Нужда всегда приводит либо к природосообразным средствам самопомощи, либо к насильственным средствам злого эгоизма, из-за которых человек, пытающийся помочь себе, почти во всех случаях сам себя лишает помощи и впадает в состояние одичания.

Я продолжаю. Природосообразность изучения любого неродного языка, как уже было сказано выше, существенно отличается по своим средствам от природосообразности средств обучения родному языку. Всё искусство заключается здесь в применении природосообразных средств, облегчающих преобразование звуков слов родного языка, смысл которых знаком ребёнку, в звуки слов другого языка, прежде ему не известные. Искусство такого преобразования в психологическом и мнемоническом отношении должно быть основано на природосообразном основании. Тогда оно даётся необыкновенно легко, несмотря на то, что полностью отходит от совершенно оторванного от природы рутинного пути, по которому обычно идёт обучение языку. Это искусство основывается на выведенном из опыта неоспоримом положении: учиться говорить – это само по себе и по начальным средствам усвоения речи совершенно не дело умственного развития, для этого нужно просто слушать, как говорят, и говорить самому. Знание же всех грамматических правил есть не что иное, как пробный камень, позволяющий определить, достигли ли у ребёнка природосообразные средства, помогающие научиться говорить и слушать, своей цели и удовлетворили ли они его требованиям. Эти правила по своему существу – без сомнения, конец хорошо упорядоченного в психологическом отношении обучения языку, а отнюдь не его начало.

Однако уже издавна при изучении любого языка, кроме родного, обучение ребёнка разговорной речи неестественно отрывали от обучения собственно языку.

Духовную сущность языка надо с помощью механических средств, облегчающих овладение разговорной речью, предварительно довести до подсознания ребёнка, прежде чем изучением правил можно и должно будет привести его к чёткому знанию языка. Правда, в отношении живых языков это кое-где признают, и этого нельзя не признать, но в высшей степени резко оспаривают это в отношении языков мёртвых. Это решительное возражение вызывается главным образом тем, что обучение мёртвым языкам в наши дни, несмотря на пробелы и ошибочность рутинных способов начального обучения, действительно достигло очень больших результатов и сделало серьёзные успехи и что на высших своих ступенях оно действительно строится на глубокой психологической основе.

Но как ни верен этот факт, всё же не менее верно и то, что в общем современное обучение древним языкам на низших ступенях ни в психологическом, ни в мнемоническом отношении нельзя признать природосообразным и в этом смысле удовлетворительным. Для того превосходного, что действительно есть в этом обучении на высших ступенях, низшие ступени не служат ни психологическим, ни мнемоническим основанием, способным в достаточной мере подготовить его и природосообразно проложить ему путь.

Я до такой степени убеждён в истинности этого, что осмеливаюсь со всей определённостью заявить: современная рутина в изучении исходных начал древних языков в психологическом и мнемоническом отношении неестественна и противоестественна. Я очень хорошо знаю, каким нестерпимым и едва ли не возмутительно дерзким покажется это слово в устах человека, не знающего древних языков и не знакомого лично с высотами, достигнутыми методом обучения этим языкам. Я, с одной стороны, полностью признаю всю свою несостоятельность судить о высших ступенях обучения древним языкам и от всей души полностью соглашаюсь со всем, что естественно вытекает отсюда.

Но, с другой стороны, я со всей убеждённостью должен присовокупить к своему признанию, что именно незнание всей изощрённости и всех ухищрений рутинных средств в ходе обучения языку помогло мне в своих стремлениях упростить средства, помогающие ребёнку научиться говорить, как и все средства обычного обучения народа. Оно помогло мне применить искусство для того, чтобы психологически и мнемонически подкрепить ход природы, сделать его эффективным и плодотворным для обучения народа. Оно помогло мне не только в этом, но и в том, чтобы глубже исследовать ход природы при изучении мёртвых языков, его психологические и мнемонические основы во всей их простоте, и сделать это так, как я, вероятно, не смог бы этого сделать, если бы до высочайшего совершенства изучил древние и новые языки с помощью лучших из рутинных форм обучения.

Я очень скоро убедился, что средства умственного образования, вытекающие из упрощённого обучения числу и форме, парализуются в своих существенных последствиях для дела образования и в общем не оказывают никакого действия, если не связаны со столь же глубоким упрощением обучения языку. Я лично не смею претендовать на более глубокую и далеко ведущую разработку упрощённого обучения числу и форме и должен заявить, что совершенно не способен удовлетворительным образом разработать эти два предмета.

Я старался личными исследованиями освоить эту одну область и приобрести способность самостоятельно действовать в ней. Вот почему я о ней высказываюсь пространнее, чем о тех отраслях элементарного образования, которых я не исследовал в такой степени, да и не могу считать себя способным на это.

Природосообразные средства обучения любому языку по существу являются природосообразными средствами развития и формирования способности к речи, следовательно, состоят в самой тесной связи с природосообразными средствами развития способности к наблюдению.

Они, собственно говоря, занимают промежуточное положение между природосообразными средствами, которыми располагает искусство обучения для формирования способности к наблюдению, и такими же средствами развития мыслительных способностей.

Формирование способности к наблюдению в качестве существенной основы средств формирования способности к речи, в сочетании с этой последней, следует рассматривать как важную основу природосообразного формирования мыслительных способностей. Следовательно, обучение языку является важной промежуточной ступенью между развитием способности к наблюдению и развитием мыслительных способностей. Образовательные средства для этой промежуточной ступени в своих исходных пунктах носят в значительной мере механический характер, да они и должны быть такими. Способность же к речи – это посредствующее звено между впечатлениями, происходящими от способности к наблюдению, и стремлением мыслительных способностей к развитию.

В пользу такого взгляда говорит и согласованность средств развития способности к наблюдению и способности к речи. Первые, то есть средства, развивающие способность к наблюдению, исходят из объектов и становятся для этой способности образовательными через познание разнообразных свойств и действий этих объектов. Точно так же и механическая сущность элементарных средств упражнения способности к речи исходит из существительных, а с присовокуплением прилагательных и глаголов, в действительности связанных с ними, она становится переходным средством, механически или мнемонически содействующим способности к наблюдению в подведении основ под средства природосообразного развития мыслительных способностей.