Не заматываться же в простыню или в банное полотенце! Это выглядит жалко.

На второй этаж я не спешу подняться. Хватит с меня одного нарушения строгих распоряжений. С остальными можно подождать, отложить на завтра.

Во время готовки я продолжаю размышлять над тем, что на себя надеть. Это стимулирует мозг и не позволяет сойти с ума, пока я нарезаю овощи.

Какая скукотища! Женщинам нужно памятник поставить. Те, у кого нет денег на оплату прислуги, вынуждены сами всем заниматься. Стирать, убирать, горбатиться на кухне. Многие еще и работают, воспитывают детей, тянут на себе абсолютно весь дом.

Но самое худшее это однозначно готовка. Еще никогда прежде мысли о суициде не приходили ко мне в голову с такой частотой.

Наверное, все не так плохо. Если женщина любит, то ей легко и приятно заниматься подобными вещами, проявлять заботу о близком человеке.

Но черт подери как же это все отвратно, монотонно. Утомляет? Раздражает! Бесит просто невероятно.

Или я чего-то не понимаю? Пытаюсь особо не вдаваться в детали, механически следую инструкциям в рецепте. Представляю, что делаю лабораторную работу по химии. В далекие школьные годы я отлично успевала по этому предмету. Если смешать все ингредиенты правильно, выйдет настоящая бомба.

Я колдую над продуктами, и получается вроде сносно. По крайней мере, на вид. Ну а там не важно. Я не слишком расстроюсь, если мясо плохо прожариться. Чертков так же не станет возмущаться, ведь ему не привыкать. Он и сырое мясо сожрет, не поморщится.

Интересно, а рецепты сам искал? Составлял? Понимаю, картина выглядит нереальной и абсурдной, но представлять ее забавно. Хоть какое-то светлое пятно в непроглядном мраке.

Время проходит незаметно, я смотрю на часы, замечая, что за окном уже темнеет. Шесть вечера, а я до сих пор не знаю, какую одежду буду надевать вместо развратного белья.

Устало вздыхаю, бездумно гляжу на пейзаж по ту сторону стекла, и вдруг ко мне приходит гениальная идея.

– – -

Чертков появляется ровно в семь. Точность – вежливость королей. Хотя он скорее бродяга, бандит из подворотни.

И все-таки я не могу не обратить внимания на очевидное. Этот человек намеренно пытается казаться грубее и примитивнее, чем есть на самом деле. Мат, крепкие выражения, откровенное хамство. Он действительно быдло. Даже хуже. По поведению. Но в его речи проскальзывают фразы, указывающие на куда более высокий интеллект. Он намеренно старается казаться проще.

– Приветствую тебя, господин, – заявляю сладко.

Выхожу вперед, опускаюсь на колени, послушно склоняю голову.

Чертков окидывает меня голодным взглядом, в котором читается легкое удивление. Не может понять, что именно я на себя надела, откуда достала это странное платье, которое удивительно смахивает на одежду гейши. Серый цвет, неброский узор. Наглухо закрытое, однако подчеркивает каждый изгиб фигуры. Длинные рукава, никаких вырезов и разрезов, под горло. Выглядит очень скромно.

Я ожидаю реакцию на данную провокацию.

– Открой рот, – говорит Чертков.

И у меня перехватывает дыхание. Физически чувствую, как невидимая рука сдавливает горло, хотя мужчина напротив и пальцем не притронулся.

– Зачем? – спрашиваю тихо.

– Открой рот.

Я подчиняюсь.

– Шире.

Он подходит ближе.

– Зубы спрячь. Высунь язык. Еще. Достаточно.

Одобрительно гладит по макушке, тянет за волосы, заставляя запрокинуть голову назад.

– Запоминай эту позу. Будешь меня встречать именно в ней. Так ты показываешь, что готова принять в рот мой член. Предлагаешь поиметь себя в горло.

Он спятил? Еле удерживаюсь от комментария.

– Сейчас я не в настроении для минета, поэтому можешь расслабиться. Найдем для тебя другое занятие. Снимай.

Я не сразу понимаю, о чем он.

– Чего застыла?

Чертков выразительно смотрит на свою обувь.

– Говорю же – снимай.

– Что? Ты…

– Твоя задача предельно понятна.

– Я не…

– Хочешь облизать мои ботинки? Организуем. Пока я советую их снять, нежно и осторожно.

Я подавляю вспышку ярости, решаю снова подыграть, посмотреть, как далеко зайдет его больная фантазия.

Я послушно снимаю ботинки. Но боюсь, мои истинные чувства выдает нервная дрожь. Пальцы едва справляются с задачей.

– Привыкай, принцесса.

Я уверена, он ощущает растущий во мне гнев, не путает его с трепетом страха. Он упивается тем, как наступает на горло моей гордости, наслаждается.

– Что это за тряпка? – наконец, переходит к наряду. – Откуда ее вытащила?

– Догадайся.

Он наматывает мои волосы на кулак и тащит меня за собой, по полу, специально не позволяет подняться. Я отчаянно стараюсь зацепиться за его руки, облегчить боль. Но куда там. Бесполезно.

Чертков ступает размашистыми шагами, у меня нет никакой возможности ослабить хватку. Я не хочу рыдать. Только слезы против воли стекают по щекам.

Он затаскивает меня на кухню и отпускает, открывает холодильник, что-то ищет. Я не теряю ни минуты, поднимаюсь и бросаюсь к столу, хватаю огромный нож.

Сейчас или никогда. Если ты берешь оружие в руки, медлить нельзя. Если не готов ударить, лучше сразу сдаться. Ничего не начинать.

– Положи эту игрушку на место, детка, – раздается голос Черткова.

И я содрогаюсь. Желудок сводит болезненная судорога. Но я оборачиваюсь, крепче сжимая рукоять.

– Не подходи!

– Думаешь, я послушаюсь?

– Да, – выставляю нож лезвием вперед. – Люди обычно слушаются тех, кто способен их убить.

– Но не ты, – усмехается. – Тебя же это не останавливает?

Чертков спокоен и невозмутим. Он медленно приближается ко мне.

– Я не шучу, – тоже делаю шаг навстречу.

– Я вижу.

– Не смей прикасаться ко мне. Не смей.

Только ему плевать на мои угрозы.

Он подходит вплотную, а я чувствую, как отнимаются ноги, тело деревенеет, я не могу шевельнуться.

– Как скажешь, родная, – хмыкает.

Он останавливается так, что острие ножа упирается в его живот.

– Чего застыла? – его губы растягиваются в издевательской ухмылке. – Режь!

Подается вперед. Лезвие царапает кожу, вспарывает, выпуская горячую кровь наружу. Тонкая бордовая струйка ползет по белоснежной рубашке.

Мысли разом выветриваются из головы.

Всего один рывок, одно движение, и я могла бы отнять его жизнь. Наверное. В комнате настолько тихо, что биение собственного сердца оглушает.

Я стискиваю рукоять из последних сил. Пальцы немеют, дыхание сходит на нет.

Я смотрю на Черткова, попадаю в ледяной капкан. Мой взгляд бьется раненой птицей, а его взгляд пожирает меня.

А потом нож падает на кафель.

Я не могу. Не могу. Не могу убить его.

– Второго шанса не светит, – говорит, будто сетует. – Зря ты упустила свою свободу.

– Ты бы все равно не позволил…

– Но ты даже не попыталась.

Он сжимает мои плечи так, словно хочет раздробить кости в порошок.

– Это штора? – интересуется неожиданно насмешливым тоном.

Соображаю с трудом.

Моргаю.

– Ты это из шторы соорудила? Наряд свой.

– Д-да.

– Оригинально.

– Ничего сложного.

В готовке я не мастер, а с одеждой гораздо проще. Несколько надрезов и безликий кусок ткани превращается в экзотический костюм.

– Смотрится ужасно, – заключает Чертков.

– Не в твоем вкусе?

– Я хочу, чтобы ты была голой.

– Это трудно снять. Много узлов. Нелегко развязать.

Вместо ответа он берется за ткань и разрывает. Несколько мгновений, и плотная штора превращается в лохмотья.

Каждое его движение заставляет меня вздрагивать. Но я не совершаю ни единой попытки противиться или защищаться.

– Убьешь? – интересуюсь чуть слышно.

Он разворачивает меня лицом к столу, толкает, вынуждая согнуться пополам.

– Нет, – прижимается сзади. – Просто отымею.

Расстегивает брюки, трется возбужденным членом о мое лоно.