– Вы еще здесь, ленивцы? А ну-ка, быстро подняли свои задницы и пошли трахаться, мои птенчики.

При росте метр пятьдесят пять Родригес называл всех «мои птенчики». Причем его совершенно не смущало, что некоторые из мальчиков были выше его наполовину и шире вдвое.

Я как можно грациознее поднялась с пуфика и поправила на себе легкий халатик, постаравшись сильнее оголить грудь. А все для чего? Чтобы Родригес лишнюю минуту пострадал. Он давно ко мне подбивал клинья, но я стоически отказывала, делая вид, что не замечаю его домогательств. Мужчина открыто не приставал, но так или иначе подкатывал, при всем при том не переходя границы приличия. Я же по мере возможности его провоцировала, но делала так, чтобы нельзя было придраться. Кажется, нас обоих устраивала подобная игра.

– Ирма, ты сегодня просто очаровательна, – сделал мне комплимент Родригес, не вынимая взгляда из декольте.

– Я всегда такая, это ты меня не замечаешь, – скривила губки, как будто обиделась.

– Звезда моя, разве я могу тебя не замечать? Ты всегда светишь, словно солнышко.

– Ну, да, особенно когда стою раком и ты заглядываешь с тыла.

– Вот всегда ты все опошлишь. Я вижу в человеке лишь все самое прекрасное.

Все же Родригес был немного другим, не от мира сего. Мужчина жил в каком-то своем удивительном мире, хотя и вращался в самом что ни на есть грязном бизнесе после проституции и наркоторговли.

– Сержик, ты идешь? – позвала парня.

Я никогда никому не говорила о том, что до жути боялась съемочной площадки. Она у меня вызывала неосознанный страх, с которым я была вынуждена жить изо дня в день. Это было сильнее меня. Ни одна живая душа не могла представить, что Ирма «Сладкие губки» ненавидела свою работу до зубной дрожи. Однако это было так. Мое тело являлось единственным источником дохода за последние десять лет и именно им я пользовалась на полную катушку.

А все почему? Потому как одна гнида, что б он перевернулся в гробу, лишил меня всякой возможности прожить нормальную жизнь, поступить в колледж, а потом и в университет. Чтобы не умереть с голода и расплатиться с долгами я была вынуждена пойти по скользкой дорожке, каждый день надеясь, что он будет последним. Впрочем, не так долго мне осталось в этом бизнесе. Когда прекрасное тело начнет увядать, меня выбросят как ненужную вещь за борт и даже не поморщатся. Я ждала этот момент, с одной стороны боясь его до дрожи, а с другой надеялась, чтобы он быстрее наступил. Тогда уже волей-неволей я буду должна что-то менять в своей жизни. И это ожидание меня окрыляло. Уж что-что, а терпеть и выжидать я могла. Мой отчим не дал бы соврать, если был бы жив, пусть ему икнется на том свете.

– Иду, моя кошечка. Все же ты была права. Не надо было давить этот треклятый прыщ. Вот что мне теперь делать? – с ужасом спросил у меня Сержик.

– Возьми у меня в верхнем ящике тональный крем и замажь. Поверь, ничего не будет видно. А в следующий раз сто раз подумай прежде чем не слушать тетю Ирму.

Я была старше Сержика на семь лет и иногда могла себе позволить этим козырнуть. С меня товарки по бизнесу всегда удивлялись, почему я не скрываю свой истинный возраст? Для меня же настоящие цифры, указанные в паспорте были значительно меньше тех, на которые я себя ощущала. Глубоко внутри я была стара, если не сказать дряхла. Хотя, я не всегда была такой. Когда-то давно мой внутренний возраст не отличался от внешнего, а даже отставал. Но в один прекрасный момент все поменялось. Я вмиг состарилась душою, разве что не умерла. Я иногда думала, что может быть это было бы даже лучше, умри я на самом деле. Но потом я вспоминала, что это бы облегчило жизнь многим. И тогда я резко желала жить. Всем назло.

– Ирма, помоги, – попросил Сержик и протянул мне тюбик с кремом.

– Ничего ты без меня сделать не можешь, – посетовала, выдавливая густую массу и нанося на лицо парню. – Вот. Уже гораздо лучше. Ничего не видно. Не переживай.

– Лишь бы Рози ничего не заметила.

– Не заметит. Правда, Роди? – обратилась я к нашему режиссеру, застывшему в дверях и наблюдающему за нашей беседой с Сержиком.

– Конечно, кошечка. Если ты попросишь, то я буду снимать только тебя одну.

– Меня одну не надо, парней не забудь время от времени показывать в кадре, а то зрители подумают, будто я сама с собой забавляюсь. Кстати, что там тебе за сюжет скинули? – поинтересовалась у коротышки.

– Не скажу. Рози запретила. Сказала, что все пояснения будут только на съемочной площадке, чтобы было более правдоподобно.

– Вот, блядь, видимо какая-то подстава, – пробормотал Сержик. – Надеюсь, меня не заставят опять изображать любовь со змеей?

Мальчики в нашем бизнесе были многостаночниками, впрочем, как и девочки. Сниматься приходилось в разных ролях, с разным реквизитом. Никого совершенно не интересовала хочешь ты или не хочешь делать то или иное действо. Если не хочешь, то можешь идти на четыре стороны, никто не держит. На твое место придут другие, более покладистые и сговорчивые. Пьедестал один, а желающих много. И пусть пьедестал был сомнительного качества и дурно пах, для многих это был единственный способ сделать свою жизнь краше и сытнее.

– Сержик, главное помни как выглядят купюры, а все остальное приложится само собой.

– Вот можешь ты обнадежить, – посетовал парень.

Мы втроем прошли в съемочный павильон, где уже находилась вся бригада. Как только мы появились, так сразу же привлеки внимание.

– Ирма, вон там стоит новенький, которого к нам пригласили, не сбрехали, – шепнул мне Сержик.

В центре съемочной площадки появилась Рози, до этого сидевшая в кресле, положив ногу на ногу.

– Раз все в сборе, то рассказываю о том, что мы будем сегодня снимать. Господин Липавски прислал очередное задание, которое, я думаю вы, девочки и мальчики, выполните с огромным удовольствием, – многозначительно произнесла женщина.

По мне так удовольствия от действа совершенно никакого, иной раз приходилось снимать по нескольку дублей одного и того же, повторяя одну и ту же сцену, потому как Родригесу не нравилось, что получалось в записи. Иной раз съемки шли часами. За это время я выматывалась, как ломовая лошадь. Изображать страсть и удовольствие можно час, от силы два, но когда это требуется делать на протяжении десятков часов, то становится просто невыносимо.

– Итак, -продолжила Рози, – декорации вы видите. В них ничего необычного. Расскажу предысторию, которую вы должны знать и все время во время съемок держать в голове.

– Можно подумать у нас что-то меняется кроме постельного белья, – послышался голос одно из операторов.

– Разговорчики в строю, – Рози. – Кому что-то не нравится как минимум могу урезать зарплату.

Все сразу же замолчали. Рози женщина была строгая, могла и выполнить свое обещание по поводу денег.

– Богатый клиент, а его будет изображать у нас Лем, – произнесла Рози, взглянув на новенького. Вся съемочная площадка перевела взгляд вслед за ней. Кто-то зацыкал, а пара смельчаков даже умудрились вполголоса прошептать сальные штучки, что не того представили богатеем.

– Еще раз кто-нибудь мне вякнет. Выгоню, – повысила голос женщина.

На площадке воцарилась тишина. Когда Рози повышала голос, как сейчас, сразу становилось понятно, что женщина зла. А злой она всегда исполняла все что говорила.

– Вот так-то лучше, – одобрительно заметила она. – Продолжим. Как я уже сказала Лем – богатый клиент, который пришел в элитный бордель для выполнения его самых тайных желаний. Он немного стесняется, но тем не менее желает получить тридцать три удовольствия.

– Это как? – не выдержала. Слишком уж долгой была подводка.

– Он хочет прочувствовать себя и в качестве девочки, и в качестве мальчика.

– Нам опять изображать тройственный союз? А Родригес потом будет плеваться, что ничего на камере не видно из-за десятка ног, задниц и всего остального.

– Нет, Сладкие губки, – я скривилась, услышав сценическое прозвище.