К счастью, стояло лето, и медведям хватало еды, – чем бы он там ни питался на самом деле, – поэтому, наверное, «хозяин» их не тронул. Рыкнул так, что уши заложило, и ушел восвояси.
Вообще, если не считать трудностей пути, которые, если честно, по большей части оставались на совести Герды, путешествие через высокогорные плато, долины и перевалы Центрального Хаарнаха проходило без серьезных осложнений. И это, в первую очередь, касалось местного населения, с которым худо-бедно удавалось найти общий язык. Но Герде и тут повезло. Война племен, бушевавшая в этих краях лет пять-шесть назад, отголоски которой до сих пор чувствовались по ту сторону Великого Водораздела – например, в переполненном беженцами Керуане, – здесь уже почти не ощущалась, тем более когда речь шла о подданных сильных приграничных государств, вроде Горанда или Роана. Поэтому горцы принимали команду Герды пусть и без хваленого хаарнахского гостеприимства, но зато и без вражды. Продавали за деньги необходимые путешественникам припасы – козий сыр, вяленое мясо и местное вино из не слишком хорошо одомашненных сортов винограда, – и не пытались убить, ограбить или захватить их в плен. Впрочем, давало себя знать и то, что Герда совсем неплохо говорила и на северном и на южном диалектах мхара. Горцы относились к ее знаниям с уважением, а уважение в этих местах порой дороже денег.
В эти дни не занятая никаким другим делом, кроме упорного движения через горы, Герда много думала о себе, своей странной жизни и о тех решениях, которые она принимала в тех или иных обстоятельствах. Многие из этих решений не казались ей теперь бесспорными, не говоря уже об этической стороне вопроса. Но вот какое дело. Герда легко признавала ошибочность, импульсивность или даже порочность многих совершенных ею поступков, однако не чувствовала при этом ни сожаления, ни разочарования, ни, тем более, вины. Сделано, потому что в тот момент и в тех обстоятельствах по-другому не получалось. Жалеет ли об этом? Иногда, но не очень сильно. Ощущает ли чувство вины? Нет, и еще раз нет. Ей не за что извиняться. Она никому специально не навредила. Она даже убивала только тех, кто собирался навредить ей самой. Единственной безвинной жертвой в ее одиссее оказался случайно подвернувшийся ей под руку королевский гвардеец в Эриноре. Но и тогда не она ведь вынесла ему смертный приговор. Это сделал ее «дорогой папочка» – король Георг. Так с чего бы ей испытывать угрызения совести еще и по этому поводу? Не она предавала. Предавали ее. Отец, тетки, Коллегиум, генерал-адмирал Мунк, граф де Вален… И ведь это только главные виновники ее бед. Поэтому нет, она ни в чем не раскаивалась и ни о чем не жалела. Даже о том, что, как какой-нибудь сумасброд или алчный стяжатель, отправилась сейчас на поиски сокровищ.
Сокровища нужны были Герде не сами по себе, а как гарантия независимости, как способ доказать любому мужчине, что ее интерес к нему – если таковой действительно возникнет, – ни в коем случае не денежный, не корыстный, не меркантильный. Теперь, когда ей принадлежал громкий титул принцессы крови, финансовая состоятельность являлась тем последним штрихом, которого ей не хватало для того, чтобы стать той, кто может выбирать сам. Не то чтобы она не делала этого раньше, но там и тогда она решала подобного рода вопросы на свой страх и риск. Так она отказала князю Ивану, предпочтя верность Шарлотте и свою симпатию к де Валену. Но Каро была несостоятельна в силу своих непростых жизненных обстоятельств, а Эмиль Герду попросту разочаровал. Возможно, – и даже скорее всего, – граф поступал так, как стал бы действовать на его месте любой мужчина. У него имелись обязательства, и он не мог их нарушить. А женщина, которую он просил, хотя просьба его имела все признаки приказа, ждать его в Ароне, не казалась Эмилю той, кто не сможет продержаться полгода или год на сто золотых. Сто золотых для простой наемницы, которой он даже не соизволил объясниться в любви, большие деньги. Так что он наверняка считал себя щедрым кавалером. Вот только в глазах самой этой женщины, – о чем де Вален, разумеется, ни разу не подумал, – его поступки не выглядели ни благородными, ни уместными.
И более того, сейчас Герда уже не была уверена, что его «робость и нерешительность» являлись исключительно проявлением духа рыцарственного отношения к даме сердца. Скорее всего, это было следствием слабости его характера и неспособности посмотреть на возникшую ситуацию ее глазами. В этом смысле он проигрывал даже принцу Максимилиану. Тот четко знал, чего хочет, и ясно формулировал границы возможного. Эмиль был другим. Судя по всему, он тоже не собирался на ней жениться, но не хотел, чтобы она об этом знала. Полагал, вероятно, что это не ее ума дело. И это было крайне обидно. Де Вален так и не понял то, что поняли и принц Максимилиан, и князь Иван. Зная о ней гораздо больше, чем оба его соперника, он так и не смог принять того факта, что Герда не похожа на других женщин и что с ней следует вести «диалог» на равных или не вести его вовсе.
Иван в этом смысле проявил себя не только как настоящий мужчина, но и как настоящий любовник. Он объяснился, не оставив открытым ни одного важного вопроса, и сделал предложение, на которое оказались неспособны другие. Поэтому и решение ответить ему согласием, скорее всего, являлось абсолютно верным, в особенности теперь, когда она стала ему ровней. Впрочем, если ехать в далекую Гардарику, чтобы выйти замуж за князя Полоцкого, то не бесприданницей. Нынешняя Герда не собиралась побираться, а значит, ей нужны были деньги. Очень много денег…
* * *
Герде казалось, что она хорошо помнит карту Хаарнаха, не говоря уже о том, что еще с прошлого раза верно запомнила все необходимые ориентиры: вершины наиболее высоких гор и характерные особенности рельефа – горные склоны, долины и ущелья, распадки и направления течения основных рек региона, но каково же было ее удивление, когда, выйдя наконец к Белогривой, она обнаружила, что это не то место, куда она вела свой отряд. То есть место было тоже хорошо знакомое, но другое. Сюда, к подножию горы, на склоне которой лежали руины древнего языческого храма, Герда предполагала прийти на обратном пути, но, похоже, Неистовая решила иначе и вывела их группу прямиком к храму Черной луны. Это меняло планы и заставляло задуматься. Во-первых, о намерениях Темной богини и, во-вторых, о том, что принести ей в жертву сейчас, до того, как она наберет золота и сапфиров в мелкой заводи на безымянном ручье.
Герда приказала встать лагерем примерно там же, где встал год назад на бивак караван, с которым она шла из Конгара в Керуан. Наемники сразу же занялись делом: пока одни из них расседлывали коней, снимали с них вьюки и вели на водопой, другие собирали хворост, рубили росшие поблизости молодые деревья, разжигали костры и обустраивали лагерь.
Пронаблюдав несколько минут за слаженной работой мужчин, Герда стала перебирать свои вещи, чтобы собрать достойное богини подношение. Она сняла с пальцев все золотые кольца, числом три, присовокупила к ним купленный у горцев кривой кинжал с рукоятью и ножнами, украшенными самоцветами, добавила купленный там же браслет из черненого серебра, ни разу не надеванную в походе шелковую сорочку, золотую заколку для волос с большой голубой жемчужиной и немного денег: две золотые марки и три серебряных гульдена. Подумала минуту, рассматривая собранные вместе сокровища, и решила, что в этот раз никак не обойтись без жертвенной крови. Но если так, то ни арбалет, ни метательные ножи ей в этом не помогут.
– Остается приманить кого-нибудь, – подсказала Другая Она, присаживаясь рядом с Гердой, – и устроить этому кому-то ловушку из подручных средств.
– Веревка есть, – кивнула Герда, – топорик и нож тоже… Я, правда, никогда этого не делала, но принципиальную схему помню. Юэль при мне ставил…
– Тогда, вперед! – улыбнулась Другая Она. – Удачной охоты, дорогая!