— Кто-нибудь узнавал, приехала ли мисс Крейвен в пункт назначения в Ньюкасле?

Гриффитс задумался.

— Не вижу необходимости узнавать такие подробности. Я не совсем понимаю вас. Что вы имеете в виду?

— О ничего. Не думаю, что это имеет большое значение, но возможно, может пригодиться. — Мисс Брук замолчала на мгновение, а затем добавила. — Теперь расскажите мне немного о дворецком, мужчине, чья зарплата была сокращена из-за увеличения жалования Сэнди.

— Старый Джон Хейлз? Он вполне достойный, почтенный человек, служил дворецким в течение пяти или шести лет у брата мистера Крейвена, когда тот был хозяином Тройт Хилла, а затем взял на себя эти обязанности и у мистера Крейвена. На его счет нет оснований для подозрений. Восклицания Хейлза, когда он услышал об убийстве, вполне достаточно, чтобы считать его невиновным человеком: «Старый идиот. Я не пророню по нему и слезинки, работая целый месяц без выходных.»

— Считаю, мисс Брук, виновный не посмеет сказать это.

— Думаете, нет?

Гриффитс уставился на нее. Он был немного разочарован в ней, может ее дар слегка преувеличен, если она не может увидеть такую очевидную вещь.

Вслух он сказал, несколько резко.

— Ну, я не одинок в своих мыслях. Никто не сказал еще ни одного плохого слова против Хейлза, а если бы и сделали это, то не сомневаюсь, он смог бы предъявить алиби без каких-либо проблем, потому что живет в доме, и к нему все хорошо относятся.

— Полагаю, сейчас дело Сэнди отправлено в суд?

— Да. Он пройдет после дознания, когда все возможные доказательства будут собраны.

— На следствии было заявлено, что на земле следы ног нигде не обнаружили?

— Долгая засуха, которая у нас была, исключает возможность обнаружения следов, не говоря уже о том, что домик Сэнди окружен гравием, вокруг него нет клумб и травяных бордюров. Послушайте, мисс Брук, не тратьте время на домик и его окрестности. Каждый факт по этому вопросу был снова и снова перепроверен мною и моим начальником. Мы хотим, чтобы вы пошли в дом и сосредоточили внимание на комнате больного Гарри и узнали, что там происходит. Что он делал вне дома в ночь на шестое. Хотя не сомневаюсь, что смогу это выяснить сам. Итак, мисс Брук, вы задали мне вопросы, на которые я ответил настолько полно, насколько это было в моих силах. А теперь ответьте на один вопрос, так же честно, как ответил на ваши? У вас были самые подробные сведения о состоянии комнаты Сэнди, когда полиция вошла в нее утром после убийства. Без сомнения, в настоящий момент вы можете все это представить в своем воображении — кровать на боку, часы верх тормашками, постельное белье в дымоходе, маленькие вазы и украшения, выстроены прямой линией по направлению к двери.

Лавдей кивнула.

— Очень хорошо. Теперь будьте любезны сказать, о чем говорит эта сцена, что приходит на ум, прежде всего?

— Она напоминает комнату непопулярного первокурсника Оксфорда после набега на нее молодежи, — быстро ответила Лавдей.

Мистер Гриффитс потер руки.

— Совершенно верно! — воскликнул он. — В конце концов, я вижу, что мы едины в этом вопросе, несмотря на несущественные разногласия, касающиеся мелочей. Подобно инженерам, которые прокладывают туннель с разных сторон в Альпах, мы тоже встретимся в одной точке и пожмем друг другу руки. Кстати, я договорился о ежедневном общении между нами через мальчика — почтальона, который забирает письма из Тройт Хилла. Он заслуживает доверия, и любое письмо, которое вы ему дадите, попадет в мои руки в течение часа.

Было около трех часов дня, когда Лавдей проезжала через ворота парка Тройт Хилла, мимо дома, где старый Сэнди встретил свою смерть. Это был довольно маленький домик, покрытый виргинской лианой и дикой жимолостью, и ничто внешне не напоминало о произошедшей трагедии.

Парк и угодья поместья были обширны, а сам дом представлял собой внушительное красное кирпичное строение, построенное, возможно, в то время, когда голландский вкус Вильяма стал популярным в стране. Фасад дома имел несколько заброшенный вид, его восемь центральных окон зияли, как пустые глазницы. Ни на одном окне не было занавесок за исключением двух окон спален в конце северного крыла, где, возможно, находились больной и его мать, и двух окон в конце первого этажа южного крыла, где располагался господин Крейвен. Крылья здания были огромны, и легко понять, что в крайнем конце одного крыла пациент с лихорадкой полностью изолирован от остальной части дома, как и в конце другого г-н Крэйвен обеспечил себе спокойствие и свободу, которые, без сомнения, были необходимы для его филологических исследований.

Как на доме, так и на неухоженных землях лежала печать недостатка денег у хозяина этого места. Терраса, вокруг дома, на которую выходили все окна первого этажа, была ужасно запущена: ни дверных проемов, ни оконных рам, ни балкона давно не касалась рука маляра. Дом казалось, напрасно громко взывал к хозяину: «Пожалей меня! Я видел лучшие дни». Можно только вообразить, каким прекрасным орнаментом было расписано крыльцо из красного кирпича на входе в старый дом.

Дворецкий Джон Хейлз, высокий, крепко сложенный человек с румянцем и замкнутым выражением лица встретил мисс Лавдей, взвалил багаж на плечо и сказал, что покажет ее комнату. Было легко понять, почему между ним и старым Сэнди происходило много острых столкновений. Он отнесся к Лавдей легко, по-приятельски, очевидно, считая, что ассистентка займет почти такое же место, как гувернантка для детей, то есть немного ниже горничной хозяйки дома и немного выше простой горничной.

— Сейчас у нас не хватает рук, — говорил он с явным камберлендским выговором, ступая по широкой лестнице. — Некоторые девчонки внизу испугались лихорадки и разъехались по домам. Мы с Куком одни, потому что Могги, единственную оставшуюся служанку, попросили быть с мадам и мистером Гарри. Надеюсь, вы не боитесь лихорадки?

Лавдей ответила, что не боится, и спросила, принадлежит ли комната в конце северного крыла Мадам и Мистеру Гарри.

— Да, она удобна для больных. Около нее лестница на кухню. Мы ставим на поднос у подножия лестницы все, что хочет мадам, а Могги спускается и забирает его. Сама Могги никогда не заходит в больничную палату. Полагаю, вы не будете видеться с мадам в течение нескольких дней.

— Когда я увижу мистера Крейвена? Сегодня за ужином?

— Этого вам никто не скажет. Он может не выходить из своего кабинета до полуночи. Иногда сидит там до двух или трех часов утра. Не советую вам ждать, пока он захочет поужинать, лучше выпейте чашку чая. Мадам никогда не ждет его во время еды.

Закончив говорить, он поставил чемодан у одной из многочисленных дверей, открывающихся в галерею.

— Это комната мисс Крейвен. Повар и я подумали, что вам лучше поселиться здесь, потому что ее не надо готовить, в отличие от других, а это лишняя работа, когда так мало рук… О, Боже! Вот и повар.

Последнее предложение было добавлено, когда открыв дверь, они увидели повара с тряпкой в руке, полирующего зеркало. Кровать была застелена новым бельем, но в остальном комната осталась такой же, как когда мисс Крейвен спешно оставила ее.

К удивлению двух слуг, Лавдей восприняла это легко.

— У меня особый талант к обустройству комнат, предпочитаю все делать сама. Теперь, если вы пойдете и приготовите чашечку чая, о которой мы сейчас говорили, это будет гораздо полезнее, чем если вы останетесь здесь, делая то, что я могу и так легко сделать сама.

Однако когда повар и дворецкий вышли, Лавдей не использовала «особый талант», которым хвасталась.

Она сначала осторожно повернула ключ в замке, а затем приступила к тщательной проверке каждого угла комнаты. Ни один предмет мебели, украшение или туалетный аксессуар не был пропущен, все было тщательно изучено. Даже пепел на решетке, после последнего розжига был собран и хорошо проверен. Это тщательное исследование комнаты мисс Крейвен заняло всего сорок пять минут, после чего Лавдей со шляпой в руке спустилась по лестнице и увидела Хейлза, пересекающего зал с обещанной чашкой чая и тарелкой с отбивной, стоящими на подносе.