Мы смотримся красиво.

Оба высокие и стройные, хотя на его фоне я кажусь совсем тощей, болезненно худой, необычно хрупкой. Он настолько огромный, что заслоняет все, перекрывает, заполняя без остатка.

Мы оба в черном.

Мы практически идеальны. И уродливы. Но кто это поймет? Здесь нет тех, кто способен проникнуть в душу. Толпа вокруг беснуется.

Стук каблуков сливается со стуком сердца.

Мы входим в мрачный, темный коридор, освещенный светильниками в форме факелов. Останавливаемся перед массивной дверью.

Я застываю и ощущение такое, будто стынет кровь, жилы замерзают. Морозная стужа пленяет похлеще метала.

Что он задумал? Что Дьявол приготовил для меня?

Дверь открывается и на пороге возникает бритоголовый мужик. Его возраст трудно определить, мешает косматая борода, закрывающая большую часть лица. Непонятный тип, неприятный, весь в татуировках. Даже на черепе красуется разноцветная паутина, а на горле набита драконья голова.

Я вопросительно взираю на Черткова, но тот просто подталкивает меня вперед.

А дальше? Будет трахать в компании этого фрика? Или прикажет ему наблюдать? Снимать нас на камеру со всех возможных ракурсов?

Я прохожу в комнату, оглядываюсь. Я по-прежнему ничего не понимаю.

– Это что? – спрашиваю, нахмурившись. – Тату-салон?

Я узнаю технику, несколько раз бывала в подобных местах. Хотя на моем теле нет ни единой татуировки.

Однако никто не спешит давать разъяснения.

Чертков выводит меня в самый центр комнаты, прямо к кушетке, освещенной яркими лампами. Оказавшись под прицелом такого количества света, я невольно зажмуриваю глаза.

Он сдирает платье, спускает до талии, еще ниже. Никак не реагирует на мой тихий вскрик. Укладывает меня на твердую поверхность. На живот. Опускает наряд еще ниже. Теперь только зад прикрыт. Да и то слабо.

Ослепленная, лишенная точки опоры, я впадаю в панику.

– Нет, что ты делаешь.

Я протестую, вырываюсь, пытаюсь подняться.

– Лежать, – рявкает Чертков.

И я невольно обмякаю.

– Ты будешь лежать и терпеть столько, сколько потребуется, – сообщает он. – Как хорошая девочка. Или я поступлю с тобой, как с плохой. Прикреплю к одному из тех увлекательных устройств, и здоровенные резиновые болты разработают тебя так, что ведро без проблем войдет.

Я не шевелюсь.

– Сообразительная детка.

Я не вижу его, но я знаю, что он улыбается.

– Приступай.

Это уже не мне.

Стрекотание тату-машинки нарушает тишину. Я вздрагиваю. Заранее.

Но пока инструмент просто проверяют.

– Здесь и здесь.

Пальцы Черткова скользят по моей спине. Рисуют линии внизу.

Меня подготавливают, кожу протирают, обрабатывают чем-то. В районе поясницы ощущается легкий холодок.

А потом вновь слышится стрекотание механизма, следом за звуком приходит жгучая боль.

Первый укол. Еще и еще. Жало не ведает усталости, врезается в плоть.

И я опять не могу сложить два и два. Я не сразу понимаю в чем суть. Я в ступоре, мозг полностью парализован.

Во мне бьется единственная мысль: «Только не это. Только не так. Только не приковывай к той ужасной машине».

Я фокусирую внимание не на том, на чем надо.

– Что ты делаешь, – вдруг шепчу срывающимся голосом. – Что ты хочешь на мне вырезать.

Чертков гладит меня по голове.

– Не вырезать. Вытатуировать.

– Что, – давлюсь истерикой. – Что?

– Сюрприз, – он смеется.

И меня накрывает волна.

Кроваво-красная.

Я чувствую ее вкус. Я ощущаю ее пульсацию. Я вижу невидимый узор. Повсюду. Реальность сжимается до размеров единственной точки. Бьется внутри, грозит переломить хребет.

Я давно ничего не принимаю. Я чиста. Но мозг все помнит.

Время устремляется назад, покадровая перемотка.

Я вновь попадаю туда. В свой личный ад. В момент, который заклинило на подкорке, точно старый кассетный магнитофон зажевал пленку.

До боли знакомая мелодия. Нож врезается в спину. Медленно, невыносимо медленно.

Я не могу закричать. Я не могу заговорить. Я заключена там навечно.

Вкус земли на моем языке сливается со вкусом моей собственной крови. Я переживаю этот бесконечный миг снова и снова.

Я дрожу. Мелко-мелко. Я покрываюсь ледяной испариной. Задыхаюсь.

Я понимаю, что со мной происходит, но я ничего не сумею с этим поделать. Плата за ошибки прошлого настигает неожиданно. Всякий раз как впервые. Последствия моих глупостей настигают, будто ураган, крушат и выворачивают наизнанку.

– Какого хр…на?!

Кто-то встряхивает меня. Опять. И опять. Трясет, как будто хочет вытряхнуть душу.

– Катерина.

Оплеуха. Еще одна оплеуха.

– Катерина, мать твою, Олеговна.

Красная пелена отступает, и я вижу то единственное, что желаю видеть всегда. Глаза, цепляющие мое нутро за живое. Глаза, в которых небо пожирает тьма.

– Черт, – шепчу я. – Черт-ков.

Я улыбаюсь и тянусь к нему.

– Сколько ты в завязке? – мрачно спрашивает он.

– Не понимаю… о чем ты?

– Сука, – бьет меня по лицу так, будто хочет снести голову с плеч. – Сколько?

Я сплевываю кровь и криво усмехаюсь:

– Тебе не насрать?

– Что употребляла? – допрос продолжается. – ЛСД?

– Все!

– Ну тогда понятно, – стучит кулаком по затылку. – Мозги спеклись.

– Это просто флешбэк. Иногда накрывает.

Даже если ты попробовал наркотики только раз, не исключено, что психика не выдержит. Ты не способен это никак контролировать. Флэшбек может накрыть в любое мгновение. Ты больше ничего не применяешь, но эффект не исчезает до конца, проявляется в самых неподходящих местах, в самых неудобных моментах. За рулем. На вечеринке. Во время важного совещания. Где угодно. Тебя просто накрывает и все. Ты чувствуешь цвет на вкус. Мир вокруг неотвратимо меняется. Ты попадаешь в ловушку, из которой не выкарабкаться на поверхность.

Я уже давно подобного не испытывала. И вот опять.

Я не слишком стеснительна и не испытываю стыда за свои поступки, но меньше всего на свете я бы хотела обнажать перед Чертковым эту часть своей жизни.

Я стою перед ним на коленях, на кушетке. Татуировщик куда-то исчез. Здесь только мы и ослепительное пятно света.

Его руки касаются моих рук, разворачивают, проверяя сгибы локтей. Как будто там могли остаться следы прошлых преступлений.

Я посмеиваюсь, почти не замечая боли.

– Можно подумать ты таким не баловался. Не волнуйся. Я не заразная. Я не принимаю ничего уже много лет.

Его пальцы перебирают мои волосы.

– Наркоманка.

Он склоняется надо мной.

– Конченная.

Моя жажда настолько сильна, что внутри все печет.

Пожалуйста, поцелуй меня.

Чертков обводит мои губы большим пальцем, смотрит очень внимательно. А я не сдерживаю утробный стон.

Я так хочу.

Хочу до безумия.

– Твои губы не для поцелуев, – говорит он.

Эта фраза действует на меня как разряд электрошокера.

Чертков продолжает обводить мои губы большим пальцев, продолжает смотреть так, как будто готов сожрать с потрохаим. А я разом обмякаю, и даже не замечаю света вокруг, погружаюсь во мрак.

Я соскальзываю вниз, безвольно растягиваюсь на кушетке. Я позволяю делать с собой абсолютно все.

Он вызывает татуировщика, и пытка продолжается. Но я больше не чувствую ничего. Я просто не замечаю внешние раздражители. Внутри меня все разрывается от боли. Я не страдаю на физическом уровне. Мне плевать на то, что со мной делают. Я думаю о другом.

Мои губы не для поцелуев. А для чего? Для того чтобы трахать? Кто я для него? Кусок мяса?

Я думаю о том, почему мне так мучительно хочется его поцеловать, и не обнаруживаю ни единого адекватного объяснения.

Я не знаю, как долго длится процесс нанесения тату. Но Чертков не отходит от меня ни на секунду. Его пальцы поглаживают мою макушку, и хоть это и безумие, я не могу ненавидеть его сейчас. Не могу презирать. Я даже разозлиться на него не могу. Я не хочу, чтобы он меня отпускал. Не хочу, чтобы уходил. Даже если он относится ко мне как к мусору, я не хочу разрывать наш тесный контакт.