Я спускаюсь вниз. У моего отца свой кабинет на чердаке на третьем этаже. Он иногда работает здесь, а в основном наверняка смотрит порно. Потому что он такой же никчемный ублюдок, как и я. Все мы такие, семейка Раш. И я достаточно всего наслушался в этом доме с этими родителями, когда моя комната была еще здесь, наверху. Я так рад, что смог перестроить подвал в квартиру и сделать стены звукоизолироваными.

Ты все еще здесь, Эмилия. И твое красное платье плотно прилегает к изгибам. Я сразу вспоминаю, как позавчера шлепал твою задницу, и мне становится интересно, видны ли там мои отпечатки, и как бы ты их объяснила кому-то другому. Я бы с удовольствием просто поднял ткань и посмотрел.

Ты сидишь в гостиной с моей матерью и Райли. Вы пьете кофе, и это, как всегда говорит моя мама, образ идеальной семьи из сахарной ваты. Моя мама любит это. Семейная идиллия. Воскресные прогулки. Вечера игр. Семейные экскурсии. Все эти мучительные, ужасные мероприятия, которые мой отец выдерживает абсолютно стоически. Он, должно быть, очень любит маму.

Но это не для тебя, Эмилия. Другие думают, что ты маленькая, идеальная невестка. Ты, наверное, тоже так думаешь, но я вижу, как тебе неудобно. Знаешь, когда тебе удобно, Эмилия? Когда мой член в тебе. Когда ты стонешь и даешь волю похоти. Когда под моими руками в тебе просыпается другая сущность. Когда я целую тебя и чувствую, как твое дыхание останавливается, и когда ты стоишь передо мной, и я приказываю тебе раздеться. Когда ты видишь желание в моих глазах, и это заводит тебя, детка.

Дерьмо, я хочу тебя.

Сейчас.

Мой отец только что предъявил мне ультиматум, что делает все это еще более восхитительным. Прости, папочка. Я стою в коридоре. Отсюда только ты можешь видеть меня, потому что сидишь в кресле. Райли и мама уселись на диван. Райли всегда сидел рядом с мамой, еще когда мы были моложе. Он всегда боялся, что может потерять ее.

Ты сразу же видишь меня, как всегда. Ты чувствуешь меня. Постоянно. Я выдрессировал тебя. Успешно.

Кивком головы приказываю тебе следовать за мной. Ты неуверенно смотришь на Райли, а потом незаметно качаешь головой.

Я поднимаю брови. Это, как минимум, десять ударов, Эмилия.

Равнодушно остаюсь стоять на месте и смотрю на тебя. Я знаю, что ты не можешь долго выдержать моего взгляда.

— О чем опять разговаривают эти мужчины в бункере Китона? — мама спрашивает Райли. — В этом доме постоянно какие-то тайны.

Этот придурок смеется. Я ненавижу, когда он смеется, Эмилия.

Разворачиваюсь и иду в гостевой туалет на первом этаже, потому что знаю, ты придешь.

Уборная достаточно большая, чтобы мы поместились там вдвоем. Я опираюсь об одну из двух раковин и скрещиваю ноги в лодыжках. Про себя считаю от десяти, и, как всегда, ты приходишь на двух. Отлично.

Ты закрываешь за собой дверь и поворачиваешься ко мне.

— Так не пойдет, Мейсон, — возмущенно говоришь ты и вскидываешь свои обнаженные худые руки в воздух.

— Повернись и наклонись над стиральной машиной, Эмилия, — безэмоционально отвечаю я.

Кровь медленно отливает от твоего лица, и ты перестаешь дышать. Ты задумываешься над тем, чтобы отказать мне и получить еще больше наказания. Последние месяцы были очень поучительны для тебя.

Нерешительными шагами подходишь к стиральной машинке, наклоняешься, опираешься обеими руками и поворачиваешься ко мне. Я всегда хочу видеть твое лицо, детка.

— Подними платье.

Ты повинуешься; на тебе нет трусиков, как я и ожидал. Твое счастье, мое невезение. Сначала подхожу к тебе сзади и прижимаюсь возбужденным членом к твоей попке. Я наматываю твои длинные волосы на кулак, наклоняю голову в сторону и рычу на ухо:

— Ты меня отвергла, поэтому сейчас получишь десять ударов. Считай вслух.

Ты делаешь глубокий вдох и ждешь. Хорошая девочка. Твое дыхание учащается, уже когда я делаю шаг назад и вижу, насколько ты влажная. Ты маленькая испорченная сучка, я так люблю это в тебе.

Включаю кран на раковине, чтобы не было слышно ударов и твоих возможных воплей, даже если бы предпочел иначе.

— Если они услышат твои крики, ты получишь еще десять.

Ты сглатываешь и киваешь.

— Что нужно сказать? — раздраженно спрашиваю я. Меня бесит, что я постоянно должен об этом напоминать. Другие запоминают это со второго раза. Меня нужно называть по имени, чтобы знать, с кем имеешь дело.

— Да, Мейсон. — Смачиваю полотенце водой и крепко скручиваю его. Твои глаза становятся огромными. Когда я приближаюсь к тебе, ты готова убежать.

— Детка, сейчас может быть больно, — говорю я и со всей дури бью тебя по заднице. И да, позавчерашние следы все еще там.

Ты кусаешь тыльную сторону ладони, чтобы не закричать. Тонкая кожа уже прорисована отпечатками зубов, потому что ты часто так делаешь. Но, должен признать, ты стойко выдерживаешь. Не издаешь ни звука, кроме приглушенного: «Один». Ты больше никогда не забудешь считать, об этом я позаботился.

Каждый удар приходится на разные места, пока вся твоя задница не сияет великолепным красным цветом, а в глазах стоят слезы. Но ты не плачешь, что вызывает у меня гордость. Ты гораздо сильнее, чем думаешь, детка, а я вот-вот кончу. Из-за твоих стонов и вздрагивания тела, из-за того, как ты становишься все более мокрой, как влажность смачивает твои бедра, и того, как ты борешься с собой. Ты не хочешь этого. Ненавидишь, что тебе это нравится. А еще ненавидишь, что ничего не можешь с этим поделать. Я держу тебя в руках. Всецело.

— Тебе было бы так легко покончить со всем этим. Но тогда ты потеряешь и его, и меня. Кто для тебя важнее? Иногда мне так хотелось бы заглянуть в твою голову, Эмилия.

Я расстегиваю штаны, как только ты сосчитала десятый удар, и выключаю кран. Возбуждение от того, что они могут нас услышать потрясающее.

Я проникаю в тебя одним толчком. Ты до сих пор не издаешь ни звука, но твои мышцы крепко сжимают меня. Мы идеально подходим друг другу, Эмилия. Разве ты этого не чувствуешь?

Я трахаю тебя медленно и глубоко, и каждый раз, когда мои бедра касаются твоей задницы, ты шипишь. Я мог бы позволить тебе испытать оргазм, я могу заставить любую женщину кончить, но не собираюсь делать это сейчас. Для этого я слишком зол.

Поэтому я трахаю тебя до тех пор, пока сам не взрываюсь, а потом отступаю. Тяжело дыша, ты все еще висишь на стиральной машине, но теперь твои щеки покраснели от удовольствия, а глаза умоляют о большем. Но ты никогда не скажешь этого вслух, поэтому ты так очаровательна.

Я застегиваю ремень и не удостаиваю тебя взглядом.

— Сегодня ночью в два, — напоминаю я и ухожу.

Закрываю за собой дверь, чтобы ты спокойно могла привести себя в порядок, поворачиваюсь и врезаюсь в грудь моего отца.

Бл*дь.

Я смотрю отцу в глаза.

— Ты что-то хотел?

Он говорит:

— Я хотел в туалет. Можно?

— Нет, — сухо отвечаю я и прислоняюсь к дверной раме, преградив рукой ему путь. Ты внутри полуобнаженная и не совсем в презентабельном виде. Такой тебя не должен видеть ни один человек, особенно мой отец. Вообще-то, даже Райли.

Мой отец сдерживает улыбку. В его глазах я вижу то, во что с трудом могу поверить. Он выглядит так, будто гордится мной — каким-то больным образом.

— Как будет подходящая возможность, ты можешь научить этому свою мать, — говорит он. — Я решил, что это худшее наказание, чем выгнать тебя из дому. Надеюсь, она того стоит.

Дверь за моей спиной открывается, и ты со всего размаху врезаешься в меня. Сзади.

Сегодня в доме Раш великий день столкновений?

Я делаю шаг в сторону. В виде исключения. Чтобы ты могла пройти. К нему. Что совершенно мне не подходит.

Но я кончил в тебя, а он нет. Даже только потому, что ему нельзя видеть твою задницу. Я позаботился о том, что ты как минимум два дня не сможешь сидеть. Кроме того, я все равно увижу тебя через девять часов.

— Оу... эмм... мистер Раш, сэр, — запинаешься ты. Почему ты так боишься его, Эмилия? Я же здесь. Ты думаешь, я позволю, чтобы с тобой что-то случилось? Если что, это сделаю я, а не кто-то другой. — Я... эмм... просто хотела в туалет, — продолжаешь запинаться ты и, наконец, убегаешь. Я вижу, что тебе больно ходить. Тебе больно даже от того, что твое платье касается кожи.