• Д. Волков: «Свое положительное отношение к фигуре вождя участники фокус-групп сегодня объясняют еще и тем, что „при Сталине было больше порядка”. При этом представление о порядке также подвержено влиянию текущей политико-экономической конъюнктуры. Отличительной чертой текущего момента является то, что наши респонденты чаще вкладывают в понятие порядка не только „низкие цены”, „уверенность в будущем”, „заботу государства о людях”, но и „борьбу с коррупцией”. По словам участников фокус-групп, Сталин „никаких дворцов после себя не оставил”, „оставил только пару сапог”. Он и сам был „бессребреник”, а свое окружение „держал в ежовых рукавицах”. При нем „не было олигархов”, „нельзя было слямзить несколько миллиардов и гулять на Мальдивах”. Такое оправдание диктатора содержит очевидные отсылки к сегодняшнему дню: сталинское руководство противопоставляется нынешнему» [2];
• К. Пипия: «Если посмотреть на динамику общественного мнения, то и в пик одобрения власти, в пик подъема консолидации и прочих связанных с Крымом историй, отношение к Сталину уже стало улучшаться. Тогда в принципе все были молчаливо довольны в угоду внешнеполитическим интересам. Другое дело, что, да, действительно, за последний год все данные, касаемые каких-то громких скандалов, связанных с коррупцией, данные, особенно касающиеся материального положения семей, личных доходов, доходов домохозяйств, демонстрируют отрицательную динамику, после пенсионной реформы рост запроса на социальную справедливость, естественно, вырос. Сталин заиграл новыми красками, потому что стали в значительной степени рассматривать не только как человека, который привел к великой победе, а мы знаем, что великая победа, по данным опросам любых служб общественного мнения, повод номер один для национальной гордости был и остается» [3].
И еще Гудков увидел коммерческий характер этого феномена: «Сталин – это, помимо всего прочего, еще и очень выгодное предприятие, хорошо продаваемый бренд. Смотрите, сколько книг про Сталина, сколько календарей со Сталиным, вечеров со Сталиным. На них ведь тоже зарабатываются и пилятся какие-то деньги. Сталин – это бизнес, такой же выгодный и вредный, как кока-кола или сникерс. Сталин – это современный сникерс России: сладкое – это и антидепрессант, и временно заглушает чувство голода. Я уже давно воспринимаю его исключительно как миф, бренд, условную фигуру, а миф и бренд тоже могут развести общество на полюса».
Тут следует добавить и то, что или устремления власти совпали с настроением населения, или медиа их навязали гражданам, объединив «величие страны» и Сталина. Если сложно гордиться положением дел, приходится переключаться на величие, поскольку величие слабо поддается объективным оценкам. Это опять феномен сопоставления «холодильника» и «телевизора», когда реальность в холодильнике, а величие – в телевизоре.
«Хождение» вокруг фигуры Сталина является маркером, демонстрирующим, куда именно движется страна. Но, по сути, он является «защитой» от населения, позволяя ворочать миллиардами под его прикрытием.
Л. Арон видит осознанную политику В. Путина, которая строится на этом феномене: «Он позиционирует себя в последнее время, главным образом после 2012 года, как русский патриот. Но на самом деле, как мне кажется, гораздо важнее то, что он советский патриот. Вот этот советский патриотизм, который демократы 90-х и 80-х годов не считали за реальность, он не только почувствовал, что вполне реален, но и почувствовал, что может служить хребтом его легитимности. Отсюда ностальгия по сверхдержаве, которую отняли, украли обманом, уничтожили, она, как выяснилось, представляет собой колоссальную политическую силу. Потому что миллионы, может быть даже не зная об этом, это переживали, а Путин это все оседлал в политическом смысле» [4].
Сейчас в связи с двадцатилетием нахождения Путина у власти вскрывается множество интересных деталей о виртуальностях тех конкретных выборов ([5–7], см. также сайт А. Илларионова – aillarionov.livejournal.com). Как это произошло и с выбором Ельцина [8–9]. И это понятно, поскольку всегда лучше покупается вымысел, чем правда. Не забудем и часто повторявшуюся Г. Павловским информацию, что Путина подводили под образ Штирлица, поскольку именно такого киногероя россияне по социологии видели своим президентом.
Точно так и перестройка была коммуникативным, а не информационным проектом. Просто приведем пример:
• С. Кургинян, отвечая на вопрос «Насколько то, что произошло с нами, было запланировано Западом?», говорит: «Каждая сторона планирует. Мы планировали развитие их процессов. Они – наших. Кто сработал лучше, кто хуже. Но тем планам, которые имели на нас американцы, им, конечно, задурили голову восточноевропейцы и наши советологи: Кацелененбоген, Бирман, Янов. Эта братия внушала совсем нетот образ СССР. Удар был нанесен совсем не той силы, не в тот момент и не так. Система начала выходить из-под контроля, и сегодняшнее состояние дел их, конечно, не устраивает. А это значит, что на самом деле работают не только они. Скажем, как строились „бархатные революции” в Европе? Приезжал Грушко или кто-нибудь другой из КГБ, и дальше они совместно с местной службой безопасности делали переворот. Расследование Гавела это прекрасно показало. Но с другой стороны, в Чехословакии Михаил Сергеевич хотел видеть Млынаржа Зденека, своего приятеля. Как появился Гавел – уже отдельный вопрос. В каждом случае на замысел по обрушению из КГБ накладывается замысел ЦРУ, а на это уже третья игра – Германия. И третья как раз и побеждала. И побеждает в нем не первый и не второй. Конечный вариант всегда гораздо более подл, чем кто-либо там что-то планирует… Иногда получается то, что не планирует никто. И вопрос только в том, почему наша собственная воля оказалась такой слабой. Даже если бы не случилось, что главное ведомство страны, которое этим должно заниматься (КГБ), это все просто сдало Ельцину и поиграло в еще одну интригу шутовскую (или бесовскую, как хотите…). Даже если бы они победили…Так что ничего сделано не было. Все было фарс и очень искусная комбинация. Но эти комбинации я не придумывал. Для этого нужно иметь другую степень нравственной свободы, чтобы в такие игры играть То, что делали, – это, по большому счету, делали тени. И я отрицаю только одно, что это может быть РЭНД и Си-Ай-Эй – это не эти ведомства. Это были гении с очень большой степенью культуры. Может быть, они из СССР. Но это не американские службы, это не их почерк. Может быть, в Великобритании есть специалисты, способные нарисовать такие схемы» [10].
В этом высказывании слишком много всего, но главным остается то, что никакие подобные большие проекты не могут идти без участия всех сил, как своих, так и чужих, поскольку в любую минуту все может выйти из-под контроля, а этого не хочет никто. Можно даже вспомнить, что Горбачева предупреждали из-за рубежа о ГКЧП.
К тому же, как проясняется сегодня, и сам Горбачев не был главным игроком. Сотрудник международного отдела ЦК КПСС В. Матузов акцентирует: «Я считаю, что центральной фигурой, которая осуществляла переход от „перестройки” к перестрелке и нынешней ситуации, был Евгений Максимович. Полагаю, что Борис Ельцин и Горбачев были людьми второстепенного плана. Это была внешняя картина. А реальный механизм, который контролировал весь процесс – до перестройки, перестройку и после перестройки, когда формировались всякие австрийские институты, был завязан на Примакова и других наследников плана Андропова» [11].
И еще: «КГБ был системой, которая не позволяла отклоняться от генеральной линии. Андропов, сам создавая эту систему, понимал, что если информация попадает в нее, то она автоматически становится достоянием многих сотрудников, которые могут быть недовольны той или иной политической позицией руководства. Поэтому дальнейшие изменения („перестройка”) осуществлялись не на базе КГБ, а с помощью КГБ, но за рамками КГБ. Откуда появился Примаков? Это не система КГБ. Он из боковых отростков, которые создал Андропов, будучи уже председателем КГБ и членом Политбюро. Директор Института США и Канады Георгий Арбатов, директор ИМЭМО Николай Иноземцев, директор Института востоковедения Бободжан Гафуров. Это были параллельные структуры, которые дублировали КГБ. Внешне они работали в связке с партийным аппаратом. Но в реальности эти институты были настолько сильными, находясь под покровительством Андропова, что влияние на них руководящих отделов ЦК равнялось нулю».
