-- Луций, вставай! Слышишь? Да поднимайся же ты!..

   Кто-то беспощадно тряс его за плечо. Эмилий резко вскочил и недоумённо замер. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где он находится.

   -- Марк, ты? Что случилось? Галлы? - разом выпалил он.

   -- Галлы, только не те. Выйди, к тебе там пришли.

   Преодолевая искушение послать Марка, а вместе с ним и всех галлов куда подальше, Эмилий вышел из палатки и посмотрел вверх. Огромное полотнище неба, усеянное мелкими искорками звёзд, казалось глубоким и бескрайним, как Наше море. И таким же таинственным. А звёзды, что сладкоголосые сирены, призывно блестели и манили к себе. Нырять в такое море - смерти подобно, и Эмилий отвернулся.

   В двух шагах от палатки стоял Роукилл. В ночной темноте Эмилий не видел его лица, но догадался, узнав аллоброга по высоченному росту и широкому золотому ожерелью - торквату - отражавшему свет далёких звёзд.

   -- Чего тебе? - недовольно пробурчал он.

   -- Собирайся, отправляемся за новыми головами.

   Эмилий зевнул.

   -- Твоя идея или Консидия?

   -- Цезаря. Через час три легиона выходят из лагеря. Наша задача разведать путь и в случае чего прикрыть их. У тебя пять минут.

   Декурион покачал головой. С этой войной ни днём покоя, ни ночью, уж и забыл, когда последний раз спал по нормальному. Он пинками поднял раба, есть хоть на кого досаду выплеснуть, и отправил за конём. Глупый раб спросонок долго не мог понять, чего от него хочет хозяин и всё таращил круглые глаза на мерцавший у входа в палатку факел. Эмилию пришлось взять его за плечи и хорошенько встряхнуть. Наконец после третьего или четвёртого раза он понял, что от него требуется, и побежал в загон.

   Мохнорылый мерин, на которого Эмилий поменял своего лигурийца, оказался лошадкой с характером. Пока надевали седло, он стоял спокойно, но стоило декуриону сесть на него, как он тут же начал брыкаться и трясти задом. Эмилий несколько раз ударил его плетью по морде, и мерин успокоился, уныло опустив голову.

   -- Я тебе покажу, собачий корм, кто из нас хозяин!

   Из лагеря выехали, когда до рассвета оставалось ещё добрых два часа. Декурион с трудом различал силуэты всадников, таких же чёрных, как и сама ночь. Что творилось дальше, он даже не брался гадать. К счастью, аллоброгов эта темнота нисколько не смущала, они и ночью видели не на много хуже, чем днём.

   Перед воротами стояли походные коробки когорт, готовые отправиться вслед за конницей. Солдаты шли налегке, взяв с собой только небольшой запас продовольствия. Впереди у самых ворот Тит Лабиен и Цезарь обговаривали последние детали операции. В свете факелов их лица казались высеченными из мрамора. Проезжая мимо, Эмилий поднял правую руку, приветствуя полководца, и Цезарь ответил ему кивком головы. На душе посветлело.

   Сразу за воротами ночь становилась ещё чернее, если такое вообще было возможно. Единственное, что Эмилий смог рассмотреть, это круглые шапки холмов, чётким контуром обозначенные на фоне звёздного неба. Целиком положившись на чувства аллоброгов, он опустил голову на грудь и задремал.

   До рассвета проехали около пяти миль. Когда слегка развиднелось, Роукилл указал на высокий холм с плоской вершиной и сказал:

   -- Осмотрим его. Только осторожно, гельветы где-то рядом.

   -- Ты их что, чуешь?

   -- Дымом пахнет.

   Эмилий потянул воздух носом, но ничего не почувствовал.

   Холм имел форму дуги, внутренней частью обратившись на юго-запад, к римскому лагерю. Подъём был достаточно прост; лишь с той стороны, где он смотрел на восток, склон у подошвы слегка обрывался, обнажая рыжие пласты глины. На вершине, поросшей мелким редколесьем и кустами, смогли разместиться все три легиона, и ещё осталось достаточно места, чтобы разместить другие три.

   Роукилл и Эмилий осторожно прошли к северному склону и встали, укрывшись за молодыми ёлочками. Отсюда открывался великолепный вид на равнину, простиравшуюся до самого горизонта. В трёх милях от холма находился лагерь гельветов - беспорядочное нагромождение шалашей и палаток за стеной выстроенных по кругу телег. Табуны лошадей и стада домашнего скота беспечно бродили по равнине за линией этого круга, мирно пощипывая травку. Между холмом и лагерем синей лентой извивалась безымянная речушка, приток Арара. Левее виднелись обугленные останки небольшой деревни.

   Лагерь тонул в дыму тысяч костров: гельветы варили пищу, готовились в дорогу. Люди с муравьиным беспокойством сновали по становищу, разбирали палатки, паковали вещи, впрягали волов в телеги.

   -- Если Цезарь задумал напасть на гельветов, - тихо заговорил Роукилл, - то сейчас самое время.

   Легионы Лабиена выстроились несколькими колоннами, готовые по первому сигналу ринуться в бой. Солнце поднималось всё выше и выше, но сигнала не было. Сам Лабиен стоял чуть в стороне от когорт и, скрестив руки на груди, смотрел под ноги. Рядом бил копытом боевой конь и нервно всхрапывал.

   -- Мы так целый день простоим, - раздражённо прошипел Роукилл. - Ещё четверть часа, и наш приход сюда потеряет всякий смысл.

   -- Начальству видней, - пожал плечами Эмилий.

   Гельветы загрузили телеги и широким потоком двинулись на запад. Впереди и в арьергарде шли вооружённые отряды, в середине старики, женщины, дети и обоз. После себя переселенцы оставляли лишь голую вытоптанную землю.

   Сигнал так и не поступил. К полудню, когда гельветы уже исчезли из виду, прибыл гонец от Цезаря с приказом идти на север к Бибракте.

   Легионы Цезаря и Лабиена соединились на равнине и направились к столице эдуев. Лёгкую кавалерию испанцев и аллоброгов на этот раз оставили в арьергарде прикрывать тылы. Насколько можно было судить, Цезарь либо отказался на время от преследования противника, чтобы пополнить запасы продовольствия, либо решил применить какую-то новую тактику.