Труп мужчины лежал на стопке деревянных поддонов в центре слабоосвещенного подвального помещения, раскинув руки и ноги с запрокинутой головой и перерезанной шеей. Неумело перерезанной. Я видела умелые разрезы. Я видела как резали друг друг друга кавказцы, неистово, кинжалами. Видела их жертв, с тонкими ровными порезами на спинах, проникающими в почки. Даже однажды видела порез самурайским мечом. Я конечно не суд.-мед. эксперт, но, за долгие годы научилась разбираться в повреждениях. Шея трупа была порезана небрежно, как будко крышкой от консервной банки. Рваные края кожи на горле расходились ассиметричным узором. Пока эксперт-криминалист, любимчик женской половины отдела, Жора Асмус, снимал с ног трупа пятую пару вонючих носков, участковый инспектор Семёнов тихо блевал на трубу отопления в дальнем углу подвала. Опера технично смылись, под предлогом поквартирного обхода. Я заполняла протокол осмотра места происшествия. Вдруг, подвальная дверь с тихим скрипом отворилась, пролив неровный серый утренний свет в помещение. В проёме показался темный силуэт. Раздался сиплый шепот: – "Давайте тут потише, придурки, менты рядом бродят, я патрульку видел во дворе! "

Я перестала писать протокол и замерла. Участковый оторвался от трубы отопления, выпрямился и икнул. Эксперт нервно хихикнул. Прокурор, отняв собранные щепотью пальцы ото лба, обернулся на говорящего. Воцарилась пауза.

– А ну, иди сюда! – пришедший в себя Семёнов резко рванул к двери. Даже не ожидала от него такой прыти. Мощный, как кабан, участковый, в три прыжка преодолев подвальное помещение, на ходу утирая слюни с подбородка рукавом куртки, и уже намереваясь выскочить наружу, хватил лбом полотно железной двери, которую удачно с силой прикрыл непрошенный гость. Раздался гулкий удар. Семёнов, охнув, повалился на спину, и замычал как раненый тюлень. Снаружи доносился галопирующий по мокрому снегу топот ног визитера. Эксперт заржал. Нет, он просто зашёлся в еле сдерживаемом беззвучном истерическом смехе, норовя протереть вонючим носком выступившие слезы на глазах. Но, что-то останавливало его в последний момент, и он, согнувшись пополам от смеха, засунул руки вместе с носком себе между ног. Я бросила на пол планшетку с протоколом и подошла к Семёнову. Огромная красная шишка наливалась на лбу участкового. Он, поднеся руки к вискам, видимо не решаясь дотронуться до раненного лба, промычал: "Болиит голова, охохохо…" . Асмус, утирая слезы рукавом, cклонился над участком и издевательски постучав себя костяшками пальцев по лбу, произес:– "Нечему там болеть! Там же кость"!

Вернувшись в отдел, заварила себе крепкого чая и села разбирать материал. Кабинет мы делили на троих. Два других следователя, Силантьева и Малышева работали по нераскрытым. И ни одной из них в кабинете не было. Зажав бокал с чаем в обеих руках, облокотившись локтями на письменный стол, я смотрела окно. Шёл дождь. Вода, стекающая по стеклу, образовывала причудливые узоры, натекая на лед в самом низу рамы, дополняя и дополняя неровную прозрачную "шубу".

–Надо же!– подумала я. Конец декабря и дождь.... Чай приятно согревал нутро. Тишина. Тут мою нирвану прервал ворвавшийся в кабинет начальник уголовного розыска, Востриков. Раскрасневшийся, он практически вбежал в кабинет и растерянно остановился.

– А, где? – в пространном жесте он обвел рукой столы моих коллег и замер.

– А, нигде. Не знаю. Мне не доложили. – Недовольно ответила я и отвернулась, уставившись в окно. Недолюбливала я начальника "угла". Недалекий, с гонором, с рябой от оспин мордой лица он вызывал какое-то подсознательное отвращение.

–Оля! Оленька! Проси что хочешь! Надо срочно человечка допросить! По угонам задержали, у него куча эпизодов! Ребята из Кировского района доставили, в ИВС*ке сидит. Где эти, блин, мартышки твои? Я б не стал просить, но очень надо! – с жаром, складывая ладони на груди и как-то нелепо приседая, молил он.

Господи, только бы на колени не встал, как наш зампотыл Носков, когда надо было набрать команду на районные соревнования. Стрельба, силовые, кросс, все спортивные дела. Я в тот момент у зама по следствию была в кабинете, редактировали обвинительное. А он как с порога плюхнулся на колени и пополз в форменных брюках, глядя на меня глазами побитой собаки, приговаривая: " Ольга, выручай, больше некому!" Так и пришлось ехать.

Нет, не из-за него, не ради Вострикова, я согласилась. Просто практика такая у нас. Мы, следователи, друг другу помогаем. Надо допросить, допрашиваем и не по своим делам. Взаимовыручка. Надо, так надо.

Существует такой порядок. Для ясности. Оперативники не могут официально, под протокол, допрашивать задержанных. А следователь, к примеру, не может завести розыскное дело. Профессиональные ньюансы.

– Ладно, приводи. – Буркнула я.

–Ага, сейчас конвой из ИВС поднимет. Только никуда не уходи! – прокричал он уже на выходе.

Я закрыла глаза, все еще сжимая чашку с остатками чая в руках. Бешенный денек. И девчонки, как на зло, запропастились. Вдев нитку в толстую штопальную иглу стала подшивать материал по подвальному трупу, как в дверь робко постучались.

–Да, да, входите! – ответила я, не отрываясь от работы.

В кабинет вошел высокий нескладный мужчина, которого я сразу узнала. Это был Макаров, потерпевший по делу о разбойном нападении, в многоэтажке по Стара-Загоре. Какие-то придурки, ночью, ворвались в его квартиру, отмычкой отперев дверной замок. Избили, порезали спину ножом, все переворошили, забрали электронную книгу, кожаную куртку и сбежали. По моим дежурным суткам был материал, выезжала я на эту квартиру. Там и брать то нечего было особо. Обстановка спартанско-убогая, гробина телевизор, тахта – аля 80-х, выцвевший от времени палас, старая мебель. Кухня с поведенными от влаги ДВПшными шкафчиками. По чьей-то иронии, хозяин квартиры был ей под стать. Невнятный, невзрачный, какой-то забитый. Хотя, глаза его светились умом, ясные такие, иссиня-серые. Мне, почему-то, было его жаль.

– Я паспорт принес и ксерокопии. Как велели.– Тихо сказал терпила и присел на краешек стула для посетителей.

А дальше события понеслись как глупом анекдоте. Дверь вдруг резко распахнулась и в кабинет вихрем влетел Вострецов. С размаху влепив моему терпиле хлесткую пощечину, он оскалился в гадкой улыбке и произнес:

– Добегался, сучара?!– Тут же схватив за спинку свободный стул, Вострецов развернул его в воздухе и уселся верхом, как на коня, напротив Макарова, вперив ему в лицо своё лицо.

У меня в горле застрял воздух. Как будто я проглотила надутый жвачкой шарик и это шарик залепил и заблокировал все мои органы речи и дыхания. Я вскочила со стула, беззвучно открыв рот, пролив остатки чая на документы. Бедный Макаров, вытаращив влажные от слез глаза, зажимал ладонью пунцовую от удара щеку.

– Владимир Васильевич! – произнесла я вдруг вернувшимся хрипловатым голосом.

–Это мой потерпевший по делу на разбойном нападении! – стойко сдерживая себя, что бы не грохнуть чайным бокалом по лысой макушке Вострецова.

Алая от прилива адреналина физиономия Вострецова вдруг пошла белыми пятнами. Он медленно поднялся со стула и, заикаясь, произнес: "Ии… извиняюсь. Ошибочка вышла. По делу работаем, запарка. Поймите. Эмм.... Еще раз извиняюсь! – он как-то сосредоточенно поднес ко рту собранные в кулак отбитые заскорузлые пальцы и сухо кашлянул, после чего быстрыми шагами вышел из кабинета.

Стряхивая с документов и со стола капли чая я глухо произнесла: "Извините. Давайте пропуск, подпишу." Макаров дернулся, привстал, но быстро осел на стул. И тут я увидела, как по его штанам расползается мокрое пятно. Я отвернулась к окну, молча пододвинув к потерпевшему документы. Только по шороху удаляющихся шагов и всхлипам поняла, он ушёл. Уж как он там прошёл мимо дежурки, без пропуска, без подписи, одному Богу известно. Но, Макаров не вернулся и не звонил. Больше я никогда его не видела.