––И вот, девчонки, уселась я в «Волгу» на переднем сиденье. Ехали недолго, немного в стороне от центра остановились у ворот перед домом в заборе, ворота открыл служка в черной длинной рясе. Доехали до крыльца дома и вышли. Тот же мужчина, наверно священник, предложил пройти в трапезную. Комната с иконами, лампадой горящей, столом деревянным на несколько человек, на стенах иконы и картины с библейскими сюжетами. Села на обитый красным бархатом мягкий стул. Священник попросил немного подождать и вышел. Пришла монахиня с самоваром, поставила его на стол, вышла и вернулась с подносом для чаепития. Потом принесла пироги и предложила угощаться. Все очень странно, жду с тревогой и интересом чего-то. Сижу одна, пью чай, кушаю пироги с пшеном и капустой – все очень вкусное. Раздался колокольный звон. Вошел прежний священник, уже в церковном облачении, сел напротив и говорит:

––Милая девушка, не сочтите за грех, а за благо, мои следующие слова. Преосвященному нездоровится, он лежит в покоях, в опочивальне и просит вас предстать пред ним в образе Евы. Благодарность его будет не только в молитве, а возблагодарит он вас сторицей.

––И тут я все поняла. Что делать? Мне кровь бросилась в голову, чуть не закружилась голова.

––Но я к нему не подойду! – почти крикнула я.

––Хорошо, сударыня, так и будет.

Мы пошли к двери, он открыл ее передо мной, и я вошла в затемненную комнату. Поразили запахи – и лекарств, и ладана, и свечного. На высоких подушках на кровати лежал старец, укрытый стеганым цветным одеялом. Лицо было трудно разглядеть, но явно стар, тяжело дышал. Священник вышел. Старец обращается ко мне:

–– Дитя божье, отойди к дальней стене и разоблачись для доброго деяния.

Отошла, волнуясь, дрожащими руками стала сдергивать с себя платье, стою как дура в комбинации.

––Уподобься одеянию Евы, дитя мое. – Слышу слабый голос. – Не бойся.

Стала снимать остальное, думая, если он начнет вставать, или кто зайдет – схвачу быстро платье, накину и бежать. Но он не шевелится, и никто не входит. Стою совсем голая, одна рука внизу, другой грудь прикрываю.

––Помолись за мое здоровье, дитя мое, – слышу слабый голос. Повернула голову к иконе и крещусь, а второй все прикрываюсь. Остановилась, опустила руки, стою. Он смотрит на меня, потом закрыл глаза и затих. Открыл, с трудом крестится и шепчет:

––Прости меня, господи боже за грехи мои.

––Не из-за меня же, какой тут может быть грех? –подумала я, и стала одеваться,а

он замолчал и закрыл глаза. Тогда я потихоньку, на носочках, с туфлями в руке вышла. Ко мне подошел священник, низко поклонился:

––Благодарение бога вам, сударыня. Вот вам наш подарок, – и подал резной разукрашенный деревянный ларчик на крючке. Я взяла, сказала спасибо. Священник проводил меня к машине и велел шоферу отвезти, куда мне надо. И вот я с вами! Дорогой домой все думала

––Согрешила я или нет? А ему-то что от этого, что посмотрел на меня?

––Подожди, Люда, а главное-то – что в ларце было? – спросила Лариса.

––Что? Что? Червончики, милые, красивые и довольно много. Вскоре из газеты узнала, что скончался преподобный. Надеюсь, что он в раю, да и я, конечно же, там буду благодаря тому случаю.

После рассказа я смотрел на Люду другими глазами, и, признаться, думал:

––Да, не случайно свела меня судьба с нею.

Как короткое замыкание в электросети на Люде замкнулась цепь сумасбродств – женитьбы на Куколке, разрыв с нею, побег с Людой, созерцание ее преосвященством, эскапада Тодора.

                  ***

Но, начавшись, сумасбродства не кончаются, а каким-то образом случаются, и снова, на удивление, с участием болгарина, но другого, и с новым составом действующих лиц – моей мамы и Иры. Что за удивительная страна Болгария! Рождает мужчин, они приезжают в Ригу, попадают в наши вечеринки и создают конфликтные ситуации, правда не как их соседи сербы, с одного из которых началась мировая война, но все же вызывают некоторые волнения. Этому дню предшествовали чуть более пятидесяти лет моей жизни с мамой, Анной Ивановной, и несколько лет встреч, отношений и расставаний с Ирой, достойных быть пьедесталом последующих событий. С Ирой у Славы установились отношения в ее двадцать лет, когда он увидел ее впервые в кафе и был просто сражен ее красотой, статью, веселостью и ясным, чистым и звонким голосом. Она походила на белую сирень в разгар цветения. Казалось, что и зимой она останется такой же, даже припудренная легким снежком, будет благоухать. И каждую весну, когда он видел куст белой сирени или букет в магазине, он вспоминал ее.

Тогда, пораженный, Слава сидел за столом за пирожным и кофе, неотступно незаметно наблюдая за нею. Хотел сразу подойти, но постеснялся смутить ее – ведь вокруг могли быть ее знакомые. Когда же она встала и направилась к выходу решительно и смело направился к ней со словами:

––Не может быть, неужели?

––Где родились, вы, где росли, где жили?

––Не скажу. А зачем вам знать?

––Давайте познакомимся. Я поражен вами и не смогу расстаться, не зная – увижу ли вас снова.

Неожиданно, без ужимок и этих «ни за что», «не скажу» ответила, смело глядя Славе в глаза;

–– Меня зовут Ира, – и рассмеялась. –А вас?

––Слава.

Слава попросил номер телефона и дал свой. Ира заспешила:

––Мой обед заканчивается, – и побежала.

Слава глядел ей вслед с восхищением и думал:

–– До чего красива, высокая, прекрасно сложена, белозубая улыбка, искрится весельем! Чудо, а не девушка.

Он звонил Ире раз–другой, просил о встрече, но она не могла, добавляя к ответу «к сожалению». Славу это огорчало, но добавленное утешало и оставляло надежду – много ли нужно страждущему? Ему же она ни разу не позвонила. Слава понимал, что ее красота очаровывала не его одного, и, наверно, задолго до его встречи с нею.

Когда Николай пригласил Славу на новогодний вечер, у него блеснула мысль пригласить Иру, не смотря на довольно длительный перерыв в общении. Может быть он будет прощен, не будучи виноватым. Приближение Нового года также должно было действовать на душу и настроение Иры как-то особенно, что бывает в это время почти со всеми. В предновогодние дни люди чувствуют себя иначе, чем обычно. Чувство одиночества, воспоминания детства и елочки, подарков, любви родителей захватывают душу и зовут к мечтам и надеждам на их свершение. Слава думал, что Ира тоже находится в состоянии тревоги в душе, надежде и ожидании чего-то, что и названия не имеет. И может быть приглашение в новое общество покажется ей ведущем к тому, на что в душе она надеялась. Слава позвонил Ире, описав как в снегах утопает загородный дом, в котором пылает горячая печка, а из трубы струится дымок, зайчик у крыльца грызет морковку. Ире представленная картина понравилась, и она со смехом ответила:

––Если возле камина будет и столик с шампанским, то соглашусь непременно.

Николай имел собственный дом в Вецдаугаве, что в двадцати километрах от Риги в направлении Слоки, и жил там с женой и сыном. С приглашением Слава связывал надежду снова сблизиться с Ирой. Несмотря на уверенность и даже, пожалуй, большую долю самоуверенности Славы в историях с девушками, Ира стояла словно на горной высоте Эвереста, и потому у него радостно билось сердце от мысли быть с нею весь вечер с надеждой преодолеть отроги подъема к ней. О покорении вершины он мог только мечтать, ибо она была где-то в недосягаемых заоблачных высях. Видеть ее, быть рядом с нею – это уже почти счастье. И Слава пригласил Иру.

Праздничный стол был накрыт в гостиной с окнами от пола до потолка. Большая украшенная ель упиралась макушкой в потолок и заполнила угол гостиной, издавая еловый аромат. Под невысоким потолком сияла хрустальная люстра, ярко освещавшая весь зал. У стены белела изразцовая сильно натопленная печка с горящим камином. И при небольшом морозе в зале было тепло, светло и уютно. Ира, несомненно, украшала новогодний вечер этого небольшого общества. Если вдруг опали бы все игрушки с елки, потухли ее лампочки, а Ира осталась, то яркость вечера потеряла бы немного с ее пышными светлыми локонами, сияющими глазами и звонким смехом. Выделялась и молодая интересная блондинка Сандра, на которую Николай поглядывал частенько и заметно для всех, не исключая и жены. Николай работал скорняком в мастерской с отцом и братом. Возглавлял ее отец, уже очень пожилой, спокойный, уравновешенный, словно собирательный образ еврейских мастеровых, которых Слава застал в первые десять–пятнадцать лет пребывания в Риге. Он был широко известен не только в Риге, но и в Москве. Его приглашали шить шубы в Кремль мужьям и женам властителей страны. Как же оказался Слава в таком доме? Семья скорняков выделялась своей зажиточностью и превосходила в этом все другие профессии и должности, которые работали или служили социалистическому отечеству, тогда как скорняки были из совершенно иного мира – из мира частного предпринимательства, окружавшего Советский Союз и соцстраны. Славу с Николаем познакомил слесарь завода «РВЗ», Борис Смирнов, работавший на тяжелой завершающей операции снятия заусениц с зубьев шестерен и колес тяговой передачи после фрезерования зубьев. Борису приходилось изо дня в день поднимать сравнительно легкие шестерни и переворачивать тяжелые зубчатые венцы колес весом под восемьдесят килограммов. Эти шестерни и колеса для экспериментов, которые проводил Слава, и познакомили его с обдиравшими с них заусенцы Борей. Слава приобрел хорошего друга, провел исследования по износу и заеданию тяговых зубчатых передач электропоездов «РВЗ» и получил несколько расчетных зависимостей, вошедших в справочники для инженеров. Борис был симпатичным парнем, энергичным, веселым, жизнерадостным. Слава провёл с ним несколько необыкновенно интересных вечеров, и, конечно же, под выпивку. Но выпивка – это дело обычное, а необыкновенным были игра на пианино и пенье Бориса за пианино в квартире Славы. Слава таял душой, слушая игру и пенье Бориса. А Борис, Слава видел, весь отдавался игре и пенью. Душою Борис ну никак не подходил к слесарному участку мрачного механического цеха, наполненного разнообразными звуками обработки металла. Ему бы витать в артистических кругах или на сцене! Николая с Борисом связывала страсть к рыбалке, которая Славе показалась самой важной частью их жизни. Николай с упоеньем, без перерывов на танец с женой, все танцевал и танцевал с Сандрой. А Сандра танцевала и все смеялась, и смеялась. Танцуя, Сандра откидывалась, кружа Николая как в латышских танцах, и видно было, что у обоих кружатся головы друг от друга. Слава все время был возле Иры, танцевал только с нею, и любовался ею, почти не отрывая глаз, радовался, видя, что Ире все нравится. Поздним вечером всей компанией пошли к морю, но их остановили глубокие снега. Не было протоптанной тропинки, брели по колено в снегу. Вышли к берегу озера в свете луны, перестав разговаривать, затихли, каждый по-своему впитывал глазами и душой снега, завалившие землю, звезды в небе и тишину ночи. Слава впервые оказался зимней ночью среди снегов. Смотрел на снежную равнину озера, поднимал голову и видел луну среди звезд, зачем-то вслушивался, но слыша только тишину. Ира стояла рядом молча. В ее душу наверно проникло величие природы и крохотность человека, она искала защиты и шагнув к Славе, прижалась к нему. Он впервые за вечер почувствовал, что она с ним. Ночь словно свела их. Глубоко повздыхав, выпустив в ночь «охи», «ахи» восхищения все вернулись в дом. Зал показался теперь маленьким, словно заброшенным. Слава почувствовал, что главное было в снегах, и праздник сник. Сели все же за стол, наполнили бокалы и подняли тост за наступающий Новый год, каждый пряча в себе пожелания. Близилась середина ночи, Слава вызвал такси, и они с Ирой уехали. Подъехали к ее дому, вышли, обнялись и дружески поцеловались на прощание. Слава звонил ей на следующий день и потом, но попадал всякий раз то на маму, то на папу, удивляясь – куда же пропала Ира. В начале лета Ира позвонила сама и сказала, что вышла замуж. Муж закончил обучение в военном училище, стал офицером, и они уезжают на его место службы в Забайкальский военный округ. Через несколько лет она вернулась с сыном, но без мужа. И начались наши настоящие встречи, заполнившие до краев чашу жизни и даже бившие через край. Ира рассказала о нелегкой жизни в казарме. Показала свои руки, предложила провести по ладоням. Ладони оказались шероховатыми, походили на наждачную грубую бумагу.