Недавно, когда он лежал у них в отделении с аппендицитом, у Лизы не раз возникало огромное желание вообще запустить в него чем-нибудь потяжелее. За его развязность, за его идиотские шуточки про «медицинскую секс-индустрию». Лизу это бесило до невозможности! И какой только кретин мог навязать ее профессии этот стереотип?!

Одно про него можно было точно сказать: сам он в настоящей больнице никогда не работал. Потому что, особенно после «гениальных» реформ Минздрава, если у медперсонала в стационарах и были, так сказать, тесные сексуальные отношения, то только с самой работой. После которых никаких других уже даром было не надо – дай бог только смену отстоять да домой доползти.

– Смоляков, и какая только зараза вообще тебе мой адрес дала?

– Если бы! Самому пришлось вызнавать. Иначе и телефончиком бы твоим разжиться сумел, чтобы узнавать, когда вообще ты бываешь дома.

– Для тебя – никогда. Так что убирай свой букет, он тебе в другом месте сегодня еще пригодится.

– Это в каком именно? Ты меня уже много куда посылала.

– На этот раз сам пойдешь. Не мне тебе рассказывать, где девочку можно снять. Точно лишь могу сказать, что только не здесь.

– Лиза-Лизонька, да у меня и в мыслях такого не было! Я ж к тебе от чистого сердца!

– Смоляков, чтобы отчистить твой кусок миокарда, его нужно дня три кипятить. Минимум! Причем желательно в щелоке.

– Жестокая ты девушка, Лиза.

– Я не жестокая, я злопамятная. И не забыла еще, сколько нервов ты мне вытрепал на работе. Так что сделай милость, не продолжай меня терроризировать в мирное время. А то теперь послать ведь могу уже и открытым текстом.

– Можно подумать, ты этого уже не делала.

– В относительно вежливой форме, соблюдая профессиональную этику. И не советую проверять, как это будет выглядеть без нее. Короче говоря, не буди во мне зверя, Смоляков! Уйди с дороги по-хорошему.

Он постоял, подумал. Но, видимо, даже ему, оптимисту, выражение Лизиного лица не дарило и тени надежды, потому что он решил больше не настаивать на своем.

Вздохнул:

– Ладно, Лизонька, не буду тебе надоедать. Рим ведь тоже не сразу строился, верно?

– А кто тут про Рим говорит? Тут, Смоляков, пороховой склад, к которому лучше вовсе не приближаться. Ни-ког-да! Уяснил?

– Ну типа того. Лизонька, ну прости, что я не сразу сумел тебя распознать! Иначе никогда бы не стал с тобой так себя вести! И цветы все-таки возьми. За все те неприятности, что я доставил тебе, пока у вас лежал.

– Если за все неприятности, то тут целой машины мало, – проворчала Лиза. Но букет все же взяла. – Спасибо, Смоляков. Если свои грехи кому-то начнешь перечислять, то этот можешь упоминать как прощенный.

– Так, может… – встрепенулся он.

– Про «может» и думать забудь! – не дав ему договорить, отрезала Лиза. – Давай простимся по-хорошему, пока снова не разругались.

– Ну хорошо, давай так. Рад был снова тебя повидать.

– В качестве ответной любезности скажу, что рада с тобой расстаться. Всего тебе хорошего, Смоляков, и больше не болей. По крайней мере, хирургическими болезнями.

– Постараюсь, – протянул он уже ей вслед.

А Лиза, отказавшись от прогулки по парку – даже если он сейчас сразу уйдет, настроение все равно уже будет не то, – прямиком направилась к дому.

Она уже достала из сумочки ключи и готова была приложить «таблетку» к домофону, как кто-то окликнул ее, хрипловатым таким баритоном:

– Лиза? Летяева?

Оглянувшись, она увидела рядом с собой еще одну мужскую фигуру. И не удержалась от возгласа:

– Блин, да у вас что сегодня, день открытых дверей?!

– Если я помешал, то могу уйти, – сразу ответил мужчина.

– Не надо так торопиться, – в полутени подъезда Лиза толком не могла рассмотреть своего нежданного визитера.

Бывший пациент, как и Смоляков? Но с чем хоть лежал у них в отделении?

Как ни старалась, Лиза не могла такого припомнить. Это был мужчина лет тридцати пяти на вид, высокий, худощавый, подтянутый, очень коротко стриженный. И лицо в синяках, что еще больше затрудняло опознание. Так что, не желая затягивать этот процесс, Лиза прямо спросила:

– Ты кто будешь-то, человече?

Ответ едва не убил ее наповал:

– Меня зовут Ярослав Неверов. Вы, возможно, слышали обо мне от…

– Ярик?! Господи, да откуда ж ты взялся-то? Нет, ничего пока не говори. Пойдем ко мне, там все расскажешь.

Первой Лизиной мыслью было: внук Устиньи Павловны сбежал из тюрьмы! Иначе как бы он здесь мог появиться? Ему же еще сидеть и сидеть. Но, отбросив все опасения прочь, она потащила его к себе в квартиру – слишком много была о нем наслышана, чтобы теперь смогла бы относиться к нему как к чужому.

– Входи, вот тебе тапочки, – в прихожей Лиза достала из шкафа парочку гостевых. – Сейчас я тобой займусь, только цветы поставлю в воду.

Она сняла обертку с букета роз, налила воды в хрустальную вазу. Немного подумала: куда бы это поставить? Цветы были ни в чем не виноваты, но все же были способны напомнить Лизе о том, кто их дарил. А вспоминать про Смолякова ей как-то не очень хотелось.

В конце концов она поставила их на столик, в гостиную. Потом развернулась в поисках Ярослава и обнаружила, что он так и стоит у дверей.

– Ну что же ты? Проходи! – позвала она, вглядываясь в него повнимательнее. Показалось ли ей, или она сегодня уже видела эту фигуру на кладбище? – Ты тоже был сегодня на похоронах?

– Да, приходил. Не мог не прийти, – он все-таки отошел от входной двери. Попросил: – Можно мне у тебя руки помыть?

– Да, конечно! Вот! – Лиза достала ему чистое полотенце. – А потом приходи на кухню, – и устремилась туда, чтобы успеть накрыть для неожиданного гостя на стол.

Особых изысков у нее в холодильнике никогда не водилось, но суп и гречка с тушенкой присутствовали. Подумав, Лиза решила поставить на стол еще и бутылку водки. Слишком уж угнетенным, каким-то затравленным показался ей Ярослав. Так пусть, решила она, немного снимет с себя напряжение. Заодно они и Устинью Павловну помянут.

Он мылся основательно: когда вышел из ванной, у него были влажными и его короткие волосы, и даже воротник. Спросил:

– Куда мне деть полотенце?

– Да брось пока там, на стиральную машинку. И давай за стол.

– Лиза… мне не хотелось бы тебя стеснять. Я хотел просто поговорить. И потом, судя по цветам, ты кого-то ждешь?

– Да боже упаси от таких гостей на ночь глядя! – с чувством ответила Лиза. – Так что садись! – И подвинула ему стул.

Запоздало вспомнила, что вроде как у вышедших из тюрьмы принято говорить не «садись», а «присаживайся». Потом снова озадачилась вопросом, как он мог появиться здесь раньше срока. Но решила, что ни слова не спросит, пока не даст человеку нормально поесть.

Он вел себя очень сдержанно, даже чересчур, но Лиза в силу своей профессии умела распознавать скрытые эмоции людей и видела, что он сейчас голоден.

Поглядывая на Лизу исподлобья, Ярослав принялся за суп.

Желая его раскрепостить, она налила им по стопке. Подняла свою:

– Давай не чокаясь. За Устинью Павловну. Она мне так много рассказывала про тебя, что я как будто сто лет тебя знаю.

– Мне она тоже про тебя писала, – мрачно глядя куда-то в пустоту, Ярослав тоже поднял стопку. – Поэтому я и решился тебя побеспокоить. Увидел тебя на похоронах и сразу понял, что это именно ты.

– А как ты узнал, где я живу?

– Никак. От кладбища сопровождал тебя на расстоянии, до самого твоего дома.

– Это неслабый у тебя такой вояж получился! – вырвалось у Лизы. Надо же, а она ничего такого даже и не заподозрила! Или просто все это время думала совсем не о том? – Так почему бы тебе вместо этого было ко мне сразу, еще на кладбище не подойти?

– Были причины не мозолить людям глаза. – Ярослав одним махом осушил стопку и поставил ее на стол. Замялся, будто решая, как продолжить этот разговор.

– Скажи мне честно: из тюрьмы ты сбежал? – прямо спросила Лиза.