Ширмыршлянскому надоело слушать двух молодых актеров.

–Прекратить прения в моем театре! – разозлился Ширмыршлянский.– Вот ты,

Архипова недавно институт закончила, не так ли?

–А при чем…

–Сначала бы поработала годик- другой, опыт бы получила, а то сразу меня критиковать вздумала! Спектакль должен состояться, а ты с Кузнецовым хочешь его сорвать!

–Нет, Иосиф…

–Немедленно приказывать прекратить прения в моем театре!– продолжал

Ширмыршлянский.– У нас тут театр, а не политический форум. У нас Театр юмора и забывать это не нужно. Кто тут против юмора, может выйти. Двери моего театра всегда открыты на вход и на выход. У нас один юмор и еще раз юмор! Сатиры в моем театре

не будет!– Тут Ширмыршлянский замолк на минуту, закурив трубку, потом строго

спросил:– Гм, скажите, а вы оба, Архипова с Кузнецовым, считаете, что сатира не

должна смешной?

–Нет, она должна быть смешной, она должна высмеивать…– попытался ответить худруку Кузнецов, но его резко оборвал Ширмыршлянский, улыбнувшись фальшивой улыбкой:

–Браво, как хорошо, что хоть иногда ты со мной соглашаешься, Кузнецов! «Смешить и

еще раз смешить!»-вот девиз моего театра… Смешить, а не высмеивать! Понимаешь разницу?

–Но…

–Так,– перебил актрису Ширмыршлянский, – можешь организовать свой собственный

театр, но не здесь, а в другом месте, и там ставить свои спектакли, но здесь мой театр!

И я здесь худрук, ясно?..– Ширмыршлянский нахмурился, замолчал минут на три, держа поистине театральную паузу, когда все актеры молчат, но зрители понимают, что пауза вовсе не снимает напряжения в зале, и пауза служит для осмысления услышанного и прочувствованного в спектакле.

Все актеры в зале молчали.

–Вы оба срываете нашу репетицию,– заявил Ширмыршлянский.

–Но…

–Итак, продолжим нашу репетицию!– распорядился Ширмыршляский, не желая больше разговаривать с молодыми актерами.

Машина подъехала к Театру юмора, Ширмыршлянский открыл дверцу, медленно

вышел из машины и привычной твердой походкой направился к служебному входу, находящемуся с боковой части здания. Возле двери он заметил средних лет брюнета в джинсах, с усами и небольшой бородкой, с черной сумкой в руках. Брюнет нетерпеливо переминался с ноги на ногу, глядя на подходящего худрука и слегка улыбаясь ему. То

был я, мой дорогой читатель! Я решил встретиться с Ширмыршлянским и отдать ему

свои две сатирические комедии. Конечно, я не надеялся, что Ширмыршлянский вспомнит обо мне, когда в пору моего студенчества он зашел посмотреть наш любительский театр.

–Здравствуйте!– обратился я к Ширмышлянскому.

Ширмыршлянский даже не посмотрел на меня, бросив только, когда он взялся за

ручку входной двери:

–Гм, это вы мне?

–Да! Я – писатель Соколов, автор двух комедий, я хочу….

–Гм, молодой человек, все хотят! – сухо ответил худрук.– Оставьте свои гениальные рукописи на вахте.

–Но…

Тут Ширмыршлянский остановился, наконец, взглянув на мое обеспокоенное

лицо, и назидательно произнес:

–Слушайте, я попрошу вас, молодой человек, не задерживать меня и не всучивать свои рукописи на улице. Оставьте все на вахте, мне передадут. Вернее, в моем театре есть

завлит, он прочтет.

–Но я хотел…

–Все хотят, молодой человек!– улыбнулся фальшивой улыбкой Ширмыршлянский,

чуть толкая меня, так как я загораживал ему вход в здание. – Пропустите вы меня или

нет?

Я моментально посторонился, шумно вздыхая. Ширмыршлянский поспешно вошел

в театр, а я остался стоять у входа. Было слышно, как худрук накричал на служащих,

потом крик прекратился. Ко мне вышел средних лет охранник с заспанным лицом

и спросил, оглядывая меня с головы до ног:

–Ты чего тут стоишь?

Знаете, мой дорогой читатель, мне всегда не нравилась фамильярность, грубость, но

я чудом сдержался и ответил как можно спокойнее:

–Я хотел поговорить с Ширмыршлянским, но…

–Все хотят с ним поговорить! Он приказал, чтобы тут всякие посторонние не стояли.

–Но мне нужно передать завлиту мои комедии!

–Отдай их мне, я передам завлиту. Ответ будет через две недели.

Мне ничего не оставалось делать, как выполнить требование охранника. На этом

моя встреча с Ширмыршлянским закончилась. Я побрел домой, думая, как же

встретиться с Ширмыршлянским и поговорить с ним.

А Ширмыршлянский прошел в свой просторный кабинет, уселся в мягкое кресло.

Он помнил, что сегодня должна состояться репетиция спектакля «Бравый солдат»,

поэтому вытащил из ящика стола блокнот со своими заметками.

В кабинете стоял возле стены большой коричневый письменный стол, рядом со

столом – два кресла, вдали у окна телевизор, холодильник, книжный шкаф, мягкий диван. На стене выше стола висел портрет Станиславского, Ширмыршлянский почитал

известного режиссера, его систему и всегда повторял на репетициях известные слова Станиславского: «Не верю!» На столе худрука красовался новенький ноутбук, принтер. Зазвонил телефон, но Ширмыршлянский не торопился брать телефонную трубку. Однако телефон звонил, не переставая.

–Да, слушаю…– вяло протянул Ширмыршлянский, беря трубку и перелистывая блокнот.

– Ну, Иосиф Борисович, не торопишься трубку брать?– услышал он в трубке уверенный

и насмешливый баритон.

Ширмыршлянский отложил блокнот, услышав в трубке голос художественного руководителя Драматического театра Юрия Ксенофонтовича Сеновина.

–Гм, приветствую тебя, Юрий Ксенофонтович!– чуть улыбнулся Ширмыршлянский.-

Чем обязан звонком?

–Да, так… Вспомнил о тебе, решил позвонить. Али побеспокоил? Отвлек от репетиций?

–Пока я только зашел в кабинет, если честно.

В трубке раздался приглушенный смех Сеновина:

–Ха!.. И поздновато ты на работу являешься, друг мой!

–Совсем нет,– возразил Ширмыршлянский,– как всегда, в одиннадцать часов. Вообще-то

мне не десять лет, чтобы мне тыкать! Я сколько раз о том тебе говорил!

В трубке снова раздался смех, Сеновин быстро ответил:

–Ладно, будем общаться на «вы»… Я…

–У тебя какая-то новость или нет?– нетерпеливо спросил Ширмыршлянский.

–Хотел попросить тебя…, извините, вас попросить помочь мне с новыми актерами.– Сеновин вспомнил, что Ширмыршлянский не терпел фамильярностей к своей дорогой персоне, хотя всем остальным тыкал, даже к собеседникам старше себя по возрасту.

–Новыми? У тебя в знаменитом Драматическом театра не хватает актеров?– удивился Ширмыршлянский.

–Как сказать…

-А ты правду скажи, авось полегчает,– усмехнулся Ширмышлянский, закуривая трубку.

–Штатных единиц у меня в театре свободных нет, то правда, но проблема в том, что все актеры старые… Нет молодых актеров!– признался Сеновин.

–Сочувствую, Юрий Ксенофонтович, сочувствую!.. И понимаю тебя прекрасно, когда

самая молодая актриса в театре в возрасте пятидесяти восьми лет.

–Гм, вот мне не до смеха,– сухо ответил Сеновин, прекратив смеяться.

–Есть у меня молодые актеры, целых два есть,– ответил Ширмыршлянский, вспомнив

о Кузнецове и Архиповой,– но они тебе не понравятся.

–Это почему?

–Дерзкие они… Настойчивые… И для твоего театра они вовсе юные, всего лет

двадцать пять.

–Хорошо! Я согласен, можно с ними переговорить?

–Не уважают они свое начальство… А переговорить с ними всегда можешь, если

захочешь. Главное, чтобы они согласились перейти в твой театр.– Ширмыршлянский говорил, вспоминая последнюю репетицию спектакля «Бравый солдат» и короткую словесную перепалку с Кузнецовым и Архиповой, хмурясь.

–Обломаем их.

–Не уверен, молодые, настойчивые, цену себе знают!

–Гм, все мы цену себе знаем…

–Да ну?.. И во сколько ты меня или себя оцениваешь?

–Ладно, давайте по делу…Вы мне их отдадите?– с надеждой спросил Сеновин.