– Шлепнули мужика, с которым ты так шутливо балаболил. Кимом его зовут. Вот этого Кима и шлепнули. Где-то через полчаса после твоего ухода он покинул «Жар-птицу», и на улице возле своего джипа «гранд чероки» был зарэзан на шашлык… Давай, выкладывай все, что знаешь.

– Да мне, собственно, и выкладывать-то нечего…

Подробно повествую о том, что было в тот вечер, стараясь не упустить ни единой детали.

– Похоже, так оно и было, – скучнеет «Есенин». – Твои слова в точности совпадают с показаниями этой девахи. Она на тебя и вывела. Прозвище у нее забавное: Ежик. Стерва, скажу тебе, первостатейная. Так ты действительно ее в тот вечер впервые увидел? – и моргалки оперативника вцепляются в меня двумя блекло-голубыми капканчиками.

– Можешь не сомневаться.

– И жертву тоже прежде не знал?

– Если хочешь, поклянусь и перекрещусь.

«Есенин» ухмыляется:

– Мы же с тобой взрослые люди, Королек. Нынче побожиться и соврать – раз плюнуть. А теперь я скажу тебе одно словечко. А ты слушай. Порешил твоего отца и этого бедолагу один и тот же человечек.

– А это откуда известно?

– Почерк одинаковый. Эксперт (которому лично я верю беспрекословно) утверждает: процентов девяносто за то, что убийца – один и тот же. Кстати, я бы, приятель, тебя заподозрил, честное пионерское. Ты ‒ тип сомнительный. Мутный. Как ни преступление – ты где-то рядышком ошиваешься… Шучу, – он хитровато, неискренно смеется, демонстрируя переливы своего баритона. – Но, по словам очевидцев, душегуб – мелкий парнишечка или девчоночка в накинутом на голову капюшоне.

– Погоди, когда я вышел из «Жар-птицы», какой-то пацан действительно ошивался возле машин.

– Во. Уже интересно. А это случайно не Ежик была? А что – выскочила из «Жар-птицы», подождала своего хахаля и порезала на ремешки.

– Ручаться не могу… И все же, наверное, не она. Иначе бы я сразу о ней подумал, как только заметил. К тому же, какой у нее был мотив? Это Ким за ней бегал, а не она за ним.

– Похоже на то, – соглашается опер. – Кстати, о покойнике. В туманной юности увлекался велоспортом. В суперзвезды не вышел, закончил карьеру перворазрядником. Потом переключился на бизнес – и сразу начало фартить. Стал хозяином аж трех магазинчиков спорттоваров. Называются «Скорость». Понятно, к чему веду? Тебе, небось, не терпится отыскать убийцу отца. Вот, намекаю. Найдешь того, кто замочил хозяина «Скорости», и убивец папаши в твоих руках.

Его баритон мягко обволакивает меня, а пальцы нетерпеливо выбивают дробь на столе. Откланиваюсь и ухожу, унося в памяти сердечную улыбку и холодный бирюзовый взгляд «Есенина».

Половина седьмого вечера. Тепло. Небо еще голубое, чистое, как стекло, лишь на востоке зависла парочка облачков, словно некто легонько, небрежно мазнул белым и пепельно-серым. В верхних окнах высотки электросваркой сверкает солнце. Рыжим огнем горит одинокое дерево. И такая в этом печаль, ребята!..

* * *

Автор

Когда за Корольком затворяется дверь, упитанный оперативник говорит, бегло глянув на «Есенина» маленькими светлыми глазками:

– Ты на что мужика толкаешь? Нас четко предупредили: не рассказывать Корольку про то, что убийца его отца и этого Кима – один и тот же. Парень, видать, рисковый, полезет в самое пекло.

– Акулычу собираешься меня заложить? – усмехается «Есенин», и голос его твердеет. – Включи мозги, приятель. Если Королек найдет душегуба, чего тут плохого-то? А? Сделает за бесплатно мою и твою работу, а нам ‒ галочка в отчете и благодарность начальства.

– А ты хитрый, – качает головой опер, и непонятного, чего в его голосе больше – восхищения или осуждения.

* * *

Королек

Нет, «Есенин», не стану я заниматься смертью Кима, как бы тебе этого не хотелось. Хотя, признаюсь, и мучился, и размышлял: какой-то замшелый тягостный долг требовал, чтобы я нашел убийцу отца.

Казалось бы, зачем? Как ни крути, мы были чужими людьми. И я совсем не хотел мстить за него. Но смутные разноречивые чувства разрывали меня на части, изводили, заставляли сомневаться и страдать. Я раскачивался, как тополек на ветру.

Это не были великолепные мучения Гамлета – куда мне до него! К тому же принц боготворил своего отца, датского короля, а мой родитель вызывал у меня негативную гамму чувств – от ненависти до полного безразличия (лишь незадолго до его гибели во мне пробудилась жалость к нему). Но терзался я так, точно обязан был – если не последний подлец – свершить возмездие.

Все решил звонок бывшего моего клиента.

Лет восемь назад, будучи частным сыщиком, я выслеживал его молодую жену, закрутившую роман с флейтистом из оперного. Года четыре спустя он опять попросил узнать, не ходит ли его юная подруга налево, чем до глубины души меня изумил. «Она что, продолжает вам изменять?» – «О, нет, – заявил мужичок, – с той я развелся… Видите ли… Теперь у меня схожие проблемы с новой супругой».

В то время я ишачил в ментовке, но, поддавшись на его уговоры, занялся частным сыском. И обнаружил, что и эта дамочка делает из мужика лося или марала (кому что больше нравится), украшая его плешивую башку костными выростами, именуемыми рогами.

Теперь он потревожил меня в третий раз.

Вопросов я уже не задавал. Было ясно, что речь идет о новой избраннице несчастного рогоносца, конечно же, свеженькой и пригожей. У этого вечного мужа откровенно свинтило мозги, и кроме аппетитных девчонок в качестве супруги он уже никого не представлял.

Не хотелось заниматься его идиотскими проблемами, но отцветающий проказник опять меня уломал. Да и деньги были не лишними.

К тому же это был замечательный повод – и я облегченно задвинул дело об убийстве отца в дальний темный угол моей души. Я обманывал сам себя, дескать, два дела мне не потянуть, вздыхал с лицемерным огорчением, но все мое существо раздувало ликующее ощущение свободы!

* * *

5-е октября. Воскресенье. Ливень.

Я, как иголка за ниткой, следую за темно-синим «пежо», и так, один за другим, въезжаем во двор, образованный блочными многоэтажками.

Элегантное французское авто припарковывается возле мусорных баков, я останавливаюсь неподалеку. Подопечная выскакивает из машины, накинув на голову капюшон антрацитово блестящей курточки и, мелькая ножонками в черных брючках, бежит в подъезд.

Принимаюсь ждать, добросовестно и безмятежно. Работа такая. Дождь молотит по кабине, прихотливо струится по стеклам. Впечатление, будто я в аквариуме. Мысли втекают в мозги тягучие и невеселые.

Наконец, часа этак через полтора, сквозь потоки воды вижу ее – мчится, огибая лужи, но не к своей роскошной тачке, а к моей скромной «копейке». И стучит в стекло.

Отворяю дверцу. Подопечная небрежно плюхается на сиденье (в кабине тотчас становится душно от запаха воды и парфюма) и говорит:

– Привет, сыч.

Вцепляюсь в руль так, что больно ладоням. Такого провала у меня еще не случалось.

– Чего молчишь? – Она сбрасывает с головы мокрый капюшон, достает пачку «кэмела», щелкает зажигалкой, затягивается, выдыхает дым.

Хоть я и бросил курить лет примерно десять назад, но тревожащий запах табака вызывает у меня нешуточные позывы сунуть в рот сигарету, а от этого я просто бешенею. Кроме того, не переношу курящих баб. Стискиваю зубы и застываю в нерушимом безмолвии.

– Я тебя вычислила, сыч, – голосок хрустальный, с чуточной трещинкой, и произносит она слова с эффектным пренебрежением, понтом, насмотрелась голливудских боевиков. – Я догадывалась, что мой благоверный непременно наймет кого-нибудь следить за мной и сразу приметила, как ты пристроился за моим дорогим «пижончиком». Что делать будем, красавчик?