Новые сомнения возникли, когда увидели чужих поединщиков: коренастых, толсторуких, бесстрастных. Кони их были не столь высоки, сколь массивны и ширококостны. Вот кого зерном приходится откармливать, подумал князь. Конный доспех из нашитых на войлочную основу сдвоенных кожаных полос закрывал их от головы до колен. Сами всадники одеты были в войлочные халаты, под которыми видны были железные пластинчатые брони. Со стальных шлемов свисали войлочные бармы, застегивающие под подбородком. При среднем росте непропорционально длинный торс превращал их в седле в настоящих великанов. Легкие движения показывали, что им вполне привычно и удобно в своих доспехах, чего нельзя было сказать, глядя на катафрактов, неловко перемещавшихся в своем железе. Половина дарпольцев отдала предпочтение трофейным хемодским латам из белого металла, что, впрочем, не прибавило им быстроты. Словенские поединщики помимо локтевого щита еще надели на левую кисть кулачную скобу, на которую тюргешские проверяльщики не обратили внимания, наверно никогда не видели, как этой скобой раскалываются щиты и железные шлемы.

При последних приготовлениях Дарник обратился к катафрактам с напутствием:

– Когда поскачите на них, пусть четверо чуть отстанут. Быстро двадцать человек шестнадцать не опрокинут, зато четверо в запасе помогут там, где окажется слабина. Больше бейте по коленям, а их лошадям по головам и помните наше золотое правило «двое на одного».

Вместе с Радимом они назначили четверых для второй линии, а в центре первой линии выставили самых могучих бойцов, которые на короткое время могли выстоять каждый против двоих противников.

Четко выстроившийся строй тюргешей указывал на их отменную выучку. Надеяться оставалось лишь на упрямую словенскую стойкость в бою.

Удар молотом в било – и две ватаги всадников ринулись друг на друга. Исполняя княжеское распоряжение четверо катафрактов чуть поотстали. Сшибка трех дюжин конников, каждый из которых по весу вдвое превосходил обычного всадника, прозвучала как грохот упавшей в воду скалы. От удара грудь в грудь пятеро катафрактов вылетели из седла, еще трое рухнули вместе с конями. Тюргешские кони лишь кое-где присели, но устояли. Трое из тюргешей прорвались сквозь строй катафрактов, но были тут же смяты запасной катафрактной четверкой. Удары малыми достаточно легкими булавами следовали с неуловимой быстротой. Лошадей тоже не жалела ни та, ни другая сторона, с жалобным ржанием-криком великолепные кони взвивались на дыбы, шарахались в сторону и тяжело падали на землю. Вот уже замертво полегли пятнадцать катафрактов и только десять тюргешей, казалось, что победа чужаков неизбежна. Лишь шесть лошадей, сбросив всадников, выбрались из этой мясодробилки и были пойманы далеко от ристалища, все остальные вскоре лежали на земле мертвые и тяжелораненые. Несколько человек все же смогли выбраться из-под придавивших их коней и встали на ноги. И здесь чаши весов качнулись в обратную сторону – к пешим поединкам словене и ромеи были подготовлены лучше степняков. Вспомнили и «золотое правило» – раз за разом спешенные тюргеши получали неожиданные удары по спине или затылку совсем не от того, с кем рубились. Малый локтевой щит дарпольцев имел то преимущество, что им тоже можно было наносить удары, вернее, кулачной скобой, выглядывавшей из-за кромки щита, в отличие от круглых щитов тюргешей, которыми те лишь закрывались. А если еще добавить пинок сапогом, или подсечку ногой, или локтем в лицо!

Сперва против четверых катафрактов на ногах оставалось семеро тергешей. Яростный обмен ударами – и против одного уцелевшего тюргеша уже трое катафрактов. Возникла небольшая заминка, с трех сторон обступив степного батыра, катафракты замерли, прикидывая как без урона для себя справиться с последним противником. Один из раненых тюргешей попытался прийти ему на помощь и почти поднялся на ноги, когда Радим кулачной скобой проломил ему лицо едва не до затылка.

Дарник сделал знак распорядителю, и тот приложился молотом к било. Схватка была закончена. Зрители, усыпавшие городской вал, молчали, потрясенные зрелищем беспощадного смертоубийства. Двое катафрактов, державшиеся лишь на силе воле, тяжело опустились на землю. Тюргеш и Радим с булавами продолжали стоять, кровожадно оглядывались вокруг, с трудом возвращаясь к мирной действительности.

На ристалище высыпали сотоварищи поединщиков. Поначалу казалось, что все лежавшие мертвы, но вот одного стали поднимать, другого… Хорошо, что не было секир и мечей, подумал Дарник. От булав смерть была не такой отталкивающей. Притом треть бойцов все же были живы, с перебитыми ребрами, руками и ногами, но живы, спасли крепкие доспехи.

– Ваши воины допустили хитрость: ударили в две линии, а не в одну, – сердито высказался Удаган. – В настоящем бою с луками и копьями, победа была бы за нами.

Князь с ним не спорил. Прямо на ристалище выдал четыре серебряных фалеры оставшимся на ногах поединщикам, включая тюргешского молодца.

Не очень понятно было, что делать с ранеными тюргешами. Для дальней обратной дороги годился лишь тот, кто остался на ногах, двое еле дышали, еще трое нуждались в усиленном лечении. Сначала Удаган наотрез отказывался оставлять их в Дарполе, мол, лучше он их сам похоронит по дороге, но потом, видя, как одинаково хлопочут над всеми ранеными дарпольские лекари, чуть смягчился и лишь попросил, чтобы Князьтаръхан взамен послал вместе с ними свое посольство. Всем было ясно, что тюргешам нужны не столько послы, сколько заложники за оставляемых в Дарполе раненых. Тем не менее, желающие отправиться посмотреть далекий Суяб среди дарпольцев тоже нашлись.

Посоветовавшись с воеводами, Рыбья Кровь отобрал пятерых: двоих словен, двоих хазар и одного ромея. Достался Удагану и сундук с серебряной посудой, разумеется, не в качестве малой дани, а в виде простого ответного подарка. Ведь высокородный посол хочет подарить Князьтархану толмача-ромея, не так ли? Верный своему правилу: никогда не унижать проигравшего, Рыбья Кровь продолжал вполне искренне изображать радушного и предупредительного хозяина, и Удагану ничего не оставалось, как во всем соглашаться с ним. Вернули тюргешам также оружие и доспехи погибших поединщиков. Их вместе с телами катафрактов сожгли на общем погребальном костре, что тоже свидетельствовало, что никто здесь не делит славных бойцов на своих и чужих.

Через два дня, получив от Дарника послание к гурхану на ромейском языке, тюргешское посольство вместе с дарпольской пятеркой послов-заложников двинулось в обратный путь на восток, оставив после себя большую тревогу.

Полнее всех эти опасения выразил на Ближнем круге Корней:

– Если рядовые охранники у них так сражаются, то каковы тогда их лучшие воины?

– Точно такие же, – успокоил советников Рыбья Кровь. – Неужели вы думаете, что за две тысячи верст зимой отправляют обыкновенных воинов? Лучших и отправляют. Зато теперь мы знаем, чего от них ждать.

– А что ты написал гурхану? – задала не менее важный вопрос Калчу, она теперь всегда присутствовала на всех советах и в Дарполе и в Ставке.

– Написал, что у нас малое, но крепкое войско и будет неправильно его плохо использовать. И как только мы получим от гурхана разрешение, можем тотчас ударить на магометан с запада, что поможет гурхану справиться с ними в Хорезме с востока.

Советники выслушали князя в недоумении, не зная, как относиться к его словам.

– Ты хочешь помочь тюргешам стать еще сильнее? – упрекнула Дарника Калчу.

– Князю просто хочется получать два раза в год письма от гурхана, – весело заметил на это Корней. – В одну сторону везут письмо три месяца, в другую еще три.

– Как бы гурхан такой твой военный поход с двумя-тремя тысячами не счел за насмешку над собой? – глубокомысленно заметил Сигиберд.

– Мне когда-то рассказали про одного смерда, который подрядился обучить царскую собаку за десять лет разговаривать. Когда жена стала его ругать, что за обман ему отрубят голову, он ответил ей, что за десять лет умру или я, или царь, или собака.