Волостного капитала ежегодно собирается около 2800 рублей, каковые расходуются:

жалование волостному писарю – 1200 рублей,

старшине – 500 – '' —

сторожу при правлении – 180 – '' —

прогоны волостной администрации до – 500 – '' —

отопление, освещение правления – 100 – '' —

канцелярские расходы – 200 рублей.

Запасного продовольственного магазина нет. Общеволостной запасный капитал имеется в сумме 1547 рублей 70 копеек, которые хранятся в процентных бумагах в Государственной сберегательной кассе.

В селении имеется церковно-приходская школа, помещающаяся в просторном здании, имеются две классные комнаты и помещение из двух комнат для учителя. Прежде в этом же здании помещалась миссионерская школа, но три года назад почему-то закрыта. Приходская школа существует с 1900 года, которую со дня основания и до настоящего времени окончило 30 учеников. В зиму минувшего года посещало 32 ученика обоего пола, хотя детей школьного возраста имеется вдвое больше. Всего грамотных насчитывается не более 70 человек, или 26 процентов населения.

В селении находится большая, лучшая по всему низовью Амура, церковь, имеющая три входа, но священника нет уже третий год по неизвестным жителям причинам. В большие праздники и для исполнения треб приезжает Среднетамбовский священник.

Венерических болезней не замечалось, прокаженные были в трёх семьях, но все отправлены в Николаевский лепрозорий; в настоящее время подозреваются больные проказою в тех же семьях в значительном числе, так как эти семьи, особенно братьев Нацвиных, – одни из самых больших. По некоторым данным со слов жителей, можно заключить, что в Нижнетамбовском проказа свила прочное гнездо. При обыкновенных заболеваниях лечатся своими средствами, так как врачебная помощь населению совершено не организована и, хотя в деревне находится ротный фельдшер, он имеет такое незначительное количество медикаментов (отпускается в год на 25 рублей), что к нему ввиду постоянных отказов по причине неимения лекарств, никто не обращается.

Я закончил чтение документа и посмотрел на Ивана:

– Н-да, лучше не расскажешь. Что ж это ваш народ так много пьёт? До тысячи вёдер в год. И это на сто шестьдесят человек взрослого населения! Обалдеть!

Я прикинул: если в ведре десять литров, а десять литров – это ящик водки. Да какой водки – царского разлива! Значит, в итоге получается двадцать тысяч бутылок в год на село. Можно сгореть! Да ещё по такой цене, двенадцать рублей за ведро.

– Дак работа такая. Всю зиму по морозу почту и пассажиров гоняем. Летом постоянно на воде. Нутро греть надо, чтобы хвори не одолели. А ещё, окромя местных, у нас стоит телеграфная полурота, есть и пришлые работники, и ссыльные. А водочку-то все уважают.

– Ладно, убедил, – согласился я. – Но всё равно остаётся около ста бутылок в год на человека. Да ещё самогонку, наверняка, варите.

– То ничего. Главное, что неработного и праздношатающегося люда у нас нет.

– Ещё бы, на водку-то надо заработать. Просто так никто не нальёт, – усмехнулся я. – Ладно, давай-ка обедать.

Мы принялись за свой обед.

Глава 4. ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ

Не успели мы пообедать, как двери трактира широко распахнулись. В зал ввалилась полупьяная толпа солдат и матросов, они громко переговаривались и хохотали.

– Ша, братки! – крепкий матрос, увешанный оружием, как новогодняя ёлка, внезапно выстрелил из маузера в потолок.

Толпа мгновенно утихла.

– Граждане революционной России! – обратился в зал матрос революции. – Революция в опасности, поэтому все военнослужащие в добровольном порядке мобилизуются на защиту завоеваний революции.

«Это что-то новенькое, – подумал я, – «мобилизуются в добровольном порядке»… А если я не желаю?» Но вслух поинтересовался:

– От кого защищаем завоевания, браток?

– От немцев. По призыву советской власти мы формируем эшелоны для Западного фронта.

Солдаты рассыпались по залу и стали выводить в центр зала военных. Пойманные военнослужащие понуро строились в две шеренги.

– Послушай, товарищ, – обратился я к матросу. – Мы с товарищем следуем в Питер по специальному заданию полкового комитета. Вот у меня и предписание имеется.

– Все предписания аннулируются. Враг хочет растоптать нашу свободу. Вот отобьём немца, тогда, пожалуйста, следуйте куда хотите, – безапелляционно заявил боец революции.

– Но у нас важное поручение к товарищу Ленину, – начал давить я его авторитетами.

– А товарищ Ленин сам и бросил этот клич. Он вас поймёт.

– Но ведь сейчас у нас с немцами перемирие. Я ведь сам только что с фронта.

– Ну так что ж… Сегодня помирились, завтра разми- рились.

Что же делать? Воевать категорически не хотелось, да и на вокзале нас ждали попутчики. Необходимо что-то предпринять, а то сначала стреляй в немцев, затем в классовых врагов… Такая перспектива меня не очень устраивала. «Вы и без меня управитесь. Настреляете столько, что Россия утонет в реках крови. Сначала будет красный террор, затем «враги народа». Всласть повеселитесь», – думал я.

Пока придётся подчинится, но при малейшем случае бежать.

– Пошли, Иван. – обратился я к Зимину. – Революция ждёт нашего самопожертвования.

Мы встали в строй унылых военных, здесь были и солдаты и офицеры.

В углу зала возникла какая-то потасовка. Я пригляделся, два офицера не желали выполнять распоряжение революции. Один из солдат попытался схватить непокорного офицера за руку, но, получив мощный удар в челюсть, отлетел в сторону; по пути он прихватил с собой стол и несколько стульев, после чего благополучно приземлился на пятую точку.

– Ах ты сука! Мало вы нас в окопах мордовали. Сейчас не царский режим, – просипел он, выплёвывая зуб.

– Значит мало, хамская рожа! Надо было больше! – в боевом запале выкрикнул офицер.

Солдат трясущимися от злости руками судорожно пытался передёрнуть затвор у винтовки. В это время его товарищи скрутили бунтарей.

– Погодь, браток, – широкая ладонь матроса опустилась на ствол винтовки. – Самосудов нам не надо. Мы их сейчас ликвидируем по законам революции. А ну, ребята, прислоните-ка эту золотопогонную сволочь к стенке!

Подчиненные с видимым удовольствием исполнили его команду. Понимая, что за этим последует, гражданские посетители трактира спешно покидали зал. Напротив офицеров выстроились цепочкой солдаты.

– Что, контра, не желаете защищать революцию? – зло, вращая белками глаз, прорычал матрос и, повернувшись к стрелкам, скомандовал: – Именем революции! За отказ выполнять приказ революции и унижение гражданского достоинства солдат революции – по золотопогонной сволочи пли!

В замкнутом помещении произведенный из винтовок залп был равнозначен выстрелу из гаубицы. Со стен и потолка посыпалась штукатурка.

Вот так-то. Революция не любит, когда кто-то имеет собственное мнение. Революция любит слепое почитание и кровь. Много крови. Это подтвердила на практике ещё Французская революция. Жаль только, что уроки истории нас ничему не учат.

А по сути, что такое революция? Это банальное перераспределение власти и материальных ценностей. Народ как был нищим и обманутым, так им и остаётся. Уж в этом-то я убедился.

«Кухарка должна уметь управлять государством»… Доуправлялись. Я вспомнил длиннющие очереди во всех магазинах страны. «Предметы повседневной необходимости будут выдаваться по талонам…» Всех подровняли. Настоящая свобода, равенство и братство.

Окружённые плотной толпой солдат и матросов, мы вышли на улицу, нас повели в казармы. Отправление на фронт было назначено на завтрашнее утро.

Часа в четыре утра я растолкал Ивана.

– Чего?– недоумённо посмотрел он на меня сонными глазами.

– Пора нам отсюда на вокзал двигать. Наши друзья там, поди, переживают за нас,– прошептал я в ответ.

– А может, того… Подмогнём революции?

– Что, служивый, не навоевался? Домой нам надо ехать, Ваня. Домой! Мы там нужны. А здесь пускай без нас разбираются.