– А нет у меня мужа, – засмеялась Катя. – Бросил он меня месяц назад. К другой ушёл.

– Он глупец!

– Нет. Просто он не любил меня никогда.

– А давайте поговорим о любви? Вы торопитесь? – предложил мужчина.

– Только если вы угостите меня кофе, – совсем не скромно выдала Катя.

– По рукам! А вы мне будете улыбаться!

И они целый час проболтали в кафе, перебивая друг друга, смеясь и подшучивая. Оказалось, что Михаил вдовец и воспитывает один двух дочерей. И ещё час назад он не знал, что сможет когда-нибудь снова смеяться. И сегодня они договорились пойти с детьми в цирк.

А тут Валера со своей любовью, которая и не любовь вовсе…

За стеклом

Виталя прижимался носом к стеклу и пытался разглядеть сквозь дождевые змейки улицу. Окна детского дома с одной стороны выходили на проспект и именно эта сторона Виталина любимая. Здесь хозяйничала жизнь – шумная, суетливая… недоступная. Он уже большой – ему шесть. Бросаться к каждой женщине с криком "мама!", перестал год назад. В душе ещё теплился огонёк надежды, и он его сознательно не тушил. Ведь, в таком случае, не останется ничего – горстка пепла, которую быстро раздует хулиганистый ветер. А Виталя мечтал семью. И ради этой мечты он жил.

– Сегодня идём в цирк, – грустно произнесла рыжая Леночка, забираясь на подоконник к Витале.

Он молча подвинулся. Леночка не любила ходить в общественные места.

– Все с родителями, счастливые, нарядные, – картавила она, смешно выпятив нижнюю губку. – На нас смотрят, как на детдомовцев…

– Так мы же и есть детдомовцы, – недоумевал Виталя.

Он, в отличие от Леночки, любил ходить туда, где отдыхали семейные (так они их звали). Ему нравилось наблюдать за ними и представлять себя на их месте. Поэтому он всегда ждал этих "вылазок»; в такие дни он обретал семью…

– Построились, – скомандовала Таисия Львовна. – У гардероба не толкаться!

Виталя в последний раз вдохнул запах цирка и поймал на себе презрительный взгляд полного мальчика, который держал в руках облако сахарной ваты. Виталя улыбнулся ему, обладатель облака показал язык и отвернулся.

Дети толпились у гардероба, шумно обсуждая представление. Только Виталя стоял чуть в стороне и представлял, как идет за руку с мамой, вместо вон той кудрявой девочки.

– А клоун тебе понравился? – спрашивает мама.

– Мне больше медведи понравились! – отвечает Виталя, чуть заметно шевеля губами.

– Мне показалось, что они какие-то грустные.

– Они же в неволе, мамочка! Думаешь, им нравится, на мотоцикле гонять? – смеётся Виталя. – Им бы сейчас в лес, домой. – Лицо мальчика стало серьёзным. – А их специально ловят, отбирают у мам и дрессируют?

– Нет, что ты, солнышко. Они уже рождаются в неволе. Эти медвежата и не знают про лес. Для них цирк – дом родной. Хочешь сфотографироваться с мишкой? Пошли скорее…

Виталя, как завороженный пошёл туда, где медведь в красной рубахе раскрывал свои объятия всем желающим. Можно было даже забраться на блестящий чёрный мотоцикл и сфотографироваться на нем. Виталя даже рот приоткрыл, представляя, как его ладошки обнимают широкую спину медведя и он мчит с ним на мотоцикле, а мама смеется, наблюдая за ними.

– Держись крепче, не упади! – кричит она.

А Виталя машет ей рукой…

– Чего рот раззявил? Стоишь тут, как неприкаянный!

Толчок в спину и Виталя пролетел вперёд, упав на коленки. Худая женщина в пестрой кофте тянула упирающуюся девочку к медведям на фотосессию.

– Ма-ам, – пищала та. – Я не хочу! Они воняют!

– Ничего, потерпишь. Зато, знаешь, какая фотка будет! Тебе все обзавидуются! Поставишь себе на аву… Да, пропусти ты!

Это она снова Витале, теперь он ей попался под ноги, когда пытался встать.

– Ма-ам, а чего у него рукава короткие?

– Это интернатовский. Эльза, не подходи близко, может у него вши!

Нет у меня никаких вшей! Хотел сказать Виталя, но промолчал, потому что слезы, которые всегда непрошенные, покатились из глаз, хоть он и зажмурился сильно – пресильно, чтобы не пустить их.

– Павлик, ну, где же ты был, милый! Я тебя ищу, ищу…

Ласковые руки подняли его и нос Витали уткнулся во что-то пушистое, ласковое и ароматное. Он даже задохнулся от ощущения счастья и любви. Осторожно открыл один глаз и увидел сначала голубой свитер, а потом улыбающееся лицо с конопушками на носу и задорные голубые глаза, которые смотрели на него.

– Ты что плачешь, родной? Кто тебя обидел? – спросила женщина и подмигнула ему.

– Ма-ам, он не интернатовский, – снова захныкала девчонка. – Почему тогда у него рукава короткие?!

Витале вдруг стало стыдно за свою кофту, которая ему уже давно мала. Стыдно перед этой доброй голубой женщиной. Вот она сейчас увидит, что он такой нелепый и перестанет обнимать его. Но та только крепче прижала Виталю к себе. А худая пестрая дама с недоумением разглядывала стильную женщину в голубом, обнимающую бедно одетого мальчика.

– Это новый стиль, от Бэрберри, вы не знали? – вдруг пропела голубая женщина, взглянув на пеструю. – Укороченные брюки и рукава, сейчас весь Париж так ходит.

И, не обращая внимания на вытаращенные глаза пестрой, повернулась к Витале.

– Павлик, сынок, ты вату будешь?

И перед глазами Витали появилось белое облако.

"Наверное, она меня перепутала с каким-то Павликом! – испуганно подумал он. – Надо сказать, что я не Павлик!" Но ощущение счастья и семьи было такое всепоглощающее, что Виталя боялся признаться этой волшебной женщине, что никакой он не Павлик, что она ошиблась…

А потом его сфотографировали с медведем, оттерли сладкие пальцы влажной салфеткой и проводили к автобусу, где он получил нагоняй от Таисии Львовны. Но голубая женщина что-то тихо ей сказала, и та перестала ругаться. А Виталя что есть силы прижался носом к стеклу и пытался запомнить образ женщины. Теперь он будет представлять маму такой. И теперь он знает, как пахнет мама.

Дождь частил, не переставая, уже неделю. Виталя хотел забраться на свое любимое окно, но Леночка сказала, что к нему пришли.

– Там тебя мама ждет! – шептала Леночка, семеня за Виталей.

Голубая женщина стояла в коридоре. Увидев его, присела на корточки и раскрыла руки. Ноги сами понесли и Виталя уткнулся носом в мокрый плащ.

– Пойдем домой? – спросила она и Виталя кивнул.

А потом прижался и, замирая от страха, в самое ухо, смело прошептал:

– Только я не Павлик…