Не знаю, сколько я смотрел ей вслед, но, судя по тому, что погода успела поменяться, прошло как минимум несколько часов. Я и не думал, что может быть настолько больно. Раньше для меня самой большой пыткой был тот момент, когда отец собственноручно отрезал мне крылья. Никогда не забуду эту поистине адскую боль. Я не думал, что смогу испытать что-то более сильное, но ошибался. Сейчас мне было больнее в сотни тысяч раз, чем тогда. И если та боль прошла, как только раны затянулись, то эта пройдёт лишь тогда, когда всё встанет на свои места. Если она вообще пройдёт.

Сегодня ещё как назло был выходной. На пары идти было не нужно, а мне так хотелось. Мне так хотелось увидеть Дарлин, поговорить с ней. Попытаться ей всё объяснить, но у меня даже нет возможности этого сделать.

Я ударил кулаком по стене со всей силы. Бетон треснул, пустив по стене несколько маленьких царапинок. Я никогда не понимал людей, которые говорили, что у них на сердце раны. Теперь мне стало понятно и это. Как только Дарлин покинула порог особняка, на сердце будто бы сделали несколько глубоких порезов. И теперь они кровоточили. Как иронично. У самого короля Ада болит сердце, которое нужно ему лишь для того, чтобы существовать.

Я отправился в спальню. Распахнув дверцы шкафа, я начал собираться. Раз уж у нас нет пар, то я могу провести весь день на территории Гарварда. Там всегда много всяких развлекух, вдруг выпадет возможность поговорить с Дарлин. Если она вообще станет меня слушать.

Белая хлопковая рубашка окутала мой торс, идеально выпячивая все его выпуклости. Низом послужили чёрные классические брюки из мягкой ткани с чёрным кожаным ремнем. Рубашку я заправил в них. На ноги обул чёрные кожаные туфли, начищенные до блеска. Волосы расчесал, оставив их без укладки гелем. Хаотичное расположение прядей придаёт мне более привлекательный вид. Хотя, кому я вру. Так больше нравится Дарлин, я видел, как она завораживающе смотрела на мои волосы, и как ей постоянно хотелось до них дотронуться. Как и мне до её роскошных локонов.

Дорога до Гарварда показалась мне поистине длинной. Я чувствую себя так странно. Я каждую секунду прокручиваю в голове наш с Дарлин разговор. И её глаза, когда я озвучиваю ей правду. Она наверняка подумала, что я убил их собственноручно, но это не совсем так.

До Дарлин у меня было ровно две земные девушки. Скорее, не девушки, а подруги. С одной я познакомился ещё в 1670 году. Её звали Беатрис. Безумной красоты блондинка. Длинные белокурые волосы, вечно собранные в странных тех времён прически. Пышная грудь, аккуратная осиная талия. Утончённые черты лица. Сейчас бы её явно назвали моделью, но в Берлине она была всего лишь простой служанкой. Она влюбилась в меня без памяти, а мне нравилась её детская наивность. Мы могли разговаривать часами о чем угодно, она доверяла мне всё самое сокровенное, а я показал ей свою тайну. Она по-ребячески отреагировала на правду, да и мне так были проще. Всё было прекрасно. Мы проводили время вместе днями напролёт, пока меня не стали беспокоить мои братья. В один из прекрасных дней ко мне снова явился Гидеон. Он, как и всегда, был зол на меня. Мы жёстко поспорили, начали биться друг с другом. Я вышел из-под контроля и не заметил, как случайно в драке, нанёс Беатрис удар рукой по груди. Когда я пришёл в себя, её окровавленное тело лежало на полу. Она, видимо, ударилась об угол стола, когда падала от моего сильного удара. Я ненавидел себя за это, вернувшись обратно в ад. Я до сих пор ненавижу себя за это. Оживлять людей, к сожалению, не в моих силах. Я бы обязательно её оживил.

Второй моей знакомой и вторым моим верным другом стала Изабель. Ох уж эта прекрасная чёрноволосая и такая горячая испаночка. Мы познакомились в 1986 году в Мадриде. Она увлекалась лошадьми, а я любезно согласился научить её кататься верхом на лошади. От занятия к занятию наши отношения становились более доверительными, а потом и вовсе дружескими. Наши встречи мы больше не называли занятиями, мы именовали их «дружеская беседа с дьволом». Изабель нравилось, что я дьявол. Она чувствовала в этом какую-то страсть, опасность. Её это заводило. Вообще, наши отношения были такими эмоциональными. Мы часто ссорились, но также часто и мирились. В одну из ссор и произошло то самое, что до сих пор меня гложет. Я вышел из себя. Изабель наговорила мне всяких глупостей, признавшись в любви, мы сильно повздорили. Дошло до того, что она ударила меня по лицу своей маленькой ладошкой. Я в гневе поймал её вторую руку, когда она снова попыталась меня ударить, оставив на ней сильный ожог. Она так сильно испугалась, что выбежала из нашего тайного лошадиного загона, где мы проводили сутки напролет. Она бежала невпопад, и я лишь услышал пронзительный крик боли. Когда я осмелился пойти на шум, то увидел, как над телом Изабель стоит мужчина. Он её сбил не нарочно на своей машине.

Они обе погибли из-за меня, но я не убивал ни одну из них. И не любил ни одну из них. У нас были сугубо дружеские отношения. Да, мы целовались пару раз, но до постели не доходило ни разу. Лишь Дарлин смогла растопить лёд в моем сердце. Лишь ей я смог доверить свою любовь.

***

Гарвард был наполнен весёлыми студентами. Я прошелся вдоль сада по аллее с большими деревьями. По всем кафешкам и музеям. Даже эти идиотские выставки посетил, но Дарлин нигде не было. Потом я краем уха услышал, как кто-то говорит о репетиции перед конкурсом поэзии. Я вспомнил, что Дарлин хотела принять в нём участие, поэтому направился в институт искусства.

Репетиция проходила в огромном актовом зале. Белые большие стены занимали всё пространство, их украшали различного рода вывески и надписи, кое-где висели воздушные шары и ленты, с потолка свисали какие-то странные декорации. Видимо, зал ещё не до конца был готов, но атмосфера уже чувствовалась. Тут было уютно и комфортно. Огромные панорамные окна служили единственными источниками света, что создавало атмосферу какого-нибудь романтического вечера. Безумно странное ощущение, но мне понравилось, как это место на меня подействовало. Я расслабился, расположившись на последнем ряду. Кожаное кресло оказалось гораздо удобнее, чем могло показаться. Я расположился в нём так, чтобы меня не было видно, окунувшись в мир поэзии.

Я всегда любил поэзию. Не знаю, как люди смогли додуматься до того, чтобы складывать из слов не только обычные предложения, из которых создавали прекрасные литературные прозаические произведения, но и зарифмованные предложения. Каждое стихотворение по-своему прекрасно, в него вложена не просто душа или идея, в него вложены пережитые по-настоящему эмоции автора. Я знаю это не понаслышке. Я сам пишу, причём довольно часто.

Студенты Гарварда, кстати говоря, неплохо сочиняли. Я прослушал уже около десяти человек и хотел было уйти, но вдруг услышал голос Дарлин. Я приподнялся на кресле, чтобы можно было внимательно её рассмотреть. Чёрное пышное платье, подчёркивающее её талию и грудь. Завитые в локоны роскошные волосы, ниспадающие по всему телу. И такое грустное лицо. И всё из-за меня. Дарлин читала громко, с выражением, эмоционально. Я проникся каждой строчкой.

— Жизнь моя теперь без солнца,

Ведь я без памяти люблю монстра. — она закончила этой фразой, навсегда врезавшейся в моё подсознание.

Она видит во мне лишь монстра? Но я не такой. Я должен ей это доказать. Я встал, чтобы двинуться в сторону сцены, но ноги не шли. Пришлось остаться и дослушать последнего человека. Им оказался какой-то рыжий парень. Он прочел что-то о любви, потом спустился вниз и взял Дарлин за руку. Она ему мило улыбнулась. Они о чём-то перешёптывались и смеялись, как вдруг он накрыл её губы своими.

Никто не имеет права целовать мою Дарлин. Никто. Особенно какие-то рыжие парни. С особой злостью я отправился в сторону целующихся, не понимая, как так быстро настиг их.

— Сирил, что ты творишь, твою мать? — Дарлин оттолкнула парня в сторону руками, но он снова притянул её к себе и снова поцеловал.

— Убери от моей девушки свои руки, немедленно! — я схватил рыжеволосого за воротник рубашки, оттащив его в сторону. Дарлин раскрыла рот от удивления.