Больше папа мне ничего не сказал. Зато подошла мама и заявила, что мне пора отдыхать, а они вернутся ближе к вечеру, чтобы накормить меня ужином. Я слышал, как они выходили из палаты, и их приглушенные голоса, когда они разговаривали с врачом в коридоре. Ко мне кто-то подошёл, я слышал звук сломанной ампулы, потом чьи-то руки коснулись моей шеи, и я понял, что там стоит катетер для внутривенных уколов. Через мгновение я уже спал.

  Я сидел в кабинете заведующего нейрохирургическим отделением, куда меня привёз отец в инвалидном кресле. Кресло было старое, у него не хватало подставки для левой ноги, и я положил здоровую левую ногу на загипсованную правую, и слушал, о чём мой отец разговаривает с врачом. Ничего нового я для себя не услышал, поэтому повернул голову, и посмотрел в окно. Кабинет заведующего находился на пятом этаже и за окном покачивались макушки елей, которые доросли только до половины этих самых окон кабинета. Я никогда не был особо наблюдательным, но за два месяца проведённых в больнице, лёжа почти без движения, и глядя в окно, научился замечать разницу между вчерашним пейзажем и тем, что принесло новое утро. Хотя на первый взгляд, ничего не менялось. Я вспомнил своих знакомых сорок, у которых было гнездо на клёне, чуть выше окна моей палаты, и то, как они сначала хлопотали, выкармливая своё голосящее потомство. Потом вместо двух сорок, оказалось четыре, и я понял, что это птенцы уже вылетели из гнезда. От родителей они отличались короткими хвостами. Процесс воспитания сорочьих детей, я не столько видел, сколько слышал. Сороки стрекотали до самого заката, а я прислушивался и старался угадать, в какой стороне больничного парка они находятся. Из окна заведующего, кроме еловых макушек ничего видно не было, поэтому я бесцельно глазел на хмурое утреннее небо и думал о том, что дождя не миновать.

  Вдруг какое-то движение поверх елей привлекло моё внимание. Мне показалось, что это воздух стал густым, буквально осязаемым. Я подумал, что протянув руку, я мог бы его потрогать. А воздух заклубился и сформировал две эфемерные фигуры. "Дедушка. А кто с ним не знаю. Хотя, это же я!" Я так испугался, что зажмурился, а когда открыл глаза, за окном никаких фигур уже не было.

  Наконец врач отпустил нас не только из своего кабинета, но и выписал меня из больницы.

  - Я не знаю, почему я это делаю. Тебе ещё лежать и лежать по стандарту твоих травм. А ты уже на костылях ходить начал. Твоя контузия никуда не делась, и чётко регистрируется на аппаратуре, но судя по твоему состоянию её уже в помине нет. - Сказал Борис Иванович на прощанье.

  В машине я спросил у папы, как выглядел Андрей. Папа встревожено взглянул на меня, минуту молчал, а потом, вздохнув, сказал:

  - Как твой брат близнец. Дома я покажу тебе его последние фотографии.

  Мой кузен даже одевался как я. Та же стрижка андеркат, даже незаметная татушка на левом предплечье в виде розы ветров, была похожа до безобразия на мою. Только у меня она была на груди. И волосы у Андрея они были светло русые, у меня тёмно каштановые. Рост, вес, походка. Я смотрел на видео, как Андрей занимается в спортивном зале, и удивлялся тому, что он предпочитал те же самые тренажёры, что и я. Но главное, что меня поразило, что мы учились в одном универе, на одном факультете, и ни разу не встретились. И никто, и никогда мне не говорил, что встречал человека похожего на меня. Если бы Андрей доучился, он бы получил специальность геохимика, а я через год получу диплом, где в графе специальность будет стоять "География".

  Через месяц я попросил отца свозить меня на могилу Андрея. Он долго отказывался, но я его уговорил. Мне сняли гипс, и я ходил не на костылях, а с тростью. Отец подвёз меня к самой могиле, и я удивился, что уже поставили памятник. Проследив мой взгляд, отец сказал:

  - Это Лея прислала деньги. - Я знал, что Лея это старшая сестра Андрея. Их отец обожал "Звёздные войны", и назвал дочь именем любимой героини саги. Сына он хотел назвать Люком, но жена не позволила, и назвала его Андреем, в честь своего отца.

  Мы присели на каменную скамейку, и тихонько разговаривали. Я рассказал отцу, как дед приходил ко мне во сне, когда я лежал без сознания. Я сказал, что дед велел мне не стремиться всплыть, а велел наоборот нырнуть вниз, чтобы проснуться. Потом я напомнил отцу, про разговор в кабинете Бориса Ивановича, и что я в это время видел за окном деда и Андрея. Отец внимательно на меня посмотрел и вздохнул:

  - Два Андрея. Когда Наташка решила назвать сына в честь нашего отца, он не разрешил, а Наташка не послушалась. Я его спрашивал, почему он так упорствовал, не разрешая, это же замечательно, что твой старший внук будет твоим тёзкой. "Не скажи. Народная примета гласит, что тёзки в родне это плохо. Не по правилам это. Начинаются перетяжки - кто кого переживёт. И не всегда старший умирает раньше младшего, бывает и наоборот. Мне мать говорила - нельзя путать ангелов хранителей. Они могут забрать обоих". Я тогда ничего не понял, и только когда погиб Андрей, начал понимать про какие правила толковал мне отец.

  Я открыл рот, чтобы спросить, что за правила такие, но вдруг за моей спиной кто-то сказал:

  - Здравствуйте, Николай Андреевич.

  Я оглянулся, а девушка, которая поздоровалась с моим отцом, отпрянула.

  - Здравствуй, Настя. Не пугайся, это Вадик. А где Гоша?

  - Сидит в машине... - Девушка смотрела на меня во все глаза, и я понял, что это жена, то есть вдова Андрея.

  - Ты иди сюда, познакомься с Вадимом, а я пойду Гошку приведу.

  Отец ушёл к машине, а Настя так и стояла на тропинке, прижимая к себе букет белых лилий, не решаясь ко мне подойти. Тогда я поднялся, а Настя, увидев мою трость, вдруг заплакала и упала на колени. Я, как мог быстро, пошёл к девушке и вдруг увидел боковым зрением, что рядом со мной кто-то идёт. "О, господи! Это же Андрей, а рядом с ним дед, он как будто его ко мне не пускает!" Когда я поравнялся с Настей, видение исчезло. Я подал ей руку, и она поднялась. И тут произошло то, чего я никогда не забуду. Отец вёл трехлетнего Гошу за руку, и вдруг тот вырвался, и с криком - "Папа!", побежал ко мне. Он уткнулся в мои ноги, всхлипывая и повторяя - "Папа, папа, папа!" Потом повернувшись к матери выкрикнул: "А ты говолила, что он больше не плидёт!" Я посмотрел на отца, а он показал мне глазами, чтобы я увёл Гошу в машину. Я наклонился, с трудом поднял мальчика на руки и сказал:

  - Ну, что, разбойник, пойдём отсюда?