Наконец она закончила все процедуры и сказала:
– Надо бы заговоры нашептать…
– Не надо! – Возразил я. – Давай лучше раны зашьём!
Её брови поползли вверх, и я понял, что это искусство ей не известно. Мне стало жаль парня, ведь если его не заштопать, то он и не оправится от ранения. Умрёт от потери крови. И сколько ты к ранам подорожник не прикладывай, а без нитки с иголкой не обойтись. Марфа удивилась моей просьбе, но нитку с иголкой принесла. Причём и этот предмет тоже оказался необычным. Игла была костяной, она выглядела огромной, и я уже начал сомневаться в том, что мне удастся зашить этим артефактом раны, но поскольку выбора у меня не было, то пришлось удовольствоваться тем, что мне дали.
Перекинувшись с хозяйкой несколькими фразами, я понял, что это была самая маленькая из тех иголок, которые были в распоряжении знахарки, а кроме того она же была единственной. Я потребовал вскипятить воды, затем бросил костяную иглу в кипяток, отчего Марфа на меня накричала, но всё же позволила мне довести дело до конца. Зашивая раны Василия, мои руки лишь немного дрожали, и дело тут было в том, что сил на эмоции уже не осталось. Швы получились ужасно неровными, грубыми от ниток, но Марфа одобрительно похлопала меня по плечу, и пригласила меня за стол. Знахарка была довольна, я даже заметил, что она посматривает на меня с уважением. Предложение разделить с хозяйкой пищу я встретил радостным согласием, поскольку бутеры я прикончил уже давно, а мой молодой организм требовал новых калорий.
На обед Марфа подала варёную репу, свежие большие листья безвкусной зелени и варёную кашу с какой-то шелухой. Еда на вкус была отвратной, но выбирать не приходилось. Едва поев, я завалился спать прямо на лавке. Проснулся я уже ближе к вечеру, почему-то на земляном полу рядом с лавкой, зато накрытый старым одеялом. Марфа хлопотала возле моего раненого товарища.
– Как он? – Спросил я знахарку.
– Плохо дело! – Она посмотрела на меня с сожалением, заправила выбившуюся прядку русых волос под платок на голове. Я посмотрел на своего товарища, который всё так же тихо и неподвижно лежал на кровати. Он был бледным, черты лица заострились, а под глазами проступили чёрные круги. При этом на его щеках появился какой-то нездоровый румянец. Я перевёл взгляд на знахарку, и ждал, наблюдая за ней. Тогда она решила пояснить мне свои опасения. – У друга твоего жар начинается! Боюсь, как бы тот жар не выпил из него последние остатки жизни.
– Но ты же знахарка, Марфа! Должны же у тебя быть жаропонижающие средства! – Я сразу понял насколько тут глухие места, насколько чуждо этим людям само понятие аптека, антибиотики и другие блага цивилизации. Причём город имелся, лекари там имелись, но ни больниц, ни поликлиники, ни аптек, ни таблеток в нём не было. Также никто не слышал о том, чтобы в городе имелись другие блага цивилизации: водопровод, канализация, электричество и транспорт, кроме его гужевой разновидности. Какое-то средневековье, причём не локальное, а, исходя из того, что говорила Марфа, глобальное и дремучее. Неизвестные мне страны с монархами во главе, названия рек, гор и прочие географические названия, которые мне ни о чём не говорили, всё это меня пугало. Складывалось впечатление, что я вообще не на Земле, а где-то в другом месте и, что самое страшное, времени. Я посмотрел на Марфу умоляюще. – Помоги ему, я отплачу, чем смогу!
Марфа кивнула с сомнением. А всё потому, что я уже пробовал оплатить её помощь и постой теми деньгами, что у меня имелись. Но американские зелёные бумажки не находили у неё какого либо душевного отклика, кроме удивления. Она с удовольствием рассматривала портреты американских президентов, но при этом отказывалась признавать их денежным эквивалентом. В противоположность моим деньгам она показывала мне медные монетки, что были в ходу у местного населения. Осмотрев их, я понял, что никогда не видел ничего подобного. Во-первых, монеты были грубой работы, все имели одно и то же достоинство, то есть одинаково ценились. Во-вторых, на аверсе был изображён местный монарх, либо его предок, а на реверсе было написано кириллицей только одно слово «грош». А в третьих, качество чеканки было настолько плохим, что обработка рифлёными насечками ребра монет напрочь отсутствовала, а сама монета выглядела, будто вырубленной каким-то топором, а затем немного обточенной по краю, чтобы не оставалось острых углов.
Стараясь не думать над тем, куда я попал и может ли находится такое место на старушке Земле, я всю ночь заваривал травы, которые дала мне Марфа. Затем я охлаждал настойку и процеживал её. Потом, охладив эту грязноватого коричневого цвета жижу, я вливал её Ваське между зубов. Делать это приходилось деревянной ложкой, ничего другого, более подходящего в доме не нашлось. Вообще-то, и миски тоже были либо деревянные, либо глиняные. Во всей избе из металлических предметов я обнаружил только котелок и кочергу. И никакого намёка на пластик, полиэтилен и прочие производные на основе нефтепродуктов. Даже такой обычный и недорогой материал как стекло отсутствовал как в оконных проёмах, так и в быту.
Утром меня совершенно уставшего сменила Марфа. Она приготовила завтрак, накормила меня, а затем, отправив меня спать на сеновал, продолжила выхаживать нашего больного. Я проснулся поздно, солнце уже давно перевалило за полдень, но всё ещё ярко светило в небе. Марфа от моей помощи отмахнулась, но потребовала наколоть дрова для печи.
Я принялся за это дело с энтузиазмом, и уже к вечеру Марфа, тихо посмеиваясь, лечила мои мозоли на руках. Ночью я заступил на дежурство у Васькиной кровати. К утру его жар начал спадать, а к моменту, когда Марфа подала завтрак, Васька тихо застонал, чуть шевеля потрескавшимися губами, а затем открыл глаза и попросил дать ему воды. Это было для меня большим облегчением, поскольку я считал себя ответственным за своего земляка, единственным человеком в округе, а может и в целом мире, который мог о нём позаботиться. Как только он пришёл в сознание у меня на глазах проступили предательские слёзы. Я чувствовал, что этот парень – единственный человек, в отличие от целого посёлка, с которым я мог бы пообщаться на современные темы вроде: кино, искусство или политики. Это был человек, который мог бы меня понять, и не стал бы при этом сочувственно улыбаться при слове «самолёт».
С тех пор дела Василия пошли на поправку. Рана уже начала покрываться рубцами. А вот мои дела приводили меня в полное отчаянье. Все мои расспросы на тему райцентра, медпункта, почты и тому подобные упирались в улыбки жителей Новосёлок. На меня смотрели с сочувствием, как на умалишённого. Потихоньку мои расспросы привели меня к тому, чего никак не хотелось признавать. Мне приходилось опираться на свою память, а она у меня как у пилота – картографическая, ведь меня и раньше частенько нанимали для проведения аэрофотосъёмки. Я вспоминал, что видел во время полёта над здешними местами и понимал, что жители мне не врут. Вокруг меня раскинулась непонятная моему современному мозгу цивилизация отсталых людей. Уровень развития этой цивилизации находился где-то на отметке средних веков, век примерно десятый. Я не поленился и сходил к самолёту, приволок оттуда свой старенький ноутбук, где он находился на случай надобности в различных знаниях по ремонту в полевых условиях, а также как средство записи информации при аэросъёмке, которой я занимался ещё в старом мире. После того, как я сумел подзарядить батарею портативного компьютера от походного зарядного устройства на солнечных батареях, мне так и не удалось обнаружить никаких спутниковых сигналов. На моём смартфоне также не работал GPS, GSM и весь остальной доступный спектр радиочастот. Представить, что одновременно пропали сотни спутников Земли, которые только и занимались тем, что транслировали и ретранслировали радио, видео и другие сигналы с поверхности, было уже за гранью возможного. Теория о том, что я попал в неизвестное мне, отсталое общество на матушке Земле никак не подтверждалась. Мне пришлось признать факты и смириться с тем, что я попал в совершенно Другой мир, а иначе стоило признать, что я совсем умом тронулся. Позже со мной согласился оклемавшийся и дозревший для серьёзного разговора Василий, а он ведь учёный парень с техническим образованием, не то, что я – гуманитарий. К моему удивлению, он принял Другой мир даже легче и быстрее чем я. До определённого момента я не понимал почему, но чувствовал, что товарищ знает больше, чем рассказывает. Я же связывал наши злоключения всё с тем же проклятым прибором, будь он неладен.
