Как ты, кружусь в веселье шумном,

Не чту владыкой никого,

Делюся с умным и безумным,

Живу для сердца своего…

М.Л.

ОТДЕЛ ТЕНЕЙ И ЛАВРОВ

книга лукавых меморий

Скажи мудрец младой, что прочно на земли?

Где постоянно жизни счастье?

Мы область призраков обманчивых прошли;

Мы пили чашу сладострастья…

К.Батюшков

* * *

Когда вспоминаешь события четвертьвековой давности, то невольно подозреваешь себя в несвободе от обязательных аберраций последующего времени. И проверить подлинность красок прежних картин и коллизий нечем. Поэтому сомнение неизбежно сменяется вынужденным принятием на веру. Ведь ничего другого не остаётся. По крайней мере – для меня.

Речь не о фактической стороне дела – вкрадчивый склероз, слава богу, ещё не обрёл безраздельную власть над многострадальным серым веществом – а об эмоциональном фоне, психологических ньюансах, силе переживаний. Оттенки толщи истекших лет неотделимы от умершей ауры. Но, может, в том и секрет временного возвращения её дыхания.

Речь не о ностальгической отрыжке вчерашника. Просто смысл воссоздания вне высокой степени точности теряется. Разумеется, стопроцентные попадания в истекшее иллюзорны. Но приближения возможны и желанны. Тем более, если интерес к тому – не праздный. Но об этом позже: всему своё время…

Вот освещённая слабосильными лампочками холодная комната облупившегося провинциального особнячка, где на шатких стульях не первой молодости восседают люди разного пола и возраста, телосложения и опрятности, достатка и взглядов. Кажется, едва ли можно обнаружить у них что-либо общее. А между тем они вместе выслушивают выступающих, на равных чертыхаются в прениях, без стеснения адресуют друг другу рождающиеся на ходу максимы.

Посреди комнаты – великих размеров стол, за которым расположился хитровато улыбающийся человек, едкими комментариями и мягкими призывами пытающийся обратить нарастающий гвалт в нечто более стройное и диалогичное. Но всякий раз эффект от его вмешательства чрезвычайно кратковременный. Уже через несколько минут попридержанные было эмоции начинают искрить с новой силой. Улыбчивый досадливо машет рукой и устало вздыхает.

А за спиной мга волглая, темень, безлюдье. Выйдешь – и сгинешь разом. Только дверь отвори… Вернее глядеть и глядеть на оконные отблески словесных баталий, внимать ярым сотрясениям пыльного воздуха, мешкать уныло по окончании действа. И в самом деле уже пора?.. Ну, здравствуй, ночь!

* * *

Светало неохотно. Редкие хлопья скользили в окне по косой. Скудно сочился зеленоватый свет.

«Быстрее, быстрее, ещё быстрее, – крутилось отчего-то в мозгу, – Вперёд, бумагомаратель!» Перевалившись через посапывающую Муту, я повлёкся к подоконнику, отыскал на нём фужер с какой-то гадостью и опрокинул в себя. «Почему всё так медленно?»

Одежда была разбросана по полу, стул опрокинут, входная дверь приоткрыта. Чёрт-те что!

Мута была жадной, упорной, порывистой. Вся – хлюпающий пот, сбивчивое дыхание, сухие губы. Она истово стремилась к близкой своей цели, и ничего другого для неё не существовало. Невидящие глаза, задревеневшая спина, сжатые кулачки…

Слабосильный рассвет нехотя заполнял разгромленную комнату. «Мута, мутота, медленно…» – необоримо крутилось в мозгу. «Нужно, чтобы всё происходило вовремя. А лучше – слегка время опережая. Чуть-чуть, дабы не разминуться с ним вовсе». Я оглянулся на растерзанную постель, распластанную Муту, драные обои и горько подумал, как я отстаю. Катастрофически и безнадёжно.

* * *

Народ в лито собирался пёстрый. Здесь бывали и прыщавые запинающиеся юноши, и вдохновенные дамы бальзаковского возраста, и вполне благополучные средней руки совслужащие. Разумеется, в изобилии встречались и люди с психическими помрачениями. Так приходил человек, имевший склонность к расшифровке фамилий классиков. Например, фамилию «Лермонтов» он истолковывал как сокращённое словосочетание «лернейского монстра товарищ». Не менее зловещие открытия были заключены в именах подавляющего большинства писателей первого ряда. Именно в поддержке их тёмными силами и крылась, по его мнению, главная причина того, что данные сочинители и составили этот самый первый ряд. Вопрос вызывал разночтения. Дело доходило до драки.

Возникали и весьма экзотические персонажи. Один из весьма не юных завсегдатаев до белых мух щеголял в сандалиях на босу ногу, круглогодично жил в комнатке без оконных стёкол, а также изъяснялся почти исключительно афоризмами, кои и составляли единственный продукт его творческих усилий. Другой творил таблицы соответствия товарищей по сочинительству определённым светилам и прогнозировал их творческое будущее, чем вызывал почтительное и несколько подобострастное к себе отношение. Приходил на заседания и человек, лишённый большей части правой ушной раковины. Это не только придавало ему загадочный и устрашающий вид, но и причудливо искажало слух. И судя по его репликам, можно было заподозрить, что он различает лишь ноты чьей-то угрозы или беззащитности перед угрозой. Остальное богатство значений оставалось за спектром воспринимаемых частот. Кто кого? Единственно возможная постановка вопроса о грядущем триумфе. А без него всё теряет всякий смысл.

Далеко не все, конечно, искали в общении лишь призрак славы. Там бывали и глубокие пенсионерки, жаждавшие собеседников, и бравые отставники, болеющие за отечество, и барышни, высматривающие поклонников. К последним, пожалуй, относилась и Мута. Сама она, помнится, ничего не писала. По крайней мере не читала ни на публике, ни приватно. Но слушала завораживающе. Глядела затягювающе, наклоняла голову, чуть улыбалась мечтательно. И желалось думать чтецу, что именно он тому виновник…

* * *

Не сон ли, что в прежнем режиме

ночами сменяются дни.

И жили с тобою, не жили -

к утру только слёзы одни.

И вся режиссура природы -

радение сдать в никуда

любого из нашей колоды –

разборы не стоят труда.

А недоумения эти -

не нам, а главрежу извне -

о глупом выбытии Пети,

о катином тёмном окне.

И сердце – как будто из ваты,

и скулы – в холодном поту:

подмостки, они слабоваты

всерьёз восполнять пустоту.

Конечно, и с прожитым квиты,

и прежняя сцена тесна…

Но неутомимы софиты,

что бьют с территории сна.

* * *

«Вы желаете счастья в созерцании этих бесконечных снежных весей? Не слыша хруста вмороженных в их недра теней? Не выйдет! Максимум, на что можете рассчитывать – траченные молью лавры успешного притворщика. Но это даже не тень желаемого».

* * *

Можно ли в точности сформулировать, о чём стихотворение? Изначально словами ведь обозначались вещи, целиком вербализации не подвластные. И один из смыслов поэзии – заставлять слова высвобождать ту стихию, которая в них присутствует, но ни коим образом в букворяд не укладывается.

* * *

ИЗ ПРОТОКОЛА

– Откуда вы узнали о случившемся?

– От случайных людей.

– Уточните.

– Не смогу. Всюду говорили. Даже в городских газетах было.

– По вашему это добровольный поступок.

– Не знаю.

– Были у него шансы остаться в живых?

– Минимальные. Пятый этаж…

– По нашим сведениям его долголетнюю сожительницу звали Мута. Вы не в курсе?

– Слышал, но утверждать не могу. А вы знали такую?