– Чтой-то тут происходит? Ты чего это мамину блузку треплешь? – бабушка выглянула из кухни как всегда неожиданно.

– Бааа! – заканючила я. – Мне надо белое платье и корону!

– Ага! И хрустальные башмачки! – ответила бабушка и скрылась в кухне.

– Бааа! – ныла я, следуя за ней. – Ну я же выступаю, я буду девочка-принцесса-русская красавица, я же не могу идти в красном платье с жабо (единственное мое парадно-выходное платье, привезенное отцом из Германии)!

– Ну почему же не можешь? Вполне себе. Красное – значит красивое, значит, принцесса, – отвечала бабушка, отмеривая муку.

– Я уже на утреннике седьмого ноября была в нем, и я тогда не была принцессой! – расстроилась я. – Ты тогда говорила, что день седьмого ноября – красный день календаря, вот и красное платье подходит отлично!

– Правильно говорила, – соглашается бабушка, взбивая яйца с сахаром.

– Бааа, ну мне надо белое! БЕЛОЕ! Платье! – с выражением сказала я и протянула руку к тесту.

– Геть! – буркнула бабушка. – Иди сними блузку мамину, помой руки, потом будешь за тесто хвататься.

– А платье? – не отступала я.

– Ну, сейчас пироги испечем и что-нибудь придумаем.

– Уррра! – обрадовалась я и помчалась к шифоньеру, повесить мамину блузку на плечики, но на полдороге вспомнила: – а корону?

– Ну, корону, я не знаю. Где ж я тебе корону-то возьму?

– А сделать? Давай сделаем? – с надеждой воскликнула я.

– Платье я тебе смастерю, из старой простыни белой. Есть у меня. Накрахмалим, кружева пришьем, не переживай. А вот с короной – увы! Я не умею корону, – сказала бабушка, раскатывая тесто и вырезая из него круглые лепешки.

– Бааа, а у нас кордон есть? – не отставала я, глядя, как круглые лепешки и фарш превращаются в бабушкиных руках в пирожки. Правда, пока еще белые, не румяные, не загорелые в печи.

– Какой такой кордон? – удивилась бабушка.

– Ну, такая бумага толстая! – пояснила я ей, непонятливой.

– Картон! Кар-тон, – рассмеялась бабушка. – Не думаю, что у нас есть картон. Хотя постой! – водрузив последний пирожок на противень, она сполоснула руки, вытерла их полотенцем и вышла из кухни.

– Вот! Пойдет? – в руках у бабушки была коробка от папиных чехословацких туфель. Можно вырезать из донышка саму корону, а потом мы к ней резинку привяжем. А?

– Хм… – я задумалась, – а тут буквы! Не наши какие-то, – сказала я, разглядывая коробку.

– Ну подумаешь, буквы, можно белой бумагой заклеить!

– Или ватой! – осенило меня. – У Юльки в том году была корона! – я аж зажмурилась, представляя. – Такая корона! На ней вата! А на вате блестки! И бусы!

– Ну, бусы-то мамины оставь, положи на место и не тронь! – нахмурилась бабушка. – Блестки, говоришь?

– Ну да, такие… хм… ну, блестящие! – развела руками я.

– Давай так. Я займусь платьем, а с короной, может, завтра?

– А мы успеем? – волновалась я.

– Успеем! – ответила бабушка и открыла заслонку в печи. – Сейчас пироги испечем, поужинаем, я тебя обмеряю и попробую придумать тебе платье, хотя швейная машинка барахлит, а папа твой уже месяц ее «чинит»!

– Ба! А давай как у Пугачевой! Такое! – я опять развела руками, пытаясь изобразить платье как у Пугачевой.

– А что? – ухмыльнулась бабушка. – Думаю, с этим мы справимся!

Старая, тонкая от времени, но чистая, без единого пятнышка, простыня была извлечена из шифоньера. Сложена треугольником, как платок, от которого бабушка отрезала излишки. Получился такой большой белый квадрат. Опять сложив квадрат по диагонали и еще раз треугольником, сверху вырезали дырку для головы. Примерка только огорчила меня – я стала похожа на привидение, а не на принцессу. Нос моментально покраснел, сморщился, и в глазах заблестели слезы.

– Знаешь, кому полработы не показывают? – ухмыльнулась бабушка.

– Дураку, – ответила я, шмыргая носом.

– Правильно, – кивнула она, отложила ткань на край стола и вытащила пироги из печи.

Я втянула носом горячий дух пирогов и слегка успокоилась.

С антресолей была извлечена коробка с новогодними игрушками и мишурой. Дождик, такой нарядный, блестящий, не простые серебряные нити, а закрученные в жгутик, а от него шли пушистые полосочки. «Импортный», – сказала бабушка и ухмыльнулась.

Я с восхищением следила, как ловко бабушка приметывает этот дождик к подолу моего балахона, обшивает им горловину, – платье мне уже нравилось.

– Только ты не сильно крутись в нем, а то отвалится все, хотя я вроде крепко пришила. Иди, померь!

Я с готовностью скинула одежку и напялила это сокровище, уже больше не похожее на костюм привидения.

– Ну, вот тут пояском прихватить, можно даже маминым, от ее люрексового платья, только не потеряй пояс-то, – бурчала бабушка, явно любуясь своей работой.

Платье получилось необычное, не такое как у всех, из накрахмаленной марли. Маминым широким поясом меня обмотали два раза, вывязав сзади огромный бант. Но короны-то не было!

В садике девочки хвастались своими платьями снежинок и коронами со снежинками, а я молча переживала, что короны-то у меня так и нет.

Вечером я попыталась разломать коробку, которую мне дала бабушка, но не смогла.

– Ба, а когда приедет папа? – вошла я в кухню.

– Завтра. Давай-ка умываться, пижаму и спать готовься. Бродишь тут.

– А корона? – чуть не плакала я.

– Ну, корона… А может, просто бант повяжем?

– Бааааа! Ну, какой бант! Корона нужна. Я же принцесса! – расстроилась я.

– Да как же мы с тобой ее сделаем? – отмахнулась бабушка.

– Баааа, – рыдала я, потеряв всякую надежду.

– Что за шум, а драки нет? – мама пришла с работы и, снимая шубу, заглянула в кухню.

– Ишь, прынцесса у нас тут рыдает. Короны у нее нет! – хихикнула бабушка.

– Мааа! – еще горше залилась слезами я.

– Ну и что, что нет. Зато у тебя самое красивое платье! – мама поцеловала меня в макушку.

– Одно платье без короны не считово!

– Не что?

– Не считово! – очень уж мне нравилось это выражение моего старшего брата.

Мама с бабушкой переглянулись.

– Я те дам «не считово»! Иди умывайся, и спать! – буркнула бабушка.

Ночью мне снилась корона. Фигурная, с бусинками, переливающимися на белой вате, с блестками. А утром я обнаружила на кухонном столе именно такую корону. Только даже лучше. И задохнулась от счастья:

– Бааааа! Откуда корона такая! Красивая! – Я подносила свое счастье к глазам, трогала пальчиками осколки от новогодней игрушки, накрепко приклеенные к вате. Стеклянные бусы, которые мы всегда вешали на елку, обрамляли корону. А в центре была огромная снежинка, выложенная стеклышками. Это было чудо!

– Ты пальцами-то не очень ковыряйсь, стрекоза, – улыбалась бабушка, – а то поотклеивается все. Пусть лежит подсыхает. Мама полночи ковырялась с этой короной-то.

– Урррррррррррррра! – прыгала я по кухне. – Но, ба! А как ее надевать на голову?

– Подсохнет все, мы резинку-то и втянем, не переживай. Вот тут и тут, – показала бабушка, – проделаем дырочки и втянем резинку.

Мне очень хотелось рассказать всем в садике про мою корону, но я молчала, и только на последней репетиции к утреннику (всех ГЛАВНЫХ участников праздника освободили от тихого часа!) Анна Федоровна спросила, у всех ли всё готово к выступлению, и я кивнула, улыбаясь.

Назавтра корону с прилаженной резинкой (я могла бы соврать и сказать, что все с этим делом прошло гладко, но не буду, – безусловно, я решила приделать резинку сама, но увы и ах! Дырка для резинки поехала и оторвала угол короны. Я рыдала. Бабушка бурчала. Мама вздыхала. Но резинку таки закрепили) упаковали в целлофановый пакет, а потом еще и в газету. Платье несла мама на плечиках, сверху прикрыв старым болоньевым плащом.

Перед утренником мы пошли переодеваться в нарядное. Я вытащила платье и корону из шкафчика. Сердце мое прыгало. Александра Ивановна и мамы других девочек помогали нам наряжаться. Моей мамы все не было. Я изо всех сил старалась не разреветься. Почти все мамы пришли. А к некоторым даже и папы, и бабушки, а я одна. Положив корону на скамейку, я развернула платье.