их уже трудно было назвать детьми. Эллер многое знал о делах отцов и рассказывал обо всём, когда они с Милдрет занимались с мечом во дворе. Милдрет доверяли пока меньше, и всё же она чувствовала, что Брайнен любил её и берёг.
Спустя три года произошло то, чего ни Милдрет, ни Брайс не ожидали – но над чем Брайнен работал все прошедшие месяцы: он добился, наконец, того, что Иннис Армстронг уличили в измене и, отправив её домой, стал подбирать себе другую жену. Рассчитывал он отослать и Брайса, лишив таким образом заговорщиков своего подрастающего тана, но Брайс внезапно рассорился со всеми друзьями и поклялся забыть о том, кем была его мать. Брайнену трудно было избавиться от подозрений, но всё же после долгих размышлений он решил, что отпускать Брайса к Армстронгам будет ещё опасней, чем оставлять его при себе. Он разрешил мальчику остаться в замке, а сам, призвав брата Маркуса, приказал написать два документа: в одном он признавал Брайса своим сыном, а в другом отказывался от него. Документ о признании Милдрет не только дочерью, но и наследницей, был написан им уже давно, но пока что хранился у брата Маркуса в ларце.
С тех пор, как Иннис покинула дом Элиотов, Брайнен снова занялся поисками невесты и уже через полгода вступил в новый брак. А через год – когда старшим его детям было четырнадцать и тринадцать лет – стало ясно, что вскоре у Милдрет, возможно, появится ещё один брат.
Именно беременность новой супруги Брайнена, леди Айслин, стала сигналом для заговорщиков, которые поняли, что истекает их срок. С рождением нового сына право наследования становилось совсем уж призрачным и, значит, нужно было нанести удар сейчас.
Брайнен, в свою очередь, обрадованный беременностью жены, тем, что она протекает хорошо, и воодушевленный предсказанием опытных повивальных бабок, что это будет мальчик, решил, что Милдрет больше не нужна ему при дворе. Теперь её существование создавало нестабильность, и число возможных наследников было слишком велико, потому, снарядив ещё один отряд рыцарей, Брайнен Элиот приказал отправить дочь в аббатство Дандренон.
Дочь, которую воспитывали как мальчика, чтобы укрепить её дух и сделать достойной наследницей, и в монастырь отправили в мужской одежде – так по дорогам Шотландии странствовать было безопасней.
Сидя в седле замечательного гнедого скакуна, подаренного ей всего пару лет назад, Милдрет сжимала рукоять меча, висящего на поясе, и думала о том, как переменчива судьба. Соблазн сбежать из-под стражи был велик, и ей абсолютно не хотелось возвращаться в монастырь, но планы Милдрет так и не приобрели определённости, когда к концу первого дня поездки отряд остановился на ночлег в небольшой деревушке в землях Армстронгов. Таверны здесь не было, и все пятеро рыцарей разбрелись по домам крестьян, так что Милдрет остался охранять всего один. Это был отличный шанс для того, чтобы сбежать, но Милдрет не представляла, что будет делать потом. У неё были меч и конь, но не было денег, и она слишком мало знала о мире вокруг, особенно по другую сторону границы с Англией, куда бежать было бы надёжней всего.
Милдрет не могла уснуть всю ночь и уже глубоко за полночь, дождавшись, когда рыцарь, охранявший её, уснёт, прокралась к двери и вышла во двор. Снаружи уже начинал заниматься рассвет, и Милдрет остановилась ненадолго, вглядываясь в горизонт и думая, куда же ей идти.
Именно поэтому она стала первой, кто разглядел стремительно приближающуюся от границы кавалькаду всадников. Плащи их были тёмно-синими, как ночное небо, и на флагштоке развевалось знамя рода Вьепон.
– Fortiter et recte! – закричала Милдрет, поднимая тревогу, но пока спящие рыцари поднимались на ноги и облачались в доспех, всадники уже оказались достаточно близко, чтобы нанести первый удар – достался он пастуху, проснувшемуся до рассвета, чтобы вывести в поля овец.
Жители один за другим выскакивали из домов – и словно тростник падали под ударами кавалеристских мечей.
Милдрет, впервые оказавшаяся в настоящем бою, растерялась ненадолго, но когда один из всадников подлетел к ней, руки сработали сами собой, вырвали меч из ножен и вонзили клинок лошади в живот. Та упала на бок, придавливая всадника собой, Милдрет замахнулась, чтобы нанести удар противнику, тщетно пытавшемуся выбраться из-под коня, а затем увидела, как отлетает в сторону в ярости сброшенный шлем, как стелятся по земле длинные пряди блестящих чёрных волос, как сверкают глаза англа – разочарованно и зло. Она не знала, сколько времени прошло, пока она вглядывалась в его лицо – для неё время остановилось, а весь мир за пределами этих чёрных глаз перестал существовать.
