– Напротив, Флавиан!! Не стоит думать о них, как о бездушных животных, – кричал упитанный гость, показывая пальцем, на котором блестело огромного размера кольцо в форме черепахи, на рабов, вносивших в триклиний новый стол, с красовавшимся посередине блюдом.

– Так как же ты прикажешь о них думать?? Может нам еще совета у них спрашивать?? – Флавиан выждал паузу и продолжал – Как только мы приехали сюда, я велел выстроить рабов работающих в полях, для смотра. И клянусь златокудрым Аполлоном, что даже он, являясь богом-врачевателем, рассмеялся бы, увидев тот сброд, который предстал пред мною. Были косые, худые, или вообще еле живые. Так вот мне интересно, если бы я спросил бы их: Что же мне с вами сделать? Ответили бы они мне по совести, мол, да!! давно нам пора на остров Эскулапа, пожили и хватит!!!! – при этом он так расхохотался, что мраморные диски, натянутые между колон, задрожали. Остальные гости, вместе с толстым патрицием, тоже поддержали шутку и рассмеялись, искоса поглядывая на рабов и подмигивая им.

– Однако, – продолжал Флавиан, уже с серьезным видом, подняв указательный палец вверх, – однако, ценить хорошего раба я умею, потому что знаю сколько сил надо потратить на обучение и воспитание, действительного хорошего раба. И сейчас, я вам это докажу!

Щелчком пальца он призвал к себе официанта, что-то шепнул тому на ухо, и официант пулей вылетел из триклиния. Публика замерла, ожидая чего-то действительно необычного. Между тем рабы сменили стол, содержание которого, приковало внимание гостей и заставило на несколько минут забыть про поспешно выбежавшего раба. Посередине стола, на огромном золотом блюде, лежало что-то не понятное. Основу его составляла мелко нарубленный зелёный салат, разложенный по всему блюду, похожий на траву. Далее, по всей площади, с небольшим отступом от краев блюда, возвышался подиум со ступеньками с каждой из сторон. Состав этого подиума, по внешнему виду, было не угадать. Он представлял собой остывшее желе прозрачно – телесного цвета, перемешанное в себе, но ровное и гладкое по краям. На этом подиуме, красовался раскрытый лепестками наружу, во всем своем цветущем великолепии, цветок. Середина его состояла из маслин, перемешанных между собой с черной икрой, а лепестки сделаны из желто-красных перцев, и политы сверху сладким соусом. Ропот восхищения послышался среди гостей. Улыбки умиления озарили не только богатые лица, но и лица прислужников. Этакого блюда, до сегодняшнего дня, не видал никто.

– Уважаемые гости, прошу пробовать. Это кушанье не любит теплых температур, и долгих размышлений.

Уже через секунду, раб в белом сюртуке, ловким движением разрезал блюдо на несколько частей и разложил гостям по тарелкам. Вкус оказался весьма необычным. Он походил на мясной суп, но при этом супом не являлся. Внешняя оболочка отдавала холодом, тогда как внутреннее содержание – теплым. Угадать основной ингредиент ни у кого не получалось, хотя попыток для этого предпринималось немало. Пирующие настолько сильно заинтриговались этим, что не скрывали друг от друга удивленных улыбок одобрения. Даже рабы, находившиеся чуть поодаль стола, тоже светились радостными физиономиями, игриво наблюдая за веселыми угадываниями патрициев, и не могущих даже примерно сообразить, что же в итоге им подали.

– Ну не мучь нас Флавиан, – сказала тоненьким тягучим голосом одна из матрон, возлежащих с правого угла стола. При этом она расправила складки туники, немного взмокнувшей от жары и такого количества съестного.

– Мы перебрали уже все возможное, и невозможное тоже – закончила его подруга, кокетливо при этом прихихикнув.

Флавиан победно осмотрел присутствующих, выискивая глазами того, кто хотел бы еще раз попробовать угадать блюдо. И убедившись, что таковых нет, несколько раз громко хлопнул в ладоши. В проеме двери появился засаленный раб, облаченный в тунику, со следами свежих капель жира на ней. Выглядел он толстым, что совершенно не подходило к понятию раб, как к токовому. Лысая массивная голова, с глубоко посажёными на ней глазами, с искренним переживанием и даже с какой-то опаской смотрела вперед, на гостей. Руки, наскоро помытые перед появлением, нервически теребили подол фартука, наброшенного на него поверх туники. Войдя, нетвердою походкой в триклиний, он стал опасливо озираться по сторонам, как зверь, которого приготовили к травле. Раб заглядывал в лица гостей, хозяина, молодого господина, в лица своих товарищей рабов, пытаясь угадать, что являлось поводом его вызова на ужин. Ведь раньше он не помнил такого, чтобы его вот так брали, вытаскивали с кухни и заставляли бегом нестись к пирующим хозяевам. Мысли самые ужасные лезли в лысую голову. Уж не подгорело ли какое-нибудь блюдо?? Уж не пересолил ли он соней?? Или самое страшное, не подавился ли кто из гостей, по его милости. Однако, увидев, что публика в триклинии находились в самом замечательном настроении, немного приободрился.

– Подойди!! – повелительным тоном приказал ему Флавиан.

Раб замер в нерешимости, потому что голос хозяина показался ему страшным. Но собравшись с силами и сделав глубокий вдох, подошел, остановившись на некотором почтительном расстоянии. Что делать дальше он не знал, поэтому замер в оцепенении, ожидая своей участи.

– Что за блюдо ты нам приготовил? – уже более мягким голосом продолжал Флавиан, видимо заметив, что повар, сейчас от страха может сознание потерять.

– Запеченный в яме, хобот африканского слона, приготовленный под соусом из розы и черного перца, – дрожащим голосом проговорил он, не смея поднять глаз. Повисла немая пауза. Повар зажмурил глаза, ожидая самого страшного приговора в своей жизни.

– Великолепно!!! Уверен, что божественная Геба, подносившая на Олимпе богам нектары и амброзию, ничуть не постеснялась бы подать им и такое блюдо – послышался голос старого патриция, развалившегося на ложе, и ковыряющегося палочкой в зубах.

– Ничего вкуснее и я не едала, – поддержала матрона, находящаяся в правом углу стола, поигрывая при этом ожерельем с крупными жемчужинами, и разглядывая повара в свои прищурившиеся глаза.

Восхищение, будто звуковая волна, начало двигаться с одной стороны, на другую, ударяясь и отражаясь обратно во фразах довольных гостей. Лишь Флавиан возлегал неподвижно, молча слушая то одного, то второго хвалящего. Когда же все умолкли, он взял со стола большой серебряный кубок, на поверхности которого барельефом красовался Посейдон, вырывающийся из моря, в пене и брызгах, инкрустированных изумрудами.

– Прими же от меня этот кубок, в знак моего довольства тобою, – обратился он к рабу-повару.

Гробовая тишина заволокла триклиний. Раб стоял опешивший и не знал, что ему отвечать. Точнее, он не мог разобрать шутка ли это какая-то, или может быть сон. Никогда в жизни, он не получал от хозяина ничего кроме брани, тумаков и пинков. А сейчас!! Он стоит перед патрициями, матронами, пред остальными рабами в лучах славы. Повару вдруг показалось, что птицы запели в саду, им вторили фонтаны, своим нежным журчанием, и все этого происходило для него одного. Он принял из рук хозяина кубок, но ответить ничего не мог. В горле стоял огромный комок, мешающий говорить. К глазам прилили слезы, а сердце забилось так сильно, что казалось его звук, заглушает все вокруг. Приняв кубок, он повалился к хозяину в ноги, стал целовать сандалии, гладить лодыжки, и всхлипывать так протяжно, что даже самые сухие сердца, растаяли в эту минуту. Флавиан жестом приказал рабам забрать растроганного повара, потому что тот, в нежном порыве, ничего вокруг себя не видел и не слышал, в том числе и приказания хозяина отцепиться от его ног.

– Вот и конец нашего спора, мой друг, достопочтенный Кандид. Хороший раб и живет по-хорошему, коли может доказать, свою состоятельность и нужность господину. А плохой, – он задумался, ковыряя зубочисткой во рту, – плохой, значит не смог за свою жизнь научится ничему путному, был скотом, обязан скотом и подохнуть. Что тут еще надо говорить? – и после не долгой паузы, добавил, – Хотя я считаю Сенеку, наидостойнейшим оратором, и величайшим философом Рима, все же не согласен с ним в некоторых деталях. Раб должен знать свое место, и обращаться с ним, как будто бы с равным. …… Никак не возьму в толк, что же он этим хотел сказать??