Находящиеся под КГБ доверенные структуры вели СССР к развалу, поскольку именно так можно было получить не только вхождение СССР в Европу, но создание последующего противостояния Европы и США во главе СССР. Но, вероятно, и Запад считал эти мысли, и собственные ошибки в подборе людей, а также сама смерть Андропова не дала этому плану осуществиться. Он остановился посередине.
По поводу кадров есть такое свидетельство: «Как позже вспоминал близкий к генсеку академик Георгий Арбатов: „Андропов просто не знал и не видел людей, которые могли бы заменить тех, кто достался ему по наследству”. Массовая чистка советских партийных и хозяйственных кадров, проведенная при Андропове, привела к тому, что места уволенных и осужденных заняли карьеристы еще более низкого пошиба. Вскоре именно эти люди начали перестройку. Во многом она стала следствием нарушения Андроповым ключевых пактов, сплачивавших советскую элиту» [14].
Где же место в этой модели интеллигенции и виртуальному пространству, который она создает? Вспомним, что и Горбачев однотипно с уже ушедшим Андроповым ничего не говорил о своих истинных целях. Он вещал о возврате к ленинизму с человеческим лицом, хотя и не собирался ничего подобного делать.
Таким же образом Андропов создавал структуры, делающие все, что противоречило их целям и задачам. В первую очередь речь идет об управлении Бобкова, которое, вероятно, было призвано не так защищать советскую идеологию, как разваливать ее.
Сегодня о нем пишут следующее: «Особой гордостью Андропова стало созданное им Пятое, идеологическое, управление КГБ, состоявшее из разнообразных отделов: творческой интеллигенции, молодежи, спорта, национальных отношений, религиозных организаций, отделов по борьбе с сионизмом и с диссидентами. В каждом отделе – тысячи сотрудников. Работать в Пятом управлении было выгодно: некоторые чекисты охотно „способствовали” своим родственникам и знакомым и „решали вопросы” с поступлением в престижный вуз, а сами стремились попасть в туристические группы, творческие или спортивные делегации, отправлявшиеся за рубеж. (К слову, Андропов считал, что советские туристы подвергаются за границей особой опасности вербовки иностранными разведками, и как мог, ограничивал выездной туризм.) Развивалась сеть доносителей. В нее, в обмен на решение бытовых (например, квартирных) проблем или содействие в карьере, втягивались неустойчивые представители интеллигенции. Так шел „сбор материалов” на композитора Дмитрия Шостаковича, драматурга Виктора Розова, сатирика Михаила Жванецкого, философов Юрия Карякина и Сергея Аверинцева, многих других. Велась тщательная перлюстрация почты. (Как-то КГБ перехватил письмо Александра Бовина, входившего в группу спичрайтеров Леонида Брежнева, в письме автор сетовал, что тратит талант „на службу ничтожествам”; Андропов, опасавшийся, что его опередят, доложил о письме лично Брежневу, и Бовина выгнали из ЦК.) [15].
И еще: «Андроповский КГБ организовал тотальную прослушку телефонов, квартир, дач, служебных кабинетов. «У меня на прослушивании телефонных и просто разговоров сидят молодые девчата. Им иногда очень трудно слушать то, о чем говорят и что делается в домах людей. Ведь прослушивание ведется круглосуточно», – сокрушался „хозяин Лубянки”. „Под колпаком” оказались не только „ненадежные” граждане и иностранцы, но даже члены Политбюро. Соратники Брежнева прекрасно понимали, что обслуга докладывает о каждом их шаге и у генсека (Брежнев и не скрывал) есть досье на каждого из них. Не чурался доносов и сам Андропов: например, „писал” в ЦК на главного редактора журнала „Новый мир” Александра Твардовского, хотя уверял, что это любимый его журнал. Цензура не пощадила Театр сатиры, „Ленком" и, конечно, Театр на Таганке. Вынужденная эмиграция главного режиссера Таганки Юрия Любимова, как и Иосифа Бродского, Александра Солженицына, Александра Галича, Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, Владимира Войновича, Василия Аксенова, Георгия Владимова и других – дело рук КГБ андроповского закала».
Путч открывал двери к новому этапу, поскольку психологически большинство людей не хотело восстановления СССР, и теперь они в этом укрепились. До путча их кто-то вел, после путча они решили, что это они сами являются создателями своей судьбы.
Кстати, из тех времен все запомнили неясность поведения власти. Но такая неоднозначность была и в прошлом. Кургинян говорит об Андропове: «Я не знаю, что было в этом двойном дне, но я твердо знаю одно – это был очень сложный, очень тонкий человек, очень сильный, очень глубокий. И я не знаю, чего он хотел и по этому поводу уже есть разные версии. И если мы сейчас с вами не внесем здесь порядок, если не возобладает исторический, строгий подход, то его место займут самые бредовые конспирологические россказни, самые странные мифы» [16].
В нашей истории больше темных мест, чем открытых. И даже после десятилетий по всем важным вопросам хранится серьезное молчание. А когда умрут последние свидетели событий, как бы исчезнут и сами события. Их заменят телесериалы, которые зрители будут считать единственно правильными.
Интересные, но странные по большей степени открытости, чем это принято, оставил помощник Андропова по работе в политбюро И. Синицин, например, о Е. Евтушенко: «Точка зрения Андропова и Брежнева победила. Солженицына не посадили в тюрьму и не сослали в Сибирь. Договорившись по тайному каналу с Баром и Брандтом, Брежнев согласился выпустить писателя в ФРГ. С грозными, но фактически пустыми формулировками ТАСС и газета „Правда” сообщили, что 13 февраля 1974 года писателя выслали рейсом „Аэрофлота” Москва – Франкфурт-на-Майне в Западную Германию. Благодаря Андропову Солженицын получил возможность вскоре соединиться со своей семьей и получил разрешение на вывоз за границу своего огромного и ценного архива.
В день депортации лауреата Нобелевской премии и публикации Указа Президиума Верховного Совета СССР о лишении его советского гражданства произошла еще одна история, носившая скорее курьезный характер. Случайно, задолго до высылки Солженицына, на тот же день в самом почетном месте для деятелей культуры и политики – в Колонном зале Дома союзов, расположенного в центре Москвы, была назначена встреча читателей с очень популярным поэтом Евгением Евтушенко. Евтушенко славился своим вольнодумством. Вероятно, поэтому, опасаясь превращения вечернего сольного концерта поэта в манифестацию московской интеллигенции против утренней высылки Солженицына, 5-е управление КГБ через учреждения политической цензуры отменило вечернюю встречу Евтушенко с читателями.
Поэт узнал днем 13 февраля о высылке любимого писателя и отмене собственного концерта. Евтушенко был разъярен. Он позвонил по имевшемуся у него прямому номеру телефона в кабинет Андропова и выразил ему свое глубочайшее возмущение обоими фактами. Я стал невольным свидетелем этого разговора, докладывая Юрию Владимировичу очередные бумаги политбюро.
Андропов мрачно выслушал известного ему, видимо, не только заочно поэта. Настроение у него, понятно, в тот день было отвратительным. Но он любезно сказал Евгению Евтушенко: „Ну что ты, Женя! Если хочешь поговорить, то приходи ко мне сейчас!” На другом конце провода, видимо, не знали, что ответить на приглашение грозного председателя КГБ. В трубке раздались гудки отбоя. Юрий Владимирович продемонстрировал мне эту трубку с прерывистыми гудками и обиженно сказал: „И что это он так испугался?! Я ведь действительно хотел с ним только поговорить!..” Как я узнал на следующий день, Евтушенко тогда отнюдь не проявил храбрости. Он исчез из Москвы и спрятался где-то у друзей в деревне, опасаясь, видимо, недреманного ока КГБ. По этому поводу Филипп Денисович Бобков, начальник 5-го управления, только загадочно улыбался…» [17].
И о Куусинене, имя которого несколько раз слетало с уст Андропова в этой книге, говорится следующее: «Излагая кратко биографию Отто Вильгельмовича Куусинена, его принадлежность к подпольной и разведывательной деятельности Коминтерна, направленной на разжигание мировой революции и беспорядков во всех странах мира, а затем его работу в верхушке ЦК КПСС, посвященной, очевидно, той же цели, я хотел бы обратить внимание прежде всего на то, что именно Куусинен был тем крупным, международного масштаба деятелем, который первым стал покровительствовать Андропову. Куусинен, пользуясь своими скрытыми, но достаточно близкими отношениями со Сталиным, сумел вытащить Юрия Владимировича из «ленинградского дела», главные партийные фигуранты которого в Ленинграде и по всему северо-западу страны были расстреляны или репрессированы в 1949–1950 годах. Андропов остался в живых и стал вторым секретарем партийной организации Карело-Финской союзной республики. В этом проявилось то обстоятельство, что видный деятель КПСС и Коминтерна явно „положил глаз”, что называется, на молодого и талантливого партийца Андропова. Он явно увидел в нем, как и Сталин, достаточно перспективного деятеля. Юрий Владимирович был моложе Отто-Вилли на тридцать три года и стал любимым учеником Куусинена. В 1952 году Куусинена переводят на работу в Москву. Почти сразу вслед за ним покидает Петрозаводск и Юрий Владимирович Андропов. Сначала, еще при Сталине, Андропова назначают инспектором ЦК КПСС в отдел организационно-партийной работы, что было тогда и осталось при всех генсеках признаком высшего доверия и скорого продвижения выше по службе в партийном аппарате».
