Все это говорит о, наконец, получившим новые задачи и набравшем силу ведомстве КГБ. Тем более Андропов все время расширял его, пугая членов политбюро диссидентами и происками Запада. Это пытаются объяснить пережитым им страхом во время венгерского восстания.
Е. Альбац пишет о работе Бобкова: «Специалистом номер один по беседам с теми, кого потом заносили в число доверенных лиц, в КГБ считали все того же генерала Филиппа Бобкова. В числе его собеседников были многие хорошо известные и сейчас стране люди. Я не буду называть имен, поскольку документов не видела, а полагаться на хорошую память, назовем это так, своих собеседников из КГБ не считаю возможным. Исход таких дружеских бесед был разный: по одним данным, на „доверенных лиц” в КГБ заводили специальные карточки, по другим – далеко не на всех. Знаю, что кому-то Бобков и помогал, например, выехать за рубеж. Однако сомневаюсь, что делал он это совершенно бескорыстно. Профессионал» [29]
Сегодня мы многого не знаем и больше не узнаем. Ведомство это станет открытым тогда, когда это будет уже никому не нужно. Но функционально его задачи понятны, просто на выполнение их были брошены иные силы.
Бобков – неординарный человек, но он был представителем ординарного ведомства, функцией которого было подавление «разномыслия» всеми доступными методами. В этом случае были определены две тысячи человек, с которыми система решила играть в кошки-мышки. Можно сразу догадаться, что главными критериями этого отбора были два:
• значимость и статус в стране;
• контакты с Западом.
Второй пункт важен тем, что возникает возможность давления: не будешь слушаться, не поедешь или не издашь книгу.
Такие «мягкие» типы наказания все равно были «жесткими» для творческого человека, поскольку это и было наиболее интересным для него.
Вернемся еще раз к вопросу, зачем и почему были созданы определенные послабления для верхушки творческой интеллигенции, только верхушки действительной, которая не была связана с бюрократическими постами.
Тут возникает множество ответов. Перечислим их:
• гипотеза выпускания пара: система не может все время держаться в напряжении, надо давать возможность снимать это напряжение, актеры, режиссеры, литератор, идя на грани дозволенного, дают возможность разрядить обстановку;
• Андропов хотел иметь приличный вид на Западе, поэтому его не интересовали те возможные шаги, которые будут называться «кровавыми»;
• всегда лучше иметь управляемого политического противника, чем неуправляемого;
• «профилактика» затрагивает, поэтому такой подход мог приостановить многих от не тех поступков или слов.
И поскольку Андропов и, соответственно, Бобков играли сразу несколько политических игр, не следует исключать и того, что «не репрессивная маска» была нужна для следующих шагов, которые иногда называют планом Шелепина – Андропова, предполагающим конвергенцию с Западом, чтобы на следующем этапе подчинить его себе. В этом случае следовало моделировать более демократическую атмосферу в стране, которую готовили к конвергенции с Западом.
Возглавив КГБ, Шелепин существенно изменил состав работников, привлекая людей с высшим образование и без прошлого опыта работы в этой сфере: «У комсомольских и партийных работников, возможно, и не было опыта, но у них руки не были в крови. Существенно, однако, что они и собраны были Шелепиным для решения новых, поставленных им задач, где силовые методы сменялись идеологическими и дезинформационными» [28].
Вот еще мнение Григорьянца по поводу «плана Шелепина»: «Особенно важным оказывается выделенная в „плане Шелепина” роль советской и зарубежной (красной и розовой) интеллигенции, усиление ее роли в неизменно агрессивной политике советского государства. Не менее важным (а скорее даже – более) для всей дальнейшей истории Советского Союза и России является осознанный и крупномасштабный переход от кроваво-элементарной репрессивно-тиранической политики в отношении российской интеллигенции к гораздо более сложной, предусматривающей манипулирование, влияние на общество с ее помощью, с помощью создаваемых или управляемых КГБ организаций. Эта поставленная уже Шелепиным задача была поразительно реализована его преемниками и в конечном итоге стала идеологической опорой захвата верховной власти в стране Комитетом государственной безопасности декоративного характера восстановленного диссидентского движения и созданных КГБ „демократических” СМИ в годы правления Горбачева-Ельцина-Гайдара и современной российской политики в Европе» [30].
КГБ, меняя аббревиатуры своего названия, остается в той же роли. Новый инструментарий использования интеллигенции не только создавал определенную «ширму» защитного характера во внутренней сфере, но и позволял начинать новые действия во внешнем мире. И именно это в первую очередь было интересно и Андропову, и Бобкову.
О Бобкове как «главном жандарме СССР» говорит известный политолог А. Ципко, перечисляя множество его негативных действий по отношению к самому Ципко. Его общий вывод таков: «Знаю из своего личного жизненного опыта, что силовик Бобков имел куда больше власти над нами, советской интеллигенцией, чем не только ЦК КПСС, но и шеф Бобкова Юрий Андропов. И это говорит о том, что всевластие „большой” власти оборачивается всевластием конкретных людей, которые в жизни якобы защищают эту „большую» власть” [31]. Его драмой он считает то, что в голове у него была та же система ценностей, против которой он боролся: «Драма Филиппа Бобкова, на мой взгляд, состояла в том, что он нес в своем сознании такие же представления о судьбах советской системы, как и те, кого он преследовал за инакомыслие. Потому для меня и не было ничего неожиданного в том, что борец с антикоммунизмом и инакомыслием Филипп Бобков после распада СССР начал возглавлять службу безопасности у либерала и космополита, у антикоммуниста и атлантиста Владимира Гусинского». Кстати, это оказалось общей моделью – генералы, подобные Бобкову, оказались у всех олигархов [32].
Как и А. Ципко, резко высказывается о Бобкове и бывший советский политзаключенный и политэмигрант Виктор Давыдов, который говорит достаточно жестко, но он имеет на это право: «Считается, что радоваться чужой смерти нельзя. Нет, можно. Можно радоваться смерти Сталина, Ежова, Берии, Абакумова и иже с ними. Бобков был хтоническим чудовищем из той же преисподней. По уши в крови. Жестокий, коварный и лживый. Смерть каждого такого гада уменьшает количество зла в мире. И это хорошо» [33].
А. Колпакиди справедливо винит КГБ и в развале СССР, а ему как историку спецслужб мы скорее должны поверить, чем представителям этих спецслужб. Приведем наиболее значимые его высказывания:
• «Безусловно, главную ответственность за развал Советского Союза несет руководство КПСС. Но здесь есть вопрос – все руководство КПСС или его часть? Пресловутый Яковлев, главный идеолог и конструктор развала, например, и не отрицал своей роли, писал, что делал все сознательно, и еще в конце 50-х – начале 60-х годов возникла группа людей – условных заговорщиков в руководстве КПСС, которые эту задачу по подрыву идеологии и развалу КПСС осуществляли. Яковлев это не скрывал, а остальные деятели после смерти Яковлева молчат. На мой взгляд, самая убедительная версия, что центр заговора был в самом аппарате ЦК КПСС, но большую роль при этом сыграл председатель КГБ Андропов»;
• «После болезни Брежнева, когда в 1974–1975 гг. он фактически руководил страной, у нас есть свидетельства того, что Андропов задумал реформирование системы. Не совсем понятно, что он собирался делать на самом деле, ну а получилось, что именно Андропов выдвинул Горбачева в руководство. Выдвигались в ту пору не только предатели, такие как Яковлев, который сам признал, что он предатель – но еще была хитрая тактика выдвижения на руководящие посты слабых и глупых людей, которые сами „завалили” всю работу не вследствие того, что они предатели, а потому что они просто глупы от природы. Тут можно вспомнить плачущего „премьера раскола”, автора фразы: „Борис, ты не прав” Егора Кузьмича Лигачева и прочих непонятных персонажей, которые „вылезли” при последнем генсеке. Причем все они вылезли с подачи Андропова. И мы потом убедились, что были для выдвижения на руководящие посты и более компетентные, более толковые кадры»;