Я вхожу в дом и запираю дверь. Из окна на пол падает тонкая дорожка света, на которой уселся Янтарь, встречая меня у порога.

— Я лживая тварь! — говорю я коту, стягивая ботинки и бросая их в угол комнаты, но животное лишь зевает в ответ.

Тихо поднимаясь по лестнице, чтобы никого не разбудить, я прохожу по коридору и вижу Китнисс, заснувшую в кресле у окна. Ее локти покоятся на подоконнике, голова на ладонях. Она спит мирно и спокойно. Я застываю в дверном проходе, готовый стоять и любоваться ею вечно.

Тихо подхожу к креслу, прислушиваясь к бесшумному дыханию девушки. Подавив желание приласкать её, погладить по щеке, провести пальцами по волосам, я поднимаю её на руки, прижимаю к себе и, стараясь не разбудить, перекладываю на кровать.

Стоя возле неё на одном колене, я понимаю, как ненавижу свою жизнь, потому что отдал бы всё, чтобы просто жить, как другие люди, а они принимают свою свободу как должное.

Эвердин крепко спит, словно только упала с небес как птица, чьё свободное сердце притянула к себе земля. Я любуюсь ей и ничего не могу поделать с собой, представляя в своей постели. В груди начинает стучать сильнее. Я воображаю, как Китнисс засмеется и скажет: «Иди ко мне, я соскучилась!», — и понимаю, что нужно уйти, иначе я просто сойду с ума.

Я не спас любимую девушку от смерти, как она меня когда-то, но зато я предотвратил нечто, способное повредить её душе. И как бы мне не хотелось, но я вовсе не её герой, которым так сильно старался ради нее быть. «Возможно, ей вообще не нужен герой», —подсказывает мне разум. Зачем он ей? У Китнисс есть она сама. Сильная и вольная. Но моё сердце всегда было своенравным. И оно хочет лишь одного: чтобы эта девушка заперла его в своей груди и никогда не отпускала.

========== Глава 9. Мальчик, персики и белая пыль ==========

Проснувшись утром в кровати, я понимаю, что ночью на автомате дошла до постели, едва не уснув в кресле у подоконника. Я подхожу к окну, раздвигаю шторы, и в комнату льётся мягким потоком утренний свет. Из спальни открывается вид на густую крону старого дуба. Я провожу пальцем по стеклу, обрисовывая контур дерева.

Оглядываю взглядом улицу, на которой в этот час ещё довольно пустынно — всего несколько мам с детьми и один старик, который медленно бредет вдоль центральной дороги, опираясь на тросточку. Солнце на минуту скрывается за облаками, я вглядываюсь вдаль на море, которое выглядит таким бледным, что кажется свинцово-серым. Опускаю глаза вниз, на лужайку. Машина Пита на месте, значит он все-таки вернулся вчера. Я одеваюсь и спустившись вниз, крадусь через гостиную, стараясь не наступать на скрипучие доски.

Бодрой походкой следом за мной на кухню входит хозяин дома, ставит большой чан с тестом для хлеба на стол и проводит рукой по затылку, приглаживая свои светлые седеющие волосы.

— Доброе утро, Китнисс, — приветствует меня мистер Мелларк, широко улыбаясь.

— Здравствуйте, — аккуратно присаживаюсь на край табурета у стола, улыбнувшись в ответ.

— Чаю? — Он ставит рядом с чайником две чашки и, открыв небольшой шкафчик, достает оттуда тёмные листики заварки.

— Спасибо, не откажусь, — пекарь не спеша заваривает чай, поглядывая на меня. Обычно такой разговорчивый, сегодня он молчит… Тишина множится, неторопливо ложится и ширится между нами. От этого чувства становится не по себе.

— Благодарю, — говорю я, принимая из его рук большую дымящуюся кружку, и хозяин придвигает ко мне рогалик, густо намазанный творожным сыром. Он смотрит на меня, открыто изучая мое лицо. Я не привыкла, чтобы меня так сверлили взглядом, желая при этом добра, поэтому опускаю глаза и подношу к губам кружку, слегка подув на янтарную поверхность. Метью достает из шкафчика стеклянную банку с печеньем и высыпает часть из них передо мной в тарелочку.

— Угощайся, Китнисс, — пододвигает он ко мне блюдце, и я вежливо киваю, поблагодарив за угощение. — Не сочти за грубость, но я хочу спросить тебя кое о чем, — произносит он тихо, словно ему самому неудобно об этом говорить.

— О чем?

— Между вами с Питом что-то происходит?

— Нет, что Вы, нет, — трясу я головой, уставившись на собственные пальцы, сжимающие кружку. — Мы правда встретились случайно, — я знаю, что, скорее всего, глубоко разочаровала родителей Пита, игнорируя их сына после Игр. Да ещё и тот поцелуй с Гейлом… Чувство стыда сходит на меня лавиной, от которой бесполезно бежать — всё равно накроет, и я, быстро подавив угрызения совести, меняю тему. — Кстати, а где Ваш сын сейчас?

Я засовываю круглое печенье целиком в рот и делаю пару глотков. Печенье хрустит, а чай приятно согревает горло.

— Спит, — резко отвечает мужчина. Он встаёт и начинает доставать из кладовки небольшие мешки с продуктами. — Раньше Пит всегда просыпался с рассветом, помогал мне, сейчас же раньше одиннадцати его не поднять, — говорит он, приподняв брови, и переводит взгляд на улицу. Кухня их небольшого дома не выходит окнами на море, как у Финника, но зато из неё открывается вид на плодовый сад.

— Мой младший сын сильно изменился, — жалуется мистер Мелларк, раскладывая продукты по столешнице. — Я всегда думал, что пекарня для него значит больше, чем для старших братьев, ведь у Пита определено есть талант к этому делу, но с тех пор, как он перебрался в Капитолий, его невозможно даже заставить помочь, — тяжело выдыхает пекарь.

Я жду, что хозяин дома спросит, известно ли мне что-то о причинах, но он не спрашивает. Наверное, понимает, каким будет ответ: я и сама понятия не имею.

— Хотите я Вам помогу? — спрашиваю слегка неуверенно. — Правда, я толком ничего не умею, особенно с тестом обращаться… и даже могу испортить…

Его лицо озаряется радостью.

— Почту за честь, Китнисс, — говорит мистер Мелларк и, открывая один из деревянных шкафчиков, достает и бросает мне в руки белый длинный фартук.

Пекарь шаркает на другой конец кухни, долго листает увесистую книгу в толстом кожаном переплете, а затем кладёт её передо мной, начиная медленно и подробно рассказывать о том, как подготовить продукты для выпечки, как правильно их отмерять, и как важна рабочая температура каждого из ингредиентов. Мы решаем, что проще всего сделать пирог с фруктами, поэтому оставив детальные указания, Мэтью уходит во двор, набрать персиков.

Я пододвигаю ближе фамильную книгу рецептов семьи Мелларк и пролистываю раздел, посвященный пирогам. Я так боюсь испортить эту семейную реликвию, что держу её подальше, чтобы случайно ни в чем не вымазать.

Отобрав необходимые по списку ингредиенты, я принимаюсь за работу. Сверяюсь с инструкциями и заметками, сделанными хозяевами пекарни на полях, и начинаю отмерять муку. Солнце заливает кухню, приятно грея мне спину и я тихо напеваю одну из песен, которую отец пел маме, когда я была совсем маленькой.

— Вот это да, Огненная Китнисс печёт… — произносит скучающий голос позади меня. Пит стоит, облокотившись плечом на дверной проём и засунув руки в карманы. Его волосы растрепаны, а под глазами синяки. Видимо, не выспался.

Покраснев, я перестаю петь и отворачиваюсь, убирая чашку на другую сторону.

— Нет, представь, что меня здесь нет. Продолжай. Это так похоже на сюжет одного из глупых Капитолийский фильмов, где девушка поёт на кухне, пока какой-нибудь влюблённый в неё олух незаметно наблюдает. В моем фильме на ней правда ничего бы не было, кроме фартука, но я не придирчив.

Я игнорирую его и, высыпав в ёмкость муку, снова беру мерный стаканчик. На какой чашке я остановилась? Ругаясь про себя, высыпаю всё обратно в пакет.

Пит огибает кухонный стол, берет печенье, и вопросительно смотрит на то, что я делаю. Он подходит к гигантскому рыжему коту, который лежит на подоконнике, греясь на солнышке, и чешет его за ухом.

— Чай горячий? — спрашивает Мелларк.

— Если хочешь горячего, подогрей сам, — говорю я, отряхивая руки.

Словно почувствовав нотки агрессии в адрес хозяина, Янтарь одаривает меня презрительным и весьма устрашающим взглядом, а затем вновь опускает голову на лапы и закрывает глаза.