– Нам здесь хорошо, – улыбнулась мама, отстранившись от меня. – Не беспокойся за нас.

– Почему всё такое светлое? – спросил я, не думая.

– Ты сам поймешь, – она тихонько коснулась ладонью моей щеки.

Стало так легко на душе. Отец стоял за спиной мамы, этой хрупкой женщины, воспитавшей меня с нужной остротой. Он не сказал и слова в мою сторону, просто смотрел.

Я должен был сказать им столько слов. Я должен был помочь отцу. Я должен был проявлять больше внимания матери. Я должен был отговорить их от этой поездки. Я столько должен был, но не успел.

***

– Я принесла фруктов.

Она снова в моей палате. Я слышал, как она говорила с кем-то по телефону возле двери, прежде чем войти. Она здесь, а значит, ей что-то от меня нужно. Пожалуй, мне лучше воздержаться от ненависти какое-то время, до выяснения намерений моей гости.

Я вспоминаю о гостинцах девушки – здорово, что я сегодня смогу ими полакомиться. Ситуация паршивая, я  до сих пор не могу двигаться, речь тоже неподвластна мне. Пытаюсь заговорить, но рот не хочет мне поддаваться. Чувствую себя овощем, гниющим на больничной койке. Хочется верить, что тело не сильно изувечено. Но могу ли я это утверждать, пока сам не увижу?

– Всё-таки мне удалось напроситься к тебе, – продолжает она. – Сегодня я надела шапку, на улице похолодало, – она выдерживает долгую паузу, – врач говорит, ты, возможно, всё слышишь.

Хоть одна приятная новость – они знают, что я мучаюсь и всё слышу.

– Прости меня. Я объясню всё немного позже, когда ты придешь в сознание. Сейчас твоё состояние слабое, я, честно признаюсь, очень надеюсь на твое скорейшее выздоровление.

Я хочу заткнуть себе уши от её «бла-бла-бла». Слышать, как люди фальшивят – не лучший подарок для больного в моем положении. Что она задумала? Попахивает чем-то нечистым. Караулит меня. Кто её нанял? Какую информацию из меня хотят вытянуть?

– Вчера, пока проходила операция, я гуляла по больнице. И знаешь что? Она удивительна. Тут несколько зданий, все они соединены длинными, остекленными сверху галереями, – девушка сделала глоток какого-то напитка. – Но стоит войти в корпус, как впечатление меняется. Все стены выкрашены светло-голубым масляным лаком. Никаких выступов, выключателей: стены абсолютно гладкие до уровня двух с половиной метров. В палатах все скромненько – кровати, тумбы, стульчики, раковины, кое-где есть и вип-атрибуты: диваны, холодильники. Твоя палата, кстати, именно такая. На подоконниках в длинных оранжевых ящиках стоят цветы. Вдоль коридоров гуляют больные в вишневых халатах, шаркая шлепанцами.

Учусь видеть мир глазами других людей. Кто знает, вдруг я больше не стану прежним. Девушка всё рассказывает, и мне кажется, её клонит в сон от таких историй. Но она, стоит на своем, не сдается. Говорю же, ей что-то от меня нужно.

– Ламборджини твоя помята, – в её голосе чувствуется сопереживание. – Да и ты тут не совсем целый лежишь.

Вот умница, умеет подбодрить. Оптимистичный подход – залог успеха и процветания. Была бы она на моем месте, я бы тоже поумничал со стороны. Во мне загорается бурное желание посмотреть на мою собеседницу, остроумницу, опору и поддержку (в кавычках, конечно же).

– Не люблю больницы. И понятия не имею, что я тут забыла, – вдруг говорит она.

Звонит телефон.

Интересно-интересно. Она же не думает выходить из палаты для разговора? Пока девушка ищет в сумке мобильник, я настраиваюсь «подслушивать».

– Я помню про Портленд. Да, билет уже взяла. Что обсудить, приблизительно помню. А который час? Думаю, через часа два смогу заехать. Подумаешь, комната ещё не готова. Что, такой важный клиент? Ладно. Давай позже. Вызов по второй линии.

Она снова хлопает дверью. Портленд? Комната? Она дизайнер? Или как-то связана со строительством? Стоп. Вторая линия. Так и хочется закричать: «Сестричка, куда же ты?». В моей голове мешаются десятки вопросов. И когда же я получу ответы на каждый?

Глава 4

Мелани

Медсестра сбривает бороду Джастина, пока я сижу в сторонке и дожидаюсь своего времени. Кто бы мог подумать, я помню его мальчишкой, помню как у него только начали расти усы и он считал это символом настоящей мужественности.

А теперь я смотрю на него – обездвиженного, не поднимающего глаз, но такого же красивого, как раньше – русые волосы, немного вытянутое лицо, пухлые губы, родинка чуть ниже правого уголка губ. Смотрю, и мне хочется плакать. Прошло больше месяца, но он до сих пор не пришёл в себя. На его лице пару дней назад выскочили два больших красных прыщика – один на щеке, а второй у виска слева – наверное, это реакция на то, чем кормят больное тело Джастина.

Мысли о  моей вине в случившемся не покидают меня ни на минуту.

В окно заглядывает солнце. Октябрь. Сейчас около полудня, а я протяжно зеваю.

Не зная, чем занять себя, отправляю сообщение Эбби, своей старой подруге: «Куда запропастилась, старина?».

«Работаю в парке аттракционов уже второй месяц» – мгновенно приходит ответ. Через секунду снова пиликает уведомление от Эбби: «Зайдешь на днях?»

Эбби – крутая девчонка. Мне нравятся её темные локоны, которые она регулярно завивает. Это ей к лицу. Одно время мы были очень близки, проводили время вместе целыми днями напролет. Я врала ей, что бегу на встречу к парню, когда на самом деле спешила на очередное дело. Слишком много кровавых дел развелось в последний год моей жизни.

Как результат моей занятости, мы с Эбби стали отдаляться. Где-то в глубине души я даже радовалась, ведь ей будет не так трудно, когда она узнает о моей погибели, если мы прекратим общение на данном этапе.

«Я таю от скуки, Эб. Конечно, зайду.»

«Сутенерство больше не приносит радости?»

Я широко улыбаюсь. Как же хорошо, что она не знает всю правду обо мне. Никто не знает о моих грязных делишках. Тем лучше. Потому что, как показал мне опыт, свидетели долго не живут. Секрет уйдет со мной в могилу через десять месяцев.

Набираю ответ: «Как ты угадала?» и отправляю. Краем глаза все еще слежу за женщиной, вертящейся возле Джастина.

Доктор сообщает мне, что больной несколько раз открывал глаза. Где меня носило в эти моменты? Я ежедневно прихожу в больницу хотя бы на несколько часов. Ни разу не видела, чтобы кто-то другой приходил навещать Фишера. В регистратуре ведут учет посетителей, и он показывает, что всё же посетители у него бывают. Видимо, мы разминаемся во времени. Может, это и к лучшему.

Он симпатичный. Мне хочется верить, что у него нет девушки. Будь на его шее семья, какого бы было мне, покалечившей кормильца?

Семью Джастина я видела в последний раз на утренней церемонии нашего выпускного бала. Его мама, женщина с великолепной улыбкой, перед уходом подошла ко мне и крепко обняла, пожелала успехов в дальнейшей учебе и хорошего настроения на оставшийся вечер. Она всегда любила меня и уважала мою семью. В юношеские годы мы с Джастином были неплохими друзьями, выросли на одной улице. Помню, как он делился со мной овсяным печеньем по вечерам. Иногда мы устраивали вечера просмотров популярных фильмов с одноклассниками у Джастина дома. Его отец – большая шишка Канады. Он стал продвигаться по карьерной лестнице еще до рождения сына, всё это время их семья жила в Торонто. Затем ходили слухи, что отца сократили, и они, вроде как, отправились в Мичиган. Надеюсь, память меня не подводит.

В тот же день я последний раз разговаривала с парнем, что лежит сейчас на больничной койке. Я уезжала к тёте на пару месяцев, а когда вернулась, мой отец сообщил о переезде семьи Джастина. Я пыталась найти его, но быстро опустила руки. Социальные сети молчали, а позже его страницы и вовсе были удалены.

Я и подумать не могла, что жизнь ещё когда-нибудь столкнёт меня с бывшим одноклассником. Судьба – подлая штука. Я чуть не убила Джастина, и меня терзает любопытство, кому он перешел дорогу, кто хочет убить его.