Итами много кланялась и извинялась, обещала быстро уйти. Чжихао спорил бы, но ему уже надоело в Бан Пине. И он молчал, прижимал ладони к рукоятям мечей и шел за Шепчущим клинком. Монахи вывели их из города на востоке, не давая им остаться.

Утреннее солнце грело их лица, Железный живот прикрывался зонтом. Солнце не было жарким, и от этого было странно, но толстяк прятался под бумажным щитом, словно его лицо могло растаять от света. Он тыкал туда, где был глаз, не выглядел радостно. Жители шли в Бан Пинь и обходили их. Они выглядели странно: мальчик с мертвым взглядом, красивый бандит, скромная мечница, толстяк с зонтом в одной руке и деревянной бутылкой под рукой и низкий мужчина в бинтах и с ружьем.

Дорога на восток была в облаке пыли, от этого мир казался оранжевым. Как и с западной стороны Бан Пиня, тут были телеги и кареты, путники на своих двоих, нищие. Все брели в город, монахи вручали миски риса. Железный живот жаловался, что голоден, часто останавливался и пил вино, хоть оно было гадким. На севере от дороги паслись овцы, пастухи приглядывали за ними. Хотя это не помогало. Банда Кулака часто воровала этих зверей для хорошего ужина. Порой им приходилось одолевать пастухов, но если тот не отбивался, Кулак запрещал убивать. Он говорил: «Бандитам нужны фермеры, чтобы есть, а фермерам нужны бандиты, чтобы жаловаться».

Близился полдень, и из разговоров были только жалобы о голоде и приветствия путников. Молчание беспокоило Чжихао. Так он оставался один с мыслями, и чаше всего он думал о себе, осуждал себя. Итами была права, называя его трусом. Он бросил ее биться с Пылающим кулаком, потому что не был уверен, что победит сам. Он мог выбрать сторону, когда знал исход. Он убежал от Янмей, не глядя на нее, не смог ни в чем признаться.

— Так куда мы идем? — спросил Чжихао с фальшивой бодростью. Он пытался унять мысли, но они плохо слушались.

— Сам говорил, — пискнул толстяк, — в замок Ву, — Чен захихикал, и от этого его плоть прыгала. Чжихао скривился и с отвращением отвел взгляд.

— Это в конце, да. Но малец еще не всех собрал, да? — Чжихао догнал Эйна и отпрянул, когда тот посмотрел на него.

Эйн указал на северо-восток.

— За бамбуковым лесом Солнечная долина.

Хриплый смех сзади звучал болезненно, закончился кашлем. Чжихао увидел красное пятно там, где под бинтами Роя Астары был рот.

— Там мастера учатся вушу открытой ладони. Солнечная долина поставляет виноградное вино и героев.

— Виноградное вино? — Железный живот чмокнул губами. — Я бы хотел попробовать. Это отличается от рисового?

— Да, — тихо сказала Итами. — Оно слаще и фруктовое.

Чжихао рассмеялся.

— Но ты не поймешь, толстяк. Никто из нас не поймет. Кроме прокаженного.

Чжихао увидел, как Рой Астара покачал головой.

— Я давно уже не чувствую вкусы. Я не помню, когда в последний раз ощущал такое. Ты думаешь, тебе не повезло, потому что ты по большей части жив, и все во рту на вкус как пепел и грязь? Ты живее меня. Даже грязь лучше, чем быть без вкуса вовсе.

— Это печально, — Чжихао не думал, что прокаженный был ближе к смерти, чем все они. — Как ты это получил? Проказу?

— Я умер.

— А кто нет? — Чжихао рассмеялся, чтобы прикрыть отчаяние. Они все умерли, так их привязал к себе Эйн. Он все еще помнил что-то о смерти. Может, то было эхо загробной жизни. Чжихао помнил свет, столько, что тьмы не было, такой яркий, что было больно. Но боли не было. Он тряхнул головой, прогоняя смущающие мысли, и задал вопрос прокаженному, не дав ему утихнуть как остальные.

— Я отправился в Лунь, когда был младше, — прохрипел Рой Астара. — Чтобы увидеть храмы в горе. Там их сотни. Было красиво. Некоторые поклоняются звездам, другие — старым, но забытым богам. Некоторые верны богам из Нэш или Кохрана, но таких мало. Некоторые даже поклоняются шинигами, богам смерти. Я видел их статуи: босые, сгорбленные, жуткие создания с низкими телами и большими лицами, — Рой Астара кашлянул, добавив на бинт крови. — У каждого длинные уши и носы как клубень или крюк. У некоторых есть зубы, у других — клыки. Лохмотья на них едва прикрывают их тела, их лица жадные. Шинигами жаждут души и ревностно защищают свои коллекции. Я слышал, они время от времени сражаются, потому некоторые храмы разбиты, заросшие и без ухода.

Чжихао перебил его:

— Ты сказал, что встретил одного, малец. Как он выглядел?

Эйн молчал, волочил босые ноги по пыли. Чжихао повернулся к прокаженному.

— И ты умер?

— Я молился у ног шинигами, и кто-то задушил меня. Думаю, один из монахов сделал меня подношением. Я был младше и не смог отбиться. Да, я умер.

Железный живот вмешался в разговор высоким голосом:

— Уверен? Люди часто прекращают душить до того, как жертва умирает.

— Часто? — спросил Чжихао.

— Я такое слышал, — ответил Железный живот.

— Не по своему опыту говоришь?

Толстяк улыбнулся Чжихао. Он выглядел как демон в тени желтого зонта.

— Как твоя шея, Зеленый бриз?

Чжихао нахмурился.

— Изумрудный ветер. И моя шея в порядке, Оловянное пузо. Спасибо, что спросил, — он насмешливо поклонился толстяку, но тот повернулся к дороге и высоко рассмеялся.

Когда они перестали спорить, Рой Астара продолжил:

— Я умер. Но один из хранителей, ухаживающий за храмом, нашел меня и вернул, — Чжихао увидел, как Эйн оглянулся от этих слов. — Обычным способом. Заботой и лекарствами, знаниями о теле человека. Но я был мертв слишком долго. Тело стало гнить. И когда кровь потекла по венам, ногти уже отвалились, часть зубов выпала. Волосы выпадали клочьями, кожа стала коричневой и облетала, как с рыбы, которую надолго оставили в огне, — он протянул левую руку. — Я пока потерял лишь один палец, — его ладони были замотаны полностью, но было видно, что ему не хватало указательного пальца на левой ладони. Чжихао отвел взгляд с отвращением. — Но лекари сказали, что это не конец. Тело гниет, хотя я еще в нем. Вы живы по большей части, а я почти мертв.

— Какая гадость, — Чжихао поежился. — Это… мы можем заразиться этим от тебя?

— Не знаю, — Рой Астара посмотрел белым глазом на Чжихао. — Наверное, лучше не пытаться выяснить. Я покрыл себя бинтами. Я буду есть и спать один. И я никого не трогаю.

— Звучит одиноко, — сказала Итами, шагая рядом с мальчиком.

Рой Астара кивнул.

— Но так надо. Я все еще могу помочь людям, несмотря на свое состояние.

— Как? — спросил Чжихао.

— С этим, — он поднял ладонь к неприкрытому глазу. — И этим, — он указал на свою голову. — И этим, — он похлопал по ружью на левом плече.

— Монахи тебя уважают, — сказала Итами.

— Я много раз помогал людям Бан Пиня за последний месяц, пока ждал Эйна.

— Потому что звезды сказали, что там ты его найдешь?

— Да.

— Ты можешь их читать? — спросила Итами. — Я знала, что в Ипии были те, кто читал звезды. За это их уважали, с ними хотели иметь связи.

— Нет. Я не могу читать звезды. Но они порой говорят со мной. Они говорят со многими, но те не знают, как слушать.

Чен хмыкнул, словно издал отрыжку.

— Звезды сказали тебе, как победить меня?

Рой Астара покачал головой.

— Нет. Это было очевидно. Твоя кожа — твоя броня, Железный живот Чен. Усиленная ци из твоего желудка, твоя кожа непроницаема. Но глаза — не кожа, они — окна, через которые видят. Окна можно разбить.

Железный живот остановился и повернулся к Рою Астаре. Его левый глаз был пятном прижженной плоти, почерневшей местами, а в некоторых местах мокрой.

— Ты лишил меня глаза.

Прокаженный отпрянул на шаг. Они до смешного отличались размером: огромный толстяк и низкий худой стрелок на сандалиях-платформах.

— Да. Но у тебя осталось больше, чем есть у меня. Ты еще видишь краски, да? Ты можешь сказать мне оттенок неба или травы. Ты можешь затеряться в глубинах глаз женщины. Я не могу. Все серое. Ты мог бы убить меня, Железный живот Чен, — сказал прокаженный, кашляя кровью под бинтами. — Твой взгляд говорит, что ты хотел бы. Не отрицаю, я боюсь смерти, потому я тут. Потому иду за Эйном, надеясь, что он сделает меня почти живым, когда я почти мертв. Я боюсь смерти, но лучше то, что есть у вас, чем у меня.