– Я устала, у меня руки болят. Все пальцы этой штукой посбивала. – Она презрительно кивнула на валявшуюся в углу мотыжку с присохшими комьями земли.

– Но ведь все женщины этим занимаются. Это их работа.

– Только лесные в грязи ковыряются! Я – не лесная, я лучше сети плести буду!

– Зачем нам сети? – опешил Крис. – Мы не на Реке живём, у нас женщины репчатку…

– А я не хочу! – Рита вскочила с подстилки. – Не хочу в грязи ковыряться. Ты мой муж и охотник, вот и позаботься о пище!

– Как это? Мясо лесных зверей не едят.

– Какая разница? Если ты охотник, можешь добывать шкуры, выменивать на рыбу, на репчатку вашу дрянную, в конце концов. А я, когда придёт лето, буду в лесу ягоды собирать, грибы, эти, как их… орехи! Почему так нельзя?

Крис почесал затылок.

– Я не смогу столько шкур добыть, чтобы на год хватило. Всё равно огород сажать надо, так все делают. И Аня Чёрная, а она тоже с Реки пришла. Репчатка вкусная, ты привыкнешь…

– Не хочу!

Неожиданно Рита лукаво улыбнулась. Подошла, мурлыча, провела подбородком по его плечу.

– Крисик, миленький, я понимаю, одному тебе тяжело будет столько охотиться. Но есть же и другие мужчины, они помогут.

– С какой стати другие охотники нам шкуры отдадут? У них свои жёны есть.

– Но я же самая красивая у вас в посёлке. От меня не убудет, зато мы с тобой сможем больше отдыхать.

Лишь теперь Крис понял, на что намекает жена. Понял, но не поверил. Кровь хлынула к щекам от возмущения.

– Что?! Ты хочешь… Этим все речные женщины промышляют?

Рита, сообразив, что сболтнула лишнее, мигом отскочила назад.

– Нет, только самые красивые! Можно подумать, у вас женщины с одними мужьями любятся! Можно подумать, я за зиму сплетен не наслушалась, и ничего не знаю! Да вот та же Фера! Её половина ваших мужчин перепробовали!

– Пусть так, – согласился с общеизвестным Крис. – Но шкуры с охотников она за это не требует. Такое и в голову никому не придёт!

– Потому что дуры!

Рита фыркнула, опустилась на топчан. Покосилась через плечо на стоящего в растерянности мужа. Объявила:

– Ладно, о других мужчинах я так сказала, к слову пришлось. Блудить я не собираюсь. Но и в огороде ковыряться не буду! Если хочешь, чтобы я тебе детей рожала, думай, как меня и их кормить будешь.

Придумать Крис не смог ничего. Потому на следующий день, вернувшись из лесу, взял мотыжку, семена, и отправился на огород. Соседи поглядывали удивлённо, но не расспрашивали. Много есть странного в мире!

Правда, двумя днями позже в лесу во время привала Орест поинтересовался ехидно: «Красавчик, так я не понял, ты Речную в жёны взял или она тебя? Может, завтра она с нами в лес пойдёт, а ты уж бабскими делами займись, не отвлекайся?» Берт Безголовый гыгыкнул, но тут же заткнулся от увесистого тумака по рёбрам, отвешенного Мариком. Крис промолчал. Нет больше мамы Энн, не к кому обратиться за советом. За хорошим советом. Потому как Староста, Щербатый, даже Марик твердили одно: «Поучи хорошенько Речную, вся блажь у неё и пройдёт».

Огород он не успел посадить и до половины. Месяц поллейн принёс долгожданные дожди, тёплыми струями смыл остатки тумана, напитывая землю живительной влагой. Рита радовалась, словно ребёнок. Сбросила опостылевшую лесную одежду, обернула вокруг бёдер принесённую с Реки повязку и плясала, с удовольствием шлёпая по лужам. Крис любовался женой, и заботы о потерянном урожае отступали.

К концу поллейна Марик обзавёлся женой. Хорошей, доброй, покладистой. Единственно, в семейной жизни неудачливой. Элли была на год младше Толстяка, но так сложилось, что он оказался у неё третьим мужем. «Плохая примета», – шептались поселковые женщины. Но верить в бабские приметы мужчина не обязан, а пятимесячный Малькин сынишка Марика и вовсе не смущал. Не удивительно, если вспомнить, кто папаша ребёночка. Дети Охотника вырастали крепкими, здоровыми и смышлёными. А второй муж Элли… То, что Безголовый Берт когда-нибудь пропадёт по глупости, понимали все. Но не думали, что случится это так скоро, на восемнадцатом году его жизни.

В тот раз охотники отправились прочёсывать лес вдоль ведущей на запад тропы и севернее, до самых Топких Полян. Дело было долгое, опасное. Потому шли большой ватагой во главе с Тимом, охотником опытным, вторым по старшинству мужчиной в посёлке. Начинался день удачно. Вдоль тропы было чисто – пара молодых ленточников, по глупости пытавшихся затаиться на почти голых ветвях чернолиста, не в счёт. А после полудня и дождь, несколько раз принимавшийся поливать лес, окончательно прекратился. В разрыв тучи выглянуло солнце, весело заиграло на мокрой траве, листьях. Тим выбрал место посуше и объявил привал – перед самой трудной частью работы следовало хорошо отдохнуть и подкрепиться.

Ели в основном молча, перебрасываясь редкими, скупыми фразами.

– Летом пахнет. – Тим растёр в руках молоденький листик, понюхал, зажмурился от удовольствия. – Слава Матушке-Земле, перезимовали, кажись.

– Да, лето все любят. – Орест вытер прилипшие к губам крошки, завязал сумку. – Особенно молодые бабёнки. Летом можно от щербатого мужа в лес убежать, дырку молодому стручку подставить.

Охотники с интересом повернули головы к старшим. Щербатый был мужиком умным, необидчивым. И шутить умел правильно. В отличие от Ореста.

– Что ты злой такой, а, Кривой? Верно говорят, нельзя охотнику долго без жены жить.

– Да лучше без жены, чем с блудкой. Опять свою Феру будешь из кустов выволакивать?

– Фера бабёнка молодая, потому и свербит у неё между ног. Я ей кулаком двину, на декаду утихомирится. Зато в постели сладенькая и деток здоровых рожает.

– Так ты же не знаешь, от кого они!

– Какая разница, все наши, зелёнохолмовские.

– А я бы выгнал!

– Ты бы выгнал… да гнать некого. Злой ты, потому и бабы от тебя шарахаются. Вон, Мила предпочла с Молчуном второй жить, чем с тобой первой.

Орест заскрежетал зубами, готовясь выплюнуть очередную гадость. Но Тим уже поднялся, предостерегающе махнул рукой.

– Хватит о бабах сплетничать, привал окончен! Впереди Топкие Поляны, место опасное, наверняка парочка пузырей там поселилась.

То, что они нашли на опушке полян, где рыжие стволы чернолистов подёрнулись сизо-зелёной плесенью от сырости, а под ногами чавкала предательская топь, было хуже пузырей. С ветвей свешивались большие серые коконы, – гнездовье отроившейся стаи шлейфокрылов. Взрослая самка и восемь молодых, недавно вылупившихся самцов. И ещё один кокон, не похожий на остальные: склеенные затвердевшей слюной тушки золотянок, рыжков, слепышей, куски разодранного ворчуна. И среди этого месива плоти – вырванные из суставов человеческие ноги, руки, выпотрошенный торс, не сразу разберёшь, мужской или женский, детское тельце с запрокинутой белобрысой головкой. Стая собрала неплохой запас на летнее межсезонье.

– Ах ты ж, болячка болотная! – Тим в сердцах цыкнул сквозь выломанные передние зубы. – Сколько вас налупилось за зиму! Да близко как гнездовье устроили. Совсем обнаглели, тварюги поганые.

Солнечный свет усыплял шлейфокрылов, делал беспомощными, лишь прочная кожа защищала их от зубов и когтей мелких дневных хищников. Но не от наконечников стрел, выплавленных из чудесного камня Древних! Охотники, не торопясь, смакуя сладкую месть, расстреливали стаю, пока Щербатый не махнул рукой.

– Хватит! Думаю, все подохли. Теперь нужно кому-то наверх залезть, сбросить их вниз. И заодно срезать то, что они жрать собирались. Негоже мертвецов в таком виде оставлять.

– Берт наверх лезет! Берт – лучший лазальщик по деревьям!

Безголовый, не дожидаясь разрешения, сунул лук и колчан стоящему рядом Тэду и, ловко подпрыгнув, начал карабкаться по стволу чернолиста. Тим сплюнул досадливо, предупредил:

– Осторожней, там скользко!

– Берт – лучший лазальщик! – Безголовый уже был наверху и с интересом разглядывал содержимое кокона: – Дитёнок наш, я узнал! А второй… Это баба, только без головы! Не, не наша! У нас этой зимой крылы баб не уносили, тока дитёнков. Может, из Грибной Поляны? У неё родинка над пупком, никто не знает?