– Если честно, да.

– В общем-то, дело такое: он спас моего сына от отморозков. Никита серьезно занимается футболом, состоит в юношеской сборной, ему четырнадцать. Шел с другом с тренировки, а на них наехали какие-то кавказцы. Зашугали пацанов до жути. Мой признался, что от страха чуть в штаны не наложил. Рябов шел мимо, решил вмешаться, разбросал нападавших, как кутят, и так увлекся, что одному череп проломил. Я хотел впрячься и отмазать, но после ареста выяснилось, что он в розыске еще за два подобных инцидента.

– Он убил троих? – Эрих побледнел.

– Не хочу вникать за что и кого, – понизил голос Обухов и огляделся по сторонам. – Мне сказали, что улики железобетонные. В общем-то, он как-то узнал, что вы мой арендатор, и попросил за него похлопотать. Хочет разобраться из-за чего ему крышу сносит.

– Я не практикующий психиатр, а гипнолог.

Обухов ткнул пальцем Краузе в грудь. Все это время ожидавший у машины Василий подошел к шефу и стал прислушиваться.

– Его там куча психарей смотрели. Признали вменяемым. Никому дела нет, почему он чуть что в драку прет. Для суда годен, тема закрыта. Он хочет, чтобы вы ввели его в гипноз и докопались до сути проблемы. Считает, что должно быть логическое объяснение тому, что с ним происходит, – Обухов злобно хохотнул. – Но как по мне – псих он конченный. Я благодарен ему за сына. Понятно, чем бы та стычка закончилась. Посадили бы на нож – и нет пацана. Но дальше я не лезу, – Обухов поднял руки, показывая, что сдается. – Помог чем мог и дал понять, чтобы впредь ко мне не совался. Деньги у него есть. Он на приисках работал. Так что за сеансы заплатить сможет.

Эрих вышел из машины, огляделся и никаких музеев не нашел. Но обратил внимание на одну из вывесок – «Культурное представительство при Посольстве Исламской Республики Иран» – и открыл дверь.

Ему навстречу, улыбаясь, шла супруга его адвоката.

– Привет, Эрих.

Островские по отношению ко всем знакомым, даже друзьям детства, вели себя по накатанной схеме: пока люди были им выгодны, они поддерживали видимость тесной многолетней дружбы, но как только человек оступался или терпел ряд неудач, супруги отворачивались, делая обиженный, негодующий или же безразличный вид.

Когда Эрих после смерти жены закрылся в рыбацком домике, многие знакомые осведомлялись о его душевном состоянии, пытались выманить в столицу, приглашая на разного рода мероприятия. Островские же никак не дали о себе знать. Вернувшись в Москву, доктор решил распродать имущество. Вот тут-то супружеская чета сразу объявилась и предложила свои услуги.

– Как ты? Я не видела тебя со дня похорон. Выглядишь похудевшим.

Эрих не дал ей развить тему. Спросил, где ее подруга и для чего ей понадобился гипнолог.

– Пойдем, – Ева повела его в дальний кабинет, – побеседуйте наедине как врач и пациент. От себя скажу: это та самая девушка, которая находила и оценивала музыкальные инструменты для твоей коллекции.

– Ах вот оно что…

Теперь Краузе стало понятно, почему Ева опекала эту девушку: через нее она получала предметы старины и артефакты, которые могла с выгодой продать. Ева занималась антиквариатом и работала на группу коллекционеров предметов искусства, в которую когда-то входил Краузе.

Проходя мимо кабинетов, Эрих увидел небольшие классы, где подростки изучали фарси. Группы были разделены на мужские и женские.

Ева завела Эриха в кабинет и указала на девушку в хиджабе. Краузе подметил правильные черты лица, большие миндалевидные глаза и гордую осанку. Ее руки были облачены в белые тканевые перчатки, какие носят работники, контактирующие с предметами старины.

– Это моя подруга Дария. Она культуролог. Работает здесь методистом. Пообщайтесь. Я оставлю вас.

– Ни в коем случае! – запротестовала Дария. – Мне запрещено быть с незнакомым мужчиной наедине.

Эрих уже сталкивался с мусульманскими традициями и поспешил ее успокоить.

– Все в порядке, не волнуйтесь, – Краузе повернулся к Островской. – Ева, тебе придется остаться.

– В принципе, Ева сама могла все рассказать, она в курсе моих проблем.

– Нет уж. Это личное, – Ева ушла в дальнюю часть кабинета и углубилась в изучение толстых альбомов о восточной архитектуре.

Методист пригласила Краузе присесть и, как только он снял пальто и разместился в кресле, заговорила вполголоса:

– Мне стыдно, что я навязываю вам свои проблемы. Но я так часто слышу о вас от общих друзей, что мне уже кажется, что мы давно знакомы, – она закусила губу и отвела взгляд, собираясь с силами. – Я из семьи, где чтят традиции. В этом центре работает мой жених. Его зовут Анвар. По договоренности между нашими родителями мы назначили дату свадьбы на лето следующего года. Решили не торопиться и собрать побольше денег, чтобы пригласить всех родственников. У нас много родни. Как только все было решено, со мной стали происходить невероятные вещи. Мелочи я вам рассказывать не буду, они в сущности могут быть лишь совпадениями, но вот это…

Девушка сняла перчатки и показала ладони, сплошь покрытые шрамами. Эрих невольно вздрогнул.

– Это ожоги?

– Нет. Они лишь выглядят как ожоги. Сначала ладони безумно чесались, потом начали кровоточить, кожа стала деформироваться.

– Вы обращались к врачам?

– Конечно! Куда меня только не водили. Врачи ставили разные диагнозы, но лечение не помогало.

Она надела перчатки и бросила опасливый взгляд на дверь.

– Это ведь не все? – он прожег ее пытливым взглядом.

Дария кивнула и смахнула накатившиеся слезы.

– Меня не покидает ощущение, что я живу не своей жизнью. Я старалась объяснить это родителям, но они слушать не хотят. Отец считает, что всему виной моя образованность. По его мнению, я должна была с подросткового возраста помогать маме по хозяйству и готовиться к будущему замужеству.

– Какой аспект жизни вы считаете наиболее чуждым?

– В первую очередь вероисповедание. В моей семье исповедуют ислам шиитского толка, но я себя мусульманкой не считаю. Я придерживаюсь других взглядов, – глаза ее вспыхнули, она замахала руками, будто обожглась. – Не хочу вдаваться в подробности, но это более древние знания.

Наблюдая за девушкой, Краузе ощутил ее клокочущую энергию. С виду она была скромна и сдержана, но внутри бушевал огонь.

– Что еще?

– Мне не по нраву отношение моих сородичей к женщинам. Я хочу выстроить равные отношения, но с Анваром этого никогда не получится.

– Продолжайте, в чем еще вы видите противоречия?

– Честно говоря, я вообще не создана для отношений. Мне кажется, что у меня иной путь. Путь самопознания и паломничества по святым местам. Я не раз была в Иране и в Индии. Посещала памятники архитектуры и испытывала благоговение. Это ни с чем не сравнимое чувство. Не представляю себя в роли домохозяйки и матери.

– Вы не хотите иметь детей?

– Не то чтобы не хочу, – замялась девушка и потупила взгляд. – У меня такое ощущение, что материнство не мой путь.

– Понятно.

Краузе живо представил, какой шок испытали родители, когда услышали такое от дочери.

– Какие у вас отношения с родителями?

Девушка с шумом втянула воздух.

– Натянутые. Отец со мной не разговаривает. Мама не теряет надежды и пытается переубедить. Говорит, что на меня повлияла болезнь. Она не в силах понять, что ее дочь хочет променять удачный брак на путешествия.

– Вы любите Анвара?

– Он заботливый, добрый и образованный мужчина.

– Это не ответ.

После минутного размышления она покачала головой.

– Тогда зачем дали разрешение на брак?

– Я и так оттягивала этот момент как могла. Меня сватали еще в семнадцать, потом в девятнадцать. Я умоляла отца дать мне возможность доучиться. Говорила, что после замужества я уже не смогу полдня тратить на занятия. Он пошел мне на встречу. Я не могу его подвести.

– А сейчас сколько вам лет?

– Двадцать три.