Оно называлось «Кафе Солнца и Луны», и мне подумалось, что тебе могло бы это понравиться.

На террасе кто-то сидел, читая. Было похоже на тебя. Это ты и была.

Я облегченно вскрикнул. Ты поглядела на меня и снова вернулась к своей книжке. «Какого черта», – пробурчал я, взбегая по ступенькам.

– Где ты была? – спросил я. Еще до того, как ты успела ответить, я понял, какой это был дурацкий вопрос.

– Здесь.

– Почему ты ушла вот так?

Ты пожала плечами.

– Слушай, я волновался.

Ты что-то пробормотала.

– Это из-за прошлой ночи?

– А ты как думаешь?

Я ненавидел вот это. Отвечать вопросом на вопрос. Я только пытаюсь понять, что, к черту, произошло. Если я это делаю, мне не плевать. Чего тебе еще надо? Я глубоко вдохнул, стараясь сдержать захлестывающую меня ярость.

– Тебя что-то расстроило прошлым вечером… Правда, я ничего толком не помню…

Ты хохотнула и фыркнула с отвращением.

– Слушай, что?

– Как удобно.

– Мы много выпили…

– Да, немало. Вот только я почему-то не начала кидаться с объятьями на незнакомых блондинов.

– Я показывал ей, как играть!

– Ааа, вот как теперь это называется, когда кто-то изображает из себя рок-звезду?

В этот момент меня поразило, как точно мы знаем, куда ударить тех, кого любим.

Эта ссора продолжалась недолго. В основном, наверное, оттого, что мы были уставшими, по крайней мере, я точно. Ну и потому, что я все равно был страшно рад, что нашел тебя.

Мы вернулись в город, где не было реки. Что-то изменилось. Мы стали и ближе, и отдаленнее. Это кажется бессмысленным, но это было так. Ссора показала, сколько мы значим друг для друга, но глубоко ранила. Чертова катастрофа противоречий. Я смотрю на тебя, и мне хорошо, но я понимаю, что, если у кого-то есть надо мной столько власти, он может заставить меня почувствовать себя последним дерьмом. Ты никогда больше не говорила, что я изображаю рок-звезду, но между нами вставали другие тени. Мы были как цирковые метатели ножей. И клоуны, и крошечная собачка с большим бантом, скачущая через обруч. Иногда мне казалось, что я – буквально все они сразу.

Еще хуже было то, что ты внезапно стала какой-то нервной. Я никогда не видел тебя такой. Ты постоянно жаловалась на город, на своих соседок, на университет. Тебе казалось, что все это зря.

– Это не то, чем я должна заниматься, – говорила ты. А когда я спрашивал, что ты хочешь делать вместо этого, ты не отвечала. Ты и сама не знала, и, думаю, именно это тебя и раздражало. А я не знал, когда и почему ты снова окрысишься.

Как-то я попросил взять у тебя пару тарелок для съемок в институте. Мы делали один видеопроект.

– Нет.

– Слушай, ну это же просто тарелки.

– Нет, – заорала ты, и твои глаза наполнились слезами. – Ты их разобьешь.

– Это просто чертова съемка, – заорал я в ответ и ушел, хлопнув дверью. Когда я вернулся, свет был выключен, а ты лежала в постели. Не знаю, спала ли ты, но разговаривать со мной ты не стала.

Однажды вечером мы смотрели кино. Я хотел показать тебе фильм, который мы сняли на курсе. Такое часто бывало. Ты советовала мне книжки, которые я заведомо не читал раньше, а я приносил фильмы на диске, которые записывал у ребят в универе. И, не прошло и пяти минут, едва успели закончиться начальные титры, как мы уже поссорились. Там был кадр с женщиной, лежащей в постели в одном белье, и я заметил, что у камеры «мужской взгляд». Так говорил наш профессор на курсе.

Ты закатила глаза:

– Что?

– Режиссер этого фильма – женщина… Так что это все чистая провокация.

Фильм мы так и не посмотрели.

Тем вечером, когда я чуть тебя не ударил, мы пошли в блюз-бар с живой музыкой. Я так любил эти вечера в городе. Там дома, улицы пустели уже в шесть вечера. А тут с темнотой все только начиналось. Даже если я не выступал сам, для меня не было большей радости, чем оказаться в центре событий. Когда мы выходили из дома, все было в порядке. Мы сели на мой мотоцикл и рванули на юг. Забрались по лестнице и вошли в полутемный зал. Там была сцена. И публика, с выпивкой в руках. Ансамбль настраивал инструменты. Проверял звук. Потом первая песня. Играли они хорошо. Не прям чтоб блеск, но мне было не важно. Все было в порядке, даже когда мы встретили несколько твоих знакомых и начали разговор. Когда ты отхлебнула свой напиток и начала кивать головой в такт музыке.

Понимаешь, вот в чем все дело. Я не мог отследить момент, когда все переставало быть в порядке. Это переключение занимало секунды.

Вдруг ты начала дергать меня за рукав, говоря, что хочешь уйти.

– Почему?

– Я хочу уйти…

– Но они только начали.

– Тут ужасно…

– Да нормально тут… Я хочу еще посидеть…

– А я не хочу.

Так и продолжалось. Оркестр как раз разыгрался как следует. Пространство наполнилось мощным блюзом. Меня начало раздражать все это.

– Оставайся, – ныла ты. – А я пойду.

– Нет, – я пытался перекричать музыку, – вместе пришли, вместе и уйдем.

– Это глупо… – начала ты, и тут я вскочил и вышел. Я знал, что ты идешь за мной, только потому, что слышал звук твоих шагов по ступенькам позади меня. Мы вышли наружу, в ночь. Ты что-то сказала, но я не расслышал из-за своей ярости. Я почувствовал, как что-то ударило меня по голове.

– Что за херня? – прорычал я, оборачиваясь. Ты швырнула в меня журналом. На секунду я задумался, где ты его взяла. Странно, да, какие вещи приходят в голову даже в такие моменты?

У тебя дома ссора продолжилась.

– Подумаешь, большое дело, – кричала ты. – Мог бы и остаться… А я бы ушла.

– Мы пришли вместе и ушли вместе, – орал я в ответ. Не знаю, чего я привязался к этой фразе. Но эта идея стала почему-то важной для меня. Мы орали вовсю, думаю, нас слышали и на улице, и все соседи сверху и снизу. Но мне было пофиг. Мы продолжали орать друг на друга.

– Ты швырнула в меня журнал…

– Потому что ты не мог остановиться и выслушать. – Твой голос был пронзительно-визгливым. Я не мог этого выносить.

Мне показалось, что ты подняла на меня руку. Так что я тоже поднял свою. У тебя расширились глаза, а рот приоткрылся в немую «О», словно все слова замерли в горле от удивления. И страха.

– Смотри, до чего ты меня довела, – заорал я. – Смотри, до чего довела! – Я стал худшей, самой злобной версией самого себя. Меня плющило, как кучу мусора. Я и был кучей мусора.

С тобой я был и лучше, и хуже себя.

Но даже еще не это нас развело.

Все продолжалось недели, месяцы. Больше года. Два. Однажды на чьей-то свадьбе ты вышла из себя, потому что я якобы слишком долго болтал с какой-то женщиной. В другой раз ты обнаружила в моем компьютере переписку с одной девушкой, совершенно безобидную по содержанию, но почему я тебе о ней не рассказывал? Когда-то, еще дома, я видел, как мясники режут мясо, и иногда отрезанные куски снова слипаются вместе, потому что линия разреза недостаточно ровная. Вот и мы были точно так же. Нам было плохо вместе, но что, если врозь было бы еще хуже? Я иногда думаю, что так оно и было бы. Потому что, несмотря на все, нам было здорово. Мы много пели под мою гитару. Бутылка виски. Ты танцуешь прямо на кровати. Мы катались по ночам по городу, и ели мороженое, и ходили на концерты.

Но, очевидно, всего этого было недостаточно.

Одним вечером, после ссоры я даже не помню из-за чего, я выскочил из твоей квартиры и пошел ночевать к своему другу. Мы пили. Кто-то готовил мясо. Мы курили траву. В какой-то момент, уже на рассвете, лежа без сна в незнакомой комнате, я послал тебе сообщение. Я знаю, что это поступок труса, но, может, я и есть только трус.

Я написал, что больше так не могу. Что все кончено.

Ты не ответила. Тогда. Может быть, и никогда не ответишь.

Я смотрю на экран. Подсветка постепенно меркнет и в конце концов окончательно гаснет, становясь совсем темной.