Солнце ещё не зашло, но звёзды уже стремились занять главенствующее положение в сумеречном небосводе. Прохладный ветер, лелея жителей города, нёс освежение после знойного дня. Дневной оркестр природы, незаметно для слушателей,  сменился ночным. Пение птиц померкло, а  сверчки и совы набирали свою мощь. Их дуэт дополнялся несмолкаемым шелестом листьев, и этот шелест, управляемый ветром – невидимым дирижёром, становился то громче, то тише.  Вся эта незыблемая красота походила на альфреско, тщательно выведенное рукой умелого художника. Никакое человеческое вмешательство в природу, загромоздившее  своей объёмностью и плотностью все то, что и без лишних приложений "умелых" рук, в состоянии оставаться прекрасным, не в силах помрачить тот мизер, коему человек позволил существовать среди его гениальных творений.

Анет вышла из дома с тяжёлыми мыслями. Она знала, что поступает правильно, так как другого выхода не находила, но непонятное гнетущее чувство все же не покидало. "Пункт распределения должен открыться через 10 минут, – думала она, – успею до этого времени, и, возможно, очередь будет небольшой". Анет прижала пакет с документами к груди и ускорила шаг. Пункт распределения находился от её дома в двух кварталах. Она добралась до места, как и того желала, ещё до открытия. Предположение Анет было оправдано: очереди не оказалось. Через три минуты ожидания двери отворились и офисные работники приветливой улыбкой встретили первого посетителя.

После приглашения Анет зашла в кабинет. Ее встречала женщина лет двадцати пяти со смуглым лицом. Волосы, собранные в пучок, очки и белый халат придавали оттенок серьёзности и строгости. Но мягкий голос доктора развеял тяжёлые мысли.

– Я вас слушаю, – сказал доктор.

– Вот…документы, – прерывисто и неуверенно произнесла Анет, протягивая свёрток.

– Да вы не волнуйтесь так, – сказала с улыбкой собеседница, разворачивая пакет и осматривая документы, – вы решились на распределение? – спросила она, кладя на стол бумаги.

– Да, – все также робко сказала Анет.

– Вы можете заполнить заявку и через два дня привести человека на распределение. Это ваша мать? —

Анет кивнула в ответ, – я сейчас заведу карту и после, вы подпишите заявление.

– Хорошо.

– Фамилия, Имя, Отчество матери, – не глядя уже на Анет, спросила женщина-врач, внося диктуемые данные в картотеку.

– Али Люсьен Якобивеч.

– Год и место рождения?

– 19… год, город........., край ...........

– Назовите две веские причины для распределения.

– Она мешает мне жить и работать.

– Пожалуйста, конкретней.

– Она забывает куда положила ключи и я уже три раза опаздывала на работу. Ложится спать она в восемь часов вечера, а встаёт в полчетвертого утра, объясняя это тем, что это типа естественно ложиться с закатом солнца, а вставать с восходом, и, что, Бог для того и создал день и ночь, а люди все извратили…

– Такие подробности ни к чему. Достаточно сказать, как это обстоятельство вам мешает жить и работать.

– Она встаёт, как я уже сказала, в полчетвертого утра, и соответственно, мешает мне спать. Я потом вялая иду на работу и не справляюсь с нормой. Еще она…

– Двух причин достаточно, – перебила Анет врач, – подпишите здесь, – она протянула ей уже заполненное заявление. Анет подписала, не соизволив прочесть.

– В среду в 23:30 приходите вместе с пациентом.

– А раньше по времени нельзя? Это слишком поздно, боюсь она не согласится. Хотя я вообще сомневаюсь в том, что она согласится…

– Четверг на десять вечера свободно. Записать вас на четверг? – предложила врач другой вариант.

– Да, пожалуй, четверг удобнее. Спасибо.

– В таком случае жду вас в четверг.

Анет вышла из кабинета, облегчённо вздохнув. "Дело сделано, – подумала она. Обратного пути нет." За то время, что Анет была в кабинете, собралась очередь из шести человек. "Как хорошо, что я пришла до открытия, – радовалась своей предусмотрительности Анет, – а то бы просидела сейчас здесь часа три!"

Анет тихо зашла в квартиру, стараясь не разбудить мать и минуя ее комнату прошла на кухню. Налив себе чаю она включила любимую передачу – реалити-шоу "Общежитие", в которой поселяли несколько семей в один дом и они жили все вместе, как семья, не разбираясь где чей муж и где чья жена. Спали вместе, ели вместе, растили вместе общих детей и т.д. и т.п. Суть шоу в том, что там все являлось общим, о чем и свидетельствовало недвусмысленное название. Общие:  мужья, жены, рождённые там дети, которых было уже двенадцать. Никто не знал кто их отцы. Матери в этом плане имели большие преимущества. Но, несмотря на это, и матери оставалось "общими". Не было так, что мать кормила и воспитывала только своего ребенка. Она могла взять покормить "чужого", так как и он был ее. Как-то так. Это шоу длилось уже шесть лет. В нем задействовали семь семей. Самому старшему ребенку – пять лет, двум самым младшим не было и месяца. Это телешоу показывало пережитки прошлого, так как уже никто сам так не мучился – вынашивая, рожая и воспитывая ребенка. Целый канал благоразумно отвели для этой передачи. Ее можно было смотреть круглосуточно и ежедневно наблюдать кто с кем спит, моется, ругается, дерётся....

А год назад одна жена из ревности "зарезала" своего мужа. Муж поправился и остался на шоу, а жену с позором выгнали. Для выбора новой жены устроили кастинг. Все девушки от шестнадцати до двадцати пяти мечтали туда попасть. Анет тоже предавалась таким мечтаниям, но она даже не могла подать заявку, так как не подходила по возрасту. К тому времени ей минуло уже двадцать девять. И несмотря на зрелость, приписываемую людям ее возраста, Анет не отличалась ожидаемой зрелостью в суждениях, иначе бы она осознала всю недопустимость причастности к такому развратному и попирающему все разумное, предприятию, как это низкосортное телешоу.

Посмотрев обзор сегодняшних событий "Общежития", и выпив остывший чай Анет легла спать, удовлетворённая проведённым днём.

Люсьен, как всегда, проснулась в полчетвертого утра. Она была красивой и жизнерадостной женщиной, каждый день которой неминуемо и тщательно ей же самой наполнялся смыслом и счастьем. В свои шестьдесят лет Люсьен сохранила все достоинства, приписываемые женщинам сорока лет: стройность фигуры и нежность черт лица, не отягощённую глубокими морщинами. Борозды времени коснулись лишь глаз, с внешних углов которых, мелкие морщины дополняли ее лучезарную улыбку. Цвет лица имел пепельный оттенок, что никак  не помрачало красоты, а даже наоборот, как будто красило Люсьен, которой и в молодые годы был не свойственен тот живой румянец, живописуемо передаваемый  во всех стихах и прозе прошлого столетия.

Темно русые волосы,  по обыкновению, заплетались в густую длинную косу, а иногда  в две. Накинув халат поверх ночной сорочки Люсьен приступила к привычному, за много лет устоявшемуся, ежедневному порядку дел, которые значились в ее памяти по списку от первостепенных до менее важных.

Первым по значимости являлось чтение сохранившихся отрывков из Библии и благодарность, выражаемая к  Богу в молитве за новый день. После она распахивала окно, впуская в комнату прохладу летнего утра совместно с переливами птиц. Ее дочери Анет это не нравилось.

– Мама, закрой окно, мне холодно!!! И эти глупые птицы спать не дают. Я опять не высплюсь! Сколько можно!!!! – произнесла она возмущенно, проснувшись от возни матери.

– Анет, – это прекрасные звуки природы, созданные нашим Создателем. Как можно ими не восхищаться. Брось работу наконец, и ты сможешь оценить всю красоту и мудрость творения. Для жизни не нужны деньги. А нужен лишь участок земли и небольшой дом. Мы можем продать квартиру и купить такой дом. Меня очень печалит, что ты тратишь свою жизнь на бумажки и игрушки (игрушками Люсьен обычно называла все электронные устройства, машины и прочие "удобства", придуманные людьми).